Было уже довольно темно, но метров через триста света стало предостаточно. Играла музыка, и куча народу суетилась под вывеской «Приходская благодать отца Федора».
Подобравшись ближе, нам пришлось протискиваться среди чумазых и небритых оборванцев, которые с криками «Хлеба!», «Соли!», «Свободы!» и «Зрелищ!» пытались прорваться внутрь мимо суровых омоновцев. Но каждый раз все заканчивалось одинаково – ударом дубинки по башке или серией ударов по горбу. При виде нас омоновцы повели себя иначе. Они сразу же вежливо расступились, спрятав кулаки за спиной и почти кланяясь на китайский манер, а один даже открыл для нас дверь и учтиво пригласил войти:
– Милости просим.
Давид не отдал ни грамма внимания на этот спектакль, словно видел его многие тысячи раз.
– Пойдем, – сказал он мне, и мы вошли.
Внутри все выглядело намного приличней и куда более культурно. Высокие потолки, с которых свисали гигантские люстры, стены с гигантскими портретами неизвестных мне святых, паркет, украшенный стразами, гости в роскошных нарядах и с бокалами в руках….
При виде их мне стало стыдно за себя, и в тоже время стало понятно, почему бомжей держат подальше. Не успели мы сделать шаг, как в ноги нам бросился мажордом.
– Батюшка Давид Натанович, рады, что вы наконец-то пришли. Отец Федор ждет вас с превеликим покорством и смирением.
Из уст слуги еще долго вылетали льстивые слова преклонения, но главное, что, в конце концов, мы двинулись дальше. Мажордом провел нас мимо гостей, многие из которых одаривали Давида знаками внимания, да и меня заодно с ним. Среди них были как мужчины, так и женщины. Одним он отвечал, других игнорировал.
Я ожидал, что нас заведут в какой-нибудь огромный банкетный зал, где на столах окажутся бесчисленные количества удивительных на вкус угощений. Но вместо этого мы спустились в подвал.
Спертый влажный воздух ударил в ноздри и невольно заставил поморщиться. Во рту сразу же ощутился противный металлический привкус. Хотелось вернуться, но мне следовало идти туда, куда меня вели.
Темные коридоры, по которым мы пробирались, местами освещали одинокие лампочки, свисающие вниз на облезлой проводке.
Местами по углам кто-то копошился. А иногда приходилось ступать особо осторожно, дабы не угодить в притаившуюся в тени лужу.
Итогом наших подпольных странствий стала старая потрескавшаяся деревянная дверь.
– Всего наилучшего, – воодушевленно промямлил мажордом и поспешил убраться прочь.
Как только след его простыл, Давид нажал на черную кнопку звонка. За дверью еле слышно заиграла песенка про капитана. И тотчас дверь отворилась и позвала нас внутрь.
На этот раз нас никто не встречал: ни охранник, ни дворецкий, ни кто-то еще.
Дверь открывалась автоматически. Я понял это, увидев встроенный в нее механизм, что торчал сбоку. Это было вполне целесообразно, так как люди, сидевшие в этом скромном подвальчике за круглым столом, были слишком заняты, чтобы тратить время на кого-то еще.
– Приветствуем вас, Давид Натанович, – сказал при виде нас бородатый мужчина в рясе, бросая на стол даму бубей.
– И мы вас, отец Федор, – сдержанно ответил Давид.
Теперь я знал из-за кого творился весь этот сыр-бор на входе. Но особого впечатления на меня не произвел этот мужик в рясе.
Слишком банален он был и скорее соответствовал именно этому подвалу, в котором просиживал время за выпивкой и игрой в карты, а не восхитительному убранству этажом выше.
Как только мы переступили порог, дверь за нами стала медленно закрываться в сопровождении скрежета несмазанных механизмов.
– Просим к столу, – сказал кто-то.
Мы сели на два пустующих стула и стали ждать. Я оглядел всех тех, кто присутствовал в кругу стола помимо нас, но не нашел ничего впечатляющего. Сплошь угрюмые рожи смотрели исподлобья то на нас, то друг на друга, рыгали, извергая тошнотворную смесь шпротов с перегаром, догонялись очередным стаканом, безвольно кидали в кучу карты и фишки, ругались матом…
И королем среди этих обалдуев был батюшка, отец Федор.
– Так что? – спросил Давид, когда пауза затянулась.
Отец Федор бросил на стол еще одну карту, сделал серьезный глоток из стакана, после чего вздохнул и пояснил:
– Скоро.
