— А воды здесь нельзя купить? — спросил отец, протягивая деньги.
— Воды нельзя… С тебя тройки мало, вас же двое.
Старик тем временем пробился в туалет, сделал свои дела и, не обнаружив на стенах ничего примечательного, вскоре вышел наружу, одной рукой на ходу застегивая штаны. Прогрессирующий склероз, очевидно, уже стер в его памяти впечатления от предыдущего разговора и он, как ни в чем не бывало, принялся во второй раз излагать отцу историю великих деяний Верховного Администратора, причем, в рассказах этих, как и в молитвах, совпадали не только все слова и их порядок во фразах, но даже интонации. К счастью, вскоре вернулся подозрительный тип со спичкой в зубах и заговорщически подмигнул отцу:
— Пошли со мной. Вижу, ты парень, что надо! Я поставлю тебя поближе к воротам. Будешь самым первым. Через десять минут начнут пропускать.
«Парней что надо» оказалось не меньше полусотни. Да и остальной народ, заметив подозрительную суету, стал подтягиваться к воротам.
— Сейчас мы с тобой побежим, — сказал отец. — Особо не спеши, но старайся и не отставать. Лес большой и времени у нас много. Быстрота тут не поможет. Главное — внимание и сноровка.
Ворота, скрипя, поползли в сторону, и в образовавшийся просвет, словно штурмовая колонна, атакующая вражеские редуты, с гиканьем и свистом бросилась толпа счастливых избранников Администрации.
И вот они оказались, наконец, под зеленым пологом леса в загадочно шумящем, пронизанном светом и наполненным тенью, изменчивом и благоухающем, бесконечно древнем и вечно девственном мире, образ которого смутно помнился отцу и был совершенно не знаком сыну.
В самые первые минуты их едва не затоптали, но вскоре людской поток стал редеть, веером рассыпаясь по сторонам. Стонали сбитые с ног, звали друг друга потерявшиеся, лесники с бранью отнимали у какого-то хитреца маленькую собачонку, которая могла быть натаскана на поиск белых и потому попадала под перечень спец-средств.
Отец и сын бежали сначала по извилистой, едва заметной тропинке, а потом свернули вглубь леса, туда, где под ногами мягко пружинил мох, а на фиолетовом черничнике еще сверкали последние капли росы.
— Папа, это ягоды?
— Да, сынок.
— А я думал, ягоды бывают только в магазинах. Можно, я сорву одну?
— Сорви, но только побыстрее. Нам нет никакого смысла здесь задерживаться.
— Невкусно, — скривился мальчик, размазывая кислый сок по подбородку. — В магазине вкуснее.
— В магазине они с сахаром.
Вскоре их догнал старик, успевший, вопреки правилам, выломать длинную палку.
— Ну, что, не нашли еще? — деловито осведомился он. — Вы ведь в таких делах специалист, это я сразу понял.
— Напрасно вы так думаете, — буркнул отец, предпринимая попытку оторваться от надоедливого попутчика.
Лес между тем становился все гуще. Исчезли тропинки, указатели и мусорные баки. Они спустились в сырой, темный овраг, заваленный полусгнившим буреломом, цепляясь за ветки орешника, взобрались по крутому склону наверх, миновали заросшую папоротником поляну, еще хранившую следы давнего пожара, и попали в молодой, правильными рядами высаженный ельник. Мальчик заметно приустал. Он перестал задавать вопросы, прерывисто дышал и уже не выпускал отцовскую руку. Где-то сзади, не отставая, ломился через подлесок старик. Судя по всему, ветеран находился в прекрасной физической форме.
— Эй, — крикнул ему отец. — Не ходите за нами, пожалуйста! Сами ищите.
— Куда захочу, туда и пойду! Не указывайте мне! — старик на секунду высунулся из-за елки. Всем своим обликом он напоминал сейчас голодного шакала, твердо решившего перехватить чужую добычу.
Где-то слева раздался негромкий хлопок, и над верхушками деревьев, разбрасывая искры, взлетела красная ракета.
— Одной нет, — сказал отец. — Давай пройдем еще немного вперед и там уже начнем искать по-настоящему.
— Папа, я больше не могу идти.
— Тогда залезай мне на спину. Крепче держись и береги глаза от веток.
Спустя полчаса отец почувствовал, что и его ноги начинают отказывать. Во рту и глотке пересохло. Виски ломило от пряных лесных запахов. Попавшая за шиворот сухая хвоя колола шею. В волосах шевелились плоские противные клещи. Он давно уже перестал ориентироваться и брел наугад. Время от времени они натыкались на людей, каким-то загадочным образом успевших опередить их.
Однажды их напугало злое кабанье хрюканье, доносившееся из весьма заманчивой на вид березовой рощицы, глубоко вклинившейся здесь в ельник, однако отец сразу догадался, что это проделки какого-то плута, таким способом старающегося отогнать подальше потенциальных конкурентов.
Сзади снова хлопнуло, и отец, обернувшись, увидел кляксу оранжевого дыма, медленно расплывающуюся в воздухе.
— Вторая! — сказал отец. — Значит, осталась последняя семья.
— Наверное — наша?
— Конечно, наша, — подтвердил отец. — Может, ты уже сам пойдешь?
Они вышли к ржавому заболоченному ручью, умыли лица, напились и наполнили водой термос. Лес на противоположном берегу был чистый, светлый, береза росла там вперемежку с елью — отец слыхал, что именно в таких местах любят жить белые.
— Сейчас смотри в оба, — сказал он. — Если нас и ждет удача, то именно здесь.
— Здесь, папочка, здесь, — странно изменившимся голосом прошептал мальчик. — Смотри вот туда!
Действительно — это были именно они, болетус эдулус, короли июльского леса, белые грибы!
Пузатые, красноголовые, они кучкой сидели возле тонкой молодой елочки, а чуть дальше в траве виднелось еще несколько.
— Папочка, что же ты стоишь? — взмолился мальчик. — Бери их скорее! Они же наши!
Совсем рядом затрещали сучья, и мимо них враскорячку промчался старик, весь в поту, паутине и рыжих иголках. Отец перепрыгнул через ручей, помог перебраться сыну и, волоча его за руку, без труда обогнал соперника, который зашипел при этом, как дикий кот, у которого вырвали из зубов лакомый кусочек. До цели оставалось всего несколько шагов, когда на совершенно ровном месте отец споткнулся и упал, потянув за собой сына.
Когда они вскочили на ноги, все было уже кончено.
Старик, утробно рыча и даже повизгивая от удовольствия, засовывал в карман последний, вырванный с корнем гриб. Из ближайших кустов вышел лесник и выстрелил из ракетницы вверх.
Летний грибной сезон закончился.
Автобус осторожно подкатил к шоссе и остановился у опущенного шлагбаума. Люди в темно-бурых, под цвет асфальта, мундирах и оранжевых пуленепробиваемых жилетах — древнем символе своей профессии, — заставили водителя покинуть машину и долго спорили с ним о чем-то, придирчиво изучали какие-то бумаги, проверяли давление в шинах, люфт руля и развал колес. Шоссе принадлежало Администрации дорог, у которых было свое представление о том, какой именно транспорт может по этим дорогам двигаться.
Наконец шлагбаум был поднят, рогатки из колючей проволоки убраны, и автобус покатил по направлению к городу. Мальчик тихо плакал, и это были настоящие, неподдельные слезы.
— Не надо, — сказал отец. — Осенью я постараюсь достать лицензию на рыжего. Может, нам еще и повезет.
Вдоль дороги за сетчатой оградой двигались по бездорожью толпы людей с вилами и косами в руках — Администрация полей и огородов, объединившись на время с Администрацией садов и огородов, шла воевать с Администрацией минеральных удобрений.
Пассажиры автобуса оживленно переговаривались. Большинство было очень довольно проведенным днем. Женщина-тумба демонстрировала всем огромный, величиной со сковороду, насквозь выеденный червями гриб. Старик сидел сзади и мрачным взором сверлил спину отца.
Впереди шел оживленный разговор на злободневные темы. Необходимо создать Администрацию Администраций, говорил кто-то, вот тогда, наверное, будет порядок. Нет, возражали ему. Было уже такое! Без толку! Порядок может навести только Администрация армии, она это умеет. Да бросье вы, следовали ответные возражения. Чем же она, интересно, этот порядок наведет? Разве вам неизвестно, что Администрация армии напрочь рассорилась с Администрацией оружия и та ей который год даже ржавого штыка не дает?!
Автобус еще несколько раз останавливали для досмотра дорожники, но уже из другой, раскольнической Администрации. Багровое солнце садилось за дальним лесом, высоко в небе дрожал узкий, бледный серп месяца, тень от автобуса протянулась далеко-далеко в поля.
Мальчик устал плакать и постепенно успокоился.
— Папа, ведь нам повезет когда-нибудь? — спросил он, прижавшись щекой к плечу отца.
— Да, — ответил тот. — Когда-нибудь повезет. Обязательно.
Но отец твердо знал, что им никогда не повезет, а если вдруг такое и случится, он, как и сегодня, предпримет все возможное, чтобы помешать этому. Пускай в сердце ребенка навсегда поселятся обида и горечь, которые со временем обязательно перерастут в сознательную, необоримую ненависть.
Ненависть не только к этой одной-единственной конкретной Администрации, но и ко всем другим Администрациям на свете.
И совсем не исключено, что когда-нибудь именно этот мальчик, вместе со своими возмужавшими сверстниками, сделает то, что не удалось сделать отцу и его поколению, — тихо и постепенно, без насилия и выстрелов, без митингов и кровопролитий, одолеет все эти администрации, захватившие власть в этой не слишком большой, но и не такой уж маленькой, не очень богатой, но и не совершенно нищей, не то чтобы дикой, но и не совсем цивилизованной стране.
Он верил в это, потому что верить больше было не во что.
Оформление Валерия Рулькова
Юлий БуркинАвтобиография
Парус №1 1990 г.
Искусство прежде всего должно быть ясно и просто; значение его слишком велико и важно для того, чтобы в нем могли иметь место «чудачества».
Я нахожу, что действительность есть то, о чем надо меньше всего хлопотать, ибо она и так не преминет присутствовать с присущей ей настырностью.