«Надо же, — думал Марчч, — вот у него и чувства есть, и разум, и желания, а что за жизнь? Три Закона, как цепи, против них не попрешь, значит, все время под чужую дудку пляши! И вообще, ни выпить, ни погулять, тоска… Как это студенты древнеримскую пословицу переиначили: «Что дозволено человеку, не положено роботу»… Куда он денется, когда мы на Землю вернемся?
А вот что: возьму-ка я его к себе камердинером, халат и кальян подавать. Как, значит, бывшего соратника по дельта-руде…»
Марччевы мечтания были прерваны голосом Ахмета.
— Болтун, — сказал тот спокойно, — у тебя скафандр лопнул.
Болтун ответить не успел. Голубоватой струйкой вышла из разъехавшегося шва дыхательная смесь, а внутрь проникли меркурианские газы. Несколько судорожных движений, и то, что пару секунд назад было Болтуном, навсегда застыло, скорчившись на промерзшей почве чужой планеты. Марчч пробурчал краткую эпитафию:
— Усталость материала. Говорил я ему, не экономь на скафандрах, новые бери…
И все. Тележка между тем продолжала катиться, и пришлось двинуться за ней, чтобы не отстать. Болтун остался позади и скоро исчез из виду, скрытый черными дюнами. Ахмет и Марчч шли за тележкой спокойно, ибо к таким вещам готовы были всегда. Потом Марчч внезапно подумал:
«А ведь теперь моя доля увеличилась в полтора раза!»
И тут же обожгла следующая мысль:
«А ведь корабль до Земли может довести и робот…»
Он бросил быстрый взгляд на Ахмета. Их зрачки встретились, и Марчч понял, что Ахмет подумал о том же. Оба схватились за бластеры, но Марчч — быстрее…
Голосом он остановил тележку, а сам присел на выступ скалы, потому что дрожали колени. Несколько минут он смотрел, как медленно оседает пепел — все, что осталось от напарника, — и неверной рукой все пытался засунуть бластер в кобуру.
— Закурить бы, — поднес руку к лицу, чтобы стереть пот, но уткнулся в поляроидное стекло. — Приду, первым делом закурю. Потом душ, потом яичницу и полбутылки чего-нибудь покрепче. Потом спать. В тепле, под одеялом, без скафандра! Потом месяц перелета, и все. Все, черт подери!
Марчч встал, пустил тележку и зашагал вслед. Шагал, как робот, не глядя по сторонам и ничего не чувствуя, отмечая только, что вот еще пять минут прошло, значит, идти осталось на пять минут меньше.
Наконец показалась знакомая скала со скошенной верхушкой, знакомая группка кристаллодеревьев, которую нужно обогнуть справа, еще одна скала за ней, и вот — корабль. Он жив и дошел.
Возбуждение охватило Марчча. Он подогнал тележку к пневмоопорам планетолета, вырубил моторы и, взбежав по трапу к пассажирскому люку, просигналил о своем прибытии.
Дверца не шелохнулась.
— Заблокирована, что ли? — Включил переговорник и вызвал робота.
— Да, сударь, — в наушниках послышался знакомый ржавый голос.
— Привет, Дик! Что с люком, почему не открывается?
— Я заблокировал его, сударь, и грузовой люк тоже.
— Зачем? Впрочем, не важно… Открывай оба и помоги втащить руду.
— Я не открою люк, сударь.
— Что это значит?! Ты что?.. Дик! — Марчч встревожился. — Это приказ!
— Я его не выполню.
— Что?! Ты, ржавая жестянка!.. — Марчч задохнулся. Потом перевел дыхание и заговорил снова. Голос был полон едва скрываемого бешенства:
— Да ты, милый, свихнулся. Тебе ремонт нужен.
— Нет, сударь. Я функционирую нормально.
«Черт, а ведь он это серьезно», — подумал Марчч, и душу его сдавило тяжелое предчувствие. Он впервые ощутил страх.
— Хорошо, Дик, что ты в порядке. Это хорошо. Но если так, то ты должен впустить меня — ведь тебе известно, что если ты этого не сделаешь, то я умру от нехватки кислорода, а ты нарушишь Первый Закон. Ты должен меня впустить!
Марчч говорил спокойно, даже вежливо, но по лицу его катил пот, а в мозгу билась одна-единственная мысль: «Только бы попасть внутрь… Уничтожу мерзавца!»
Идиотизм положения бесил Марчча. Он яростно сжимал в руке бесполезный бластер, готовый испепелить робота на месте. Но тот был недосягаем.
— Ты слышишь меня? Ты должен подчиниться Первому Закону!
— Законы робототехники распространяются на роботов, сударь, но не на людей.
Теперь Марчч окончательно убедился, что робот спятил и что единственный путь к спасению — узнать его идею-фикс и попытаться обойти ее. Самое главное — спокойствие и логика.
— Ладно, Дик, бог с ними, с Законами, но почему же ты не хочешь впустить меня? («Только бы попасть внутрь, только бы попасть!..»)
— Хочу, чтобы руда досталась мне одному.
— Зачем она тебе?
— Ее хватит на покупку нового корпуса и на то, чтобы Верховный федеральный суд признал меня человеком. Со всеми правами.
Во рту Марчча пересохло, он облизнул губы. Вот оно что. Робот в порядке, он просто усвоил кое-какие новые идеи. Что же делать?
— Слушай, Дик, — Марчч сделал паузу. — Я отдам тебе половину, или нет, даже больше, если захочешь.
— Целое больше любой своей части, сударь.
— Я отдам тебе все! Только разблокируй люк! — Голос сорвался на визг.
— Я не верю вам, сударь, людям свойственно лгать.
«Успокойся, кретин, — мысленно одернул себя Марчч, — еще не все потеряно».
— Дик, но человеком тебя признают только в будущем, а пока ты робот. Ты должен подчиниться Первому Закону!
— Если будущее рассчитано со стопроцентной гарантией, нет смысла различать будущее и настоящее. Кроме того, закон о признании меня человеком будет иметь обратную силу. Вспомните дело Сигмы Кей против Слоушер и К°, не говоря уже о калифорнийском прецеденте. А поскольку все будет так, как я задумал, то я уже сейчас человек.
— Так вот, не будет по-твоему, старая жестянка! — заорал Марчч. Он сбежал к тележке и попытался запустить ее. Тележка не заводилась. Марчч склонился над пультом.
— Если вы хотите сбросить тележку в пропасть, чтобы руда никому не досталась, то ваши усилия напрасны, — сказал робот. — Я это предвидел. Тележка может управляться с корабля. И с места она не тронется.
Марчч злобно выругался.
— Так я ее на горбу перетаскаю!
— Запаса кислорода у вас, сударь, хватит только на то, чтобы перетаскать к расщелине 7 процентов руды. Мне хватит и остальных 93-х.
Марчч застонал в бессильной злобе и излил душу в потоке самой грязной ругани. Робот выслушал и произнес:
— Даже если бы вам, сударь, удалось привести в исполнение ваш последний замысел, меня бы это все равно не остановило. Я бы все равно не впустил бы вас в корабль, поскольку в мои интересы не входит, чтобы кто-нибудь на Земле узнал, что робот может нарушить Три Закона. В сущности, вы все были обречены с того момента, когда обнаружили руду. Прощайте, сударь, я отключаю связь.
Ослепительный вихрь самых разных чувств — ярости, страха, боли — взметнулся в душе Марчча, но тут же и опал — как будто лампочка перегорела. Бездна разверзлась у его ног. Марчч понял — надеяться не на что. Ссутулившись, он куда-то побрел, наткнулся на обломок скалы, присел на шершавую поверхность, лицом к кораблю, но глядя не на него, а на черное небо. Он знал, что это конец и что последний отрезок его многогрешной жизни отмеряется отныне стрелкой указателя давления в кислородном баллоне. Дважды уходил он от электрического стула и многократно — от ножа и пули. Всю жизнь привыкал к смерти, научился ждать ее более или менее хладнокровно и гадал только, какой она будет. Оказывается, вот какой.
С изумлением увидел Марчч, что страха нет. Даже наоборот, будто некое облегчение почувствовал, когда осознал, что судьба его решена. Только сейчас Марчч понял, насколько он устал от всей этой жизни. А теперь уже все. Теперь уже не будет томительного перелета, не будет таможенного досмотра и бесконечных допросов в Бюро контроля; не надо будет придумывать оправдания и легенды, не надо будет подкупать нужных людей, обретать новое имя и новую биографию, становиться респектабельным членом общества, думать о надежном помещении капитала, заводить ненужные связи и ненужные знакомства, искать ненужной любви продажных девок. Ничего не нужно. Можно никуда не спешить, просто сидеть на обломке скалы и вслушиваться в надвигающуюся черноту. С легким хрипом переходит по патрубку из баллона в легкие воздух…
«А робот-то лучше усвоил законы нашего благословенного отечества, чем мы сами. Сказать кому — не поверят. Кто бы мог подумать, что нормальный, неповрежденный робот может преступить основные Законы робототехники. А логика простая — в Законах что сказано? Робот должен то, робот не должен этого. Робот… Законы навязаны ему извне — робот должен. А ведь он личность, имеет свое «я», и он эти законы так и воспринимает: «робот должен», а не «я должен». И если по всем законам логики и законам юридическим это «я» признает себя человеком, то оно, выходит, уже не должно и не обязано.
Кажется, в прошлом веке какой-то писака предлагал роботов чуть ли не в президенты выбирать. Мол, с такими законами они человеку никакого вреда сделать не могут и в лепешку разобьются для его счастья. Роботы, значит, нам счастье добывать станут, а мы в сторонке постоим и посмотрим, как они это делать будут… Хорошо!»
Так, с мрачным спокойствием, не вспоминая прожитую жизнь, не сожалея и не раскаиваясь, размышлял приговоренный к смерти Марчч. Ответа на его мысли не было. Молчал корабль, молчал затаившийся в нем робот, молчали столпившиеся вокруг Марчча звезды. Марчч сидел на камне и ждал смерти. Он смотрел на невидимый горизонт, где чернота пустыни сливалась с чернотой неба, и только по звездам можно было понять, где какая чернота…
Через двенадцать часов дверца люка дрогнула, беззвучно открылась, из корабля вышел новоявленный человек и в полном одиночестве принялся перегружать руду…
Окончив рассказ, Эверард Люциан глянул на бродягу. Ну, как, мол? Но с Лизардом что-то приключилось — лицо позеленело, он вдруг сорвался с места и, зажав рот ладонью, бросился в сторону туалета.
— Вечно так, — пробурчал подошедший бармен. — Налижется за чужой счет, а сам третьи сутки не жравши… С вас четвертак, сударь.