Еще минута ожидания и вновь заиграла незатейливая мелодия:
Капитан, капитан, похмелитесь,
Ведь бутылка – это флаг корабля….
Батюшка достал из кармана дистанционный пульт и указательным пальцем нажал на большую красную кнопку. Сразу после этого дверь отворилась, и в помещение вошел высокий улыбчивый парень с мешком средних размеров.
– Готово, – сказал он.
– Молодец, Захар, – похвалил его отец Федор, – Отдай нашему гостю.
Парень все с той же глупой улыбкой, какой, скорее всего, обладал один из героев Гюго, подошел к Давиду и протянул ему мешок.
– Возьмите, – сорвалось с его улыбчивых губ.
В противовес ему мой друг был более чем серьезен.
Оставив в стороне ненужные слова, он взял мешок из рук дающего, положил рядом с собой на стол и, бросив взгляд на отца Федора, стал ждать.
– Свободен, – раздался приказ духовного наставника, после чего парень метнулся за дверь, дабы не быть ненужным свидетелем.
Закрытая дверь вернула в подвальное общество доверительность отношений. Но диалог возник не сразу.
Давид похлопал рукой по полученному мешку, постучал костяшками пальцев по столу, взглянул в большие и честные глаза батюшки, оценил шансы каждого за игровым столом и только тогда стал изливать наружу свои странные сомнения:
– Я почему-то рассчитывал на большее….
Если до этого отец Федор и был взволнован нашим прибытием, то очень ловко скрывал это мнимым весельем и полупустым стаканом.
Однако теперь, когда его гость выказал недовольство, он стал бледней известки.
– Плохая неделя. Курс акций упал, – дрожащим голосом пробормотал батюшка.
Губы Давида искривились в безумной издевке.
– Ты думаешь, это должно меня как-то тронуть?
Белеть дальше было некуда, но усилиться в дрожи отец Федор сумел:
– Н-нет!
– Тогда как мы это решим?
Отец Федор поискал по сторонам Бога, который должен был послать ответ, но не нашел. Потом вспомнил, что сам же его и придумал, упрекнул себя за забывчивость, но так и не нашел ответ.
– Так что?! – Давид говорил без эмоций, но весьма настойчиво.
– А кто ты такой?!
Такой вопрос вполне заслуженно можно назвать неожиданным.
Давид перевел взгляд с отца Федора на какую-то пропитую харю, усмехнулся, почесал за ухом, но вопреки моим ожиданиям ничего не ответил.
– Что зассал?! – завопила пропитая харя, ударив стаканом о стол.
Но и на этом перебравший игрок не успокоился.
Покачиваясь из стороны в сторону, он встал с места и принялся показательно заворачивать рукава.
– Сейчас я выбью из тебя дурь….
– Да! Да! Давай! – задорно поддержали его другие собутыльники, и только батюшка дрожал с еще большей силой.
Как оказалось, его страх имел под собой довольно прочный фундамент, который зиждился на более раннем плачевном опыте.
Не успел я оглянуться, как все уже разрешилось, а задавака хрипел, хватаясь за нож, торчавший из его горла.
– Надеюсь, впредь ты будешь лучше выбирать друзей, – обратился Давид к отцу Федору, поднимаясь из-за стола, – И завтра я жду вторую половину.
У батюшки не было сил перебороть страх и выказать свое понимание. Впрочем, этого и не требовалось. Отныне все в этом подвале знали, чем заканчивается неправильное поведение. Пока дверь открывалась, Давид постарался подсластить пилюлю:
– Всем приятного вечера. Надеюсь, что это небольшое недоразумение никак не повлияет на проповедь.
Мы обязательно там будем.
Покинув подвальное общество, мы снова оказались в темных коридорах подземелья, но задерживаться в них нам было не с руки.
Без мажордома, конечно, найти путь наверх было гораздо сложнее, и время от времени, упираясь в тупик, приходилось возвращаться обратно, но все хорошо, что хорошо кончается.
– Теперь нас ждет проповедь, – сказал Давид, хватая бокал с подноса проходившего мимо официанта.
– Проповедь?
– Именно, друг мой.
При упоминании слова «проповедь» в голове рисовались картины учительских нравоучений или сцен из кино, где люди постоянно кличут «аллилуйя».
Ничто из этого не могло привлечь меня своею зрелищностью, и потому я прискорбно-упадническим голосом обратился к Давиду:
– А нельзя без этого?
– Нет. Бизнес есть бизнес.
Дабы не выдать негативных эмоций, мне пришлось промолчать. Но Давид и без слов прекрасно знал