Он сунул руку в мешок и достал новенькие непромокаемые сапоги до колена.
— Рижский «Проводник»? — удивился Якуб. — Дореволюционные. Это же лет тридцать таких не производят…
— Ну, ты же понимаешь, какую-то дешевку я бы тебе дарить не стал, — усмехнулся Николай. — А это тебе, Сэмэн. — Он вытащил на свет полное белогвардейское мундирное довольствие. — Только помни, надеть можешь только лишь в православный Сочельник, 6 января…
— Так я сейчас надену, религию давно уже поменял. — Старый казак был тронут до слез.
— Так что, снова увидимся только через сорок лет? — насупился Якуб.
— Ничего не поделаешь. Таковы принципы.
Академик Шмарагдов сидел в черной «волге». Возбуждение не позволяло ему спокойно размышлять. Выходит, Дед Мороз и вправду существует! Русский уже составил черновой рапорт для Института, теперь же, со слезкой на глазах, погладил кожаные корешки толстых книжищ. Красивое издание! Эксклюзивное! Вся Академия Наук будет завидовать. Да еще автограф самого Автора! Рядом лежали ровненькие пачки советских банкнот. Автомобиль притормозил. Граница. Проверка, нужно было выйти из машины и зайти в здание. Ученый подал паспорт таможеннику.
— Из Польши возвращаетесь? — сотрудник окинул подателя хмурым взглядом.
— Да.
— Откройте чемодан, товарищ, — приказал тот.
Академик спокойно поставил чемодан на столе, обитом листами оцинкованного железа, открыл крышку. Таможенник, только лишь глянул вовнутрь, тут же схватил винтовку и перелернул затвор. Черный, оксидированный ствол он прижал к груди ученого.
— Под стену, гад! — рявкнул он.
— Да в чем дело? — испуганно проблеял Шмарагдов.
А таможенник уже схватил трубку телефона.
— Товарищ[83] капитан? Докладываю, что я тут какого-то шпиона поймал. У него целый чемодан сочинений Троцкого. С автографом и посвящением! Тьфу! Ага, и половина кубометра американских долларов…
Гминный секретарь и его приятель налили себе еще по стакану водки из сувенирной бутылки от Деда Мороза.
— Блин, что-то перед глазами темные пятна поплыли, — пожаловался инструктор из повята.
— Пьем поскорее, это затемнение…
Сорок лет спустя
Якуб с Сэмэном как раз сидели возле кади для браги и пробовали — дозрела та или еще нет. Полнейшее желание ничегонеделания охватило их достаточно скоро, и уже после второго стакана они решили, что самогон гнать в принципе даже и не нужно, раз можно пить десятипроцентную бражку.
— И ты понимаешь, в той фантастической книжке, что я читал, была у них такая искусственная ласточка, а внутри у ней камера и маленький моторчик, — пояснял Сэмэн. — Такой шпионский самолетик.
И в этот же миг на заснеженном подоконнике сарая приземлился грач.
— Мусора самолетик шпиёнский прислали! — заорал экзорцист и шесть раз выпалил из револьвера.
Сквозь разбитое стекло подуло холодом, так что приятели завесил окно тряпкой и выпили еще по одной.
Якуб пришел в себя утром на изгрызанном мышами полу сарая.
— Вот те на, — сказал он сам себе. — А так если подумать, то мусорского грача я еще не видел… Ладно, камеру выколупаем и загоним, а птичку — в кастрюлю.
— Так он же не настоящий, а искусственный, — пробормотал старый казак.
Необработанная бражка приятно глумилась над ним.
Якуб вышел и, бредя через снег, добрался под окно. Птица, а точнее — что от нее осталось после шестикратного попадания пулями из нагана, все еще валялась здесь. На удивление экзорциста, камер в средине не было.
— Блин, — разочарованно прокомментировал он.
Вдруг на его двор вскочил милицейский «тарпан». Заныла сирена. Якуб был настолько подавлен делом с птицей, что даже не бросился бежать. Из «тарпана» браво выскочил Бирский.
— Обыск! — громовым голосом заявил он.
У экзорциста хватило инстинкта незаметно выбросить оружие в сугроб. Мусора же шустро взялись за дело.
— Сто двадцать литров браги в бочке, — доложил Ровицкий, выходя из сарая.
— Вы, гражданин Вендрович, неисправимым грешником являетесь, — сурово произнес участковый. — А готового самогона не нашли?
— Ни капельки. Но там валяется Сэмэн. Похоже, ночью самой бражкой нажрались… Этот тоже едва на ногах стоит…
— За бражку вы ничего мне сделать не можете, — возмутился Якуб.
— Нет, но если бы мы завтра заскочили, то была бы не бражка, а самогон? — поинтересовался мусор.
— Ничего мне не докажете…
Участковый слегка усмехнулся.
— Это когда у нас Сочельник? Послезавтра? Ребята, а вылейте-ка эту бочку в канаву и хлоркой хорошенько присыпьте. Новой бражки он поставить уже не успеет. Так что здесь, на Майдане, в этом году праздники будут сухие.
— А чтоб тебя всего скрутило, борзой!.. — заныл Якуб. — А кстати, кто меня заложил?
— Юзеф Бар… Что это, Вендрович?! Хотите, чтобы я служебную тайну выдал?!
Часом позднее оба старика сидели на лавке, мрачно глядя на замерзающую лужу бражки.
— А с хлоркой уже не удастся выгнать? — заговорил Сэмэн.
— Да ты чего, я ж бы людей потравил… Ничего не поделаешь, придется поить село из резервов… А этим слугам закона я еще покажу, — погрозил он кулаком в сторону милицейского участка.
— А что мы им можем сделать? — вздохнул Сэмэн. — Разве что у тебя еще остался тот ящик динамита от отца?
— У меня всегда чего-нибудь найдется, только… — И тут его глаза нехорошо блеснули. — Это какой у нас год? — спросил он.
— Год? Кажется, 1988, — буркнул в ответ Сэмэн. — Ну да, это ж недавно мы мне девяносто пять праздновали. А ты чего спрашиваешь?
— Это же год святого Николая, — напомнил ему приятель. — Во всяком случае, он обещал.
— Ты гляди, точно! — обрадовался Сэмэн. — Я совершенно забыл… А интересно, кто еще в него верит… Может ведь случиться, что он только к ним придет…
— Нет, он всегда ко всем приходил, — вспомнил Якуб. — Ничего не поделаешь, надо письмо писать.
— Святому Николаю? Ему только дети пишут.
— А мне — как? Нельзя? — разозлился экзорцист. — Каждый может…
Как только Сэмэн посеменил в свою халупу, Якуб устроился за столом. Перед тем он перетряхнул ящик и достал ручку-вставочку, еще от деда, и чернильницу с остатками еще довоенных чернил. С чердака он стащил пакет, хорошенько обернутый восковой бумагой. Он тщательно заслонил окно и вытащил из пакета… букварь. Память его не подвела.
На одной из последних страниц был изображен весь алфавит и даже рисунки: как следует вырисовывать, когда пишешь от руки.
Якуб отрезал кусок упаковочной бумаги и, послюнив перо, начал сосредоточенно калякать. Около полуночи закончил. Письмо вышло замечательное, целых четыре строчки. После этого он добавил подпись, чтобы Николай знал, от кого письмо поступило. Письмо положил на подоконник. Конечно, было бы лучше отослать по почте, но адреса он не знал. Впрочем, конверта у него тоже не было.
А утром Сочельника перед домом Якуба остановились санки, запряженные четверкой оленей. Святой Миколай спрыгнул с козел и зашел в халупу.
— Якуб, сколько лет, сколько зим, — поздоровался он.
Они пожали друг другу руки. Экзорцист выставил бутылку сливовицы. Выпили, налили по новой, потому что после первой ведь не закусывают… Потом выпили по третьей, ведь Бог троицу любит, потом по четвертой: дом ведь с четырьмя углами, а у коня четыре копыта. Затем по пятой, оно же на руке пять пальце, а в танке — три поляка, грузин и собака, потом по шестой: ведь раньше в неделе шесть рабочих дней было, а потом и по седьмой: в неделе все же таки семь дней, а клад вечно лежит в семи шагах от места, в котором его ищешь…
— То, о чем ты просил, противоречит всем предписаниям, — сказал Николай после восьмой. — Только, блин, раз ты и твой отец дважды спасли меня от гибели, то, думаю, мы прикроем глаза на параграфы.
— Мы же говорим не о том, что законно. Говорим о том, что возможно, — обрадовался Якуб.
— Короче, мешок действует так: суешь руку вовнутрь…
Бирский мрачно торчал в участке. Один-одинешенек. А что тут поделаешь? Бросали монету, кто будет дежурить в Сочельник, выпало ему. Народ в округе спокойный, скандалов не будет, но милиция на вский случай должна быть настороже… В принципе, следовало бы Вендровича арестовать до выяснения — вот сидел бы он сейчас в камере, было бы с кем поболтать, они даже могли бы, хотя это и против правил, выпить по рюмашке… А тут еще эти идиотские сплетни, что, вроде как, святой Николай появится. Самый настоящий. Он давно уже об этом слышал. Народ в округе ужасно суеверный…
Неожиданно кто-то постучал в дверь.
— Входите, — бравым голосом пригласил Бирский.
Подуло стужей, и в двери появился Святой Николай. Причем, самый настоящий, совсем не такой, каких рисуют на почтовых открытках. Алый плащ из расшитой золотом парчи, епископская митра на голове, в руке пастораль, на спине — мешок. Правда, в его фигуре было нечто до беспокойства знакомое…
— Привет, мусор, — произнес гость. — Желаю всего самого лучшего.
— Ты кто такой? — схватился Бирский за оружие.
— Не обманывай себя коммунист-атеист. Ты прекрасно знаешь, кто я такой… И подарочек тебе имеется… — Николай сунул руку в мешок. — А пожалуйста, — выложил он на стол новехонький автомат «Узи». — Со своей ржавой тэтэшкой можешь в ухе колупаться, а не гоняться за преступниками…
— Но такого же не бывает…
Милиционер ощупал оружие. Оно было самым настоящим: пальцы в металл не проваливались. А Николай выставил на стол бутылку шоколадного ликера.
— А тут: чтобы было чего почитать в свободную минутку, — положил он на стол стопку книжек. — И помни, чтобы мне не трогать Якуба Вендровича, потому что розгу получишь[84], — погрозил святой пальцем и направился к выходу.
Совершенно обалделый участковый осматривал оружие… Вот это была штука, дружки с других участков будут только завидовать. Но ведь… Так нет же, Николай ушел! Холера, но ведь «узи» не исчезал. Или, все-таки, Николай существует? Бирский выпил стакашку ликера. Напиток был божественным на вкус. Бирский налил себе еще порцию…