Родиться меня угораздило в 1960-м году. Слово «угораздило» я употребил не потому, что этот год был чем-то особенно ужасен. Вовсе нет. Год как год. «Угораздило» я употребил к самому факту своего рождения.
Дом, в котором меня угораздило, был деревянным и одноэтажным. В садике росли малина, крыжовник, яблоня и черемуха. Именно с черемухой связано мое первое в жизни трагическое воспоминание.
Соседские пацаны лазали в наш сад и обирали его. Папа с мамой гоняли их. В моей детской голове четко зафиксировалось: «Это — враги». И вот однажды, будучи в саду один, я увидел, как «взрослые мальчишки» снова лезут через забор к нам.
Я стал кричать: «Уходите, это наш сад! Я сейчас папу позову!» При ближайшем рассмотрении «большие мальчишки» оказались вовсе не такими уж монстрами, как я их себе представлял. Один из них спросил меня:
— Хочешь, никто у вас больше черемуху воровать не будет?
Я ответил:
— Ага.
— Тогда запомни: если только полезет кто-нибудь через забор, нужно сказать специальное заклинание.— И он произнес мне на ухо некую волшебную и совершенно непонятную мне фразу. Чтобы не забыть, я, к великому восторгу пацанов, дважды повторил ее вслух.
Естественно, только появившись дома, я сейчас же сообщил близким радостную весть: «Папа, мама, я теперь знаю, как сделать, чтобы у нас черемуху не крали!» «Ну и как?» «Нужно просто сказать: «X... тебе, а не черемухи!»
— Хм,— сказал папа задумчиво,— что ж, может быть...
Но реакция мамы была самой что ни на есть не соответствующей моим благим намерениям.
С тех пор я никогда не прислушивался к советам людей. Но советчики у меня все же были.
Дело в том, что такой ничем вроде бы не примечательный снаружи дом наш имел-таки достопримечательности: в подвале его жил Мёрцифель — старый злыдень, а на чердаке — крылатый мечтатель Лаэль. Но об их существовании не знал никто, кроме меня. Так получилось. Вот их-то советы были всю жизнь для меня значимы. Возможно, что и к сожалению.
С годами стало заметно, что не очень-то я вышел ростом. И, может быть, потому я так полюбил деревья. Всегда, даже просто проходя мимо высокого дерева, я испытывал странное щемящее чувство. И я не любил смотреть вперед. Я любил смотреть по сторонам и вверх.
Я видел большие деревья,
Мне чудилась странная вещь;
Будто я ветром наполнен весь,
Ветром лиловых небес.
Музыка такая:
[см. иллюстр. под заголовком]
Единственное, что росло в соседнем дворе,— подсолнухи.
И еще там жила девочка Дина.
Звонкое чувство высоты испытывал я, встречая ее. «Мы живем»,— сказала она однажды, и я ощутил, как это важно.
Мёрцифель Дину недолюбливал; он вообще высоты боялся. А если он чего боялся, то и ненавидел. Но если он чего-то очень сильно боялся, то ненавидеть по-настоящему опасался; а потому он Дину, на всякий случай, только недолюбливал.
В школе мы сидели за одной партой. Но когда в третьем классе у нас началась мода «щупать» девчонок, Дина была единственной, кого я не решился тронуть. И никто не решился.
А когда в седьмом мы, наоборот, стали влюбляться, я, конечно, в нее влюбился. И остальные мальчишки тоже.
Но она была так высоко, что это не имело значения. Только Даэль, летая, умел быть так же.
Школа кончилась однажды. И однажды же, порвав связующие с окружающим канатики, я побрел вдаль.
— Смотри,— крикнул мне вдогонку Мёрцифель,— утонешь послезавтра!
Быть может, это он просто пошутил так, но возможно, что и правда предвидел что-то. Он способен. Если так, то спасибо ему, ибо с тех пор я купался только со спасательным кругом и так и не утонул.
Я после заметил: он всегда хотел мне напакостить, а на самом деле — только помогал и выручал. А Лаэль, наоборот, добра мне желал.
И вот еще что интересно: они, сама противоположность, в конечном счете одно и то же делали. Вот и тогда. Школа кончилась однажды, я забрался на чердак и спросил Лаэля:
— Нужно ли мне уходить? Деревья перестали расти. А я хочу выше.
— А Дина? — спросил Лаэль, покрываясь голубыми пупырышками.
— Конечно,— ответил я,— но я ведь и не видел никого больше.
— Иди,— сказал Лаэль и закутался в крылья: уходя, я открою дверь и промелькнет сквозняк.
Я спустился в подвал:
— Нужно ли мне уходить? Деревья перестали расти. А я хочу выше. Конечно, Дина. Но, кроме нее, я никого и не видел.
— Потеряй же и ее, хе-хе,— проскрипел Мёрцифель, пахнув мне в ноздри зубовной гнилью.— Иди.
Один хотел счастья мне, другой — гибели. Но «иди» сказали мне оба.
Когда об этом узнала Дина, она заплакала. И моя беззащитность отразилась в ее слезах. А потом она вынула из кармана ладонь и разжала ее. Я увидел семечко подсолнуха. Она сказала:
— Возьми.
Я взял, а ее поцеловал в мокрые веки, чувствуя, как земля становится шаткой.
— Зачем ты идешь? — спросила она. Что я мог ответить? Только то, что я должен увидеть многое.
Я слышал, есть дивная птаха
В крутом магаданском краю,
Так поет, как не поют в раю
Ангелы песню свою.
(Музыка та же).
В городе, куда я попал, я сразу увидел высоченные стволы. У меня дух захватило. Но, чуть приглядевшись, я понял, что веток-то на стволах нет. Это же просто-напросто столбы. Зеленые столбы.
— Почему? — спросил я у первого встречного.
— Чтобы единообразие,— объяснил тот.
— Но ведь столбы — не деревья.
— Деревья. Если подразумевать.
— А как это делать?
— Конечно, по команде. Команда делится на две части — предварительную и исполнительную. Предварительная: «Подразуме...», исполнительная: «...вать!» Понял?
— Понял.
— Ничего не понял! Если бы понял, ответил бы: «Так точно!» Теперь понял?
— Так точно! Только у меня не получится.
— Будем тренироваться. Становись! Смир-р-рна! Под зелеными столбами деревья подразуме-е-вать!
Я попробовал. Ничего у меня не вышло.
— Не могу,— сказал я.
— Не можешь — научим, не хочешь — заставим! Хватит разговоры говорить, продолжим занятия. Равняйсь. Смир-р-рна! Подразуме-е-вать!!!
Я напыжился изо всех сил, но безрезультатно.
— Столбы,— признался я.
— Уклоняться?! — двинулся на меня горожанин.— Да за такое знаешь, что бывает?
— Я же не виноват, что это — столбы.
— Это деревья, понимаешь, деревья, кретин ты этакий?! — фальцетом закричал он, наступая. Вокруг нас уже образовалась недобрая толпа любопытных. Горожанин продолжал: — А обзывая наши деревья столбами, ты наносишь оскорбление всем нам! Понял?
— Так точно!
— Еще издевается! — крикнули из толпы.
— Чего с ним говорить! На «губу» его!
— Ишь, салаги, распустились совсем! На шею скоро сядут.
— Эт-точно, им только дай волю... Пустите, я ему по роже стукну.
— Позор!
— С наше тут поживет пусть сначала, а потом уж рассуждает. Рассуждать-то мы все умеем.
— Ну можно, я ему по роже стукну?..
...На гауптвахте кормили старой капустой.
Сыро было и довольно грустно. А грязно не было, я все время только тем и занимался, что ползал по камере с мокрой тряпкой в руках. И все время я про себя пытался подразумевать. Временами казалось, что выходит. А временами — что нет.
Ночью я услышал шелест. Лаэль протиснулся между прутьями:
— Жаль, ты так не можешь. А то бы я тебя вынес. По-моему, поднял бы.
Тут земляной пол камеры зашевелился, набух бугорок, затем он лопнул, и из отверстия на свет показалась голова Мёрцифеля.
— Привет, салага,— осклабился он,—гниешь? Ну-ну, давай. Что делать-то будем?
— Что ты его дразнишь,— нахохлился Лаэль,— ему и так несладко. Лучше скажи, подземный ход долго копать?
— За месяц управимся. Ну, если ты, чистоплюй, поможешь, тогда быстрее. Поможешь, а?
Лаэль потоптался на месте, не зная, что ответить. Жалко ему было своих белоснежных перышек.
Я спас его, вмешавшись. Потому что меня осенило:
— Не надо ничего. Будем подразумевать.
— Это как? — хором спросили они.
— А вот так,— я закрыл глаза и скомандовал себе вслух: — Под гауптвахтой другой город подразуме-е-вать!
И на этот раз у меня получилось. Наверное, оттого, что, проведя столько времени с половой тряпкой в слиянии, я сумел влезть в шкуру жителя этого города. Или оттого, что уж очень мне хотелось быть свободным и путешествовать дальше. Я знаю, в мире столько странного.
Я знаю, на дне океана
Цветет синим цветом цветок,
Вожделеть стал его осьминог,
Хочет сорвать лепесток.
(Музыка та же).
Город встретил меня огромным, писаным белыми буквами по алому полотнищу, транспарантом: «ДОСТАНЕМ И ПЕРЕСТАНЕМ!»
— О чем это? — спросил я прохожего.
— Сейчас позвоню и спрошу,— быстро ответил прохожий, и, быстро заскочив в будку таксофона, быстро набрал номер.
— Сейчас приедут и расскажут,— быстро сказал он, выйдя из будки, и засеменил дальше.
И правда, не прошло и полминуты, как прямо надо мной затарахтело. Я задрал голову и увидел зависший желтый вертолет с синей полосой по корпусу. Двое, задрапированные в серость, сползли вниз по эластичной лестнице и обратились ко мне. Хором:
— Пройдемте, гражданин!
Я вспомнил гауптвахту и ответил:
— А в чем дело?
— А не ваше дело, в чем оно! — хором рявкнули серые.— Полезайте, и побыстрее. Энергетика должна быть энергичной.
— ...Так-так-так,— постучал ногтем по столу человек, одним глазом глядя на меня, другим на толстую папку с надписью «Дело».— И вы, значит, утверждаете, что впервые у нас. Пришелец, так сказать. Уж не космический ли? Астрофизика должна быть астральной! Ну, что ж, ладненько. Допустим. И... перепустим.
— А какие у вас деревья? — спросил я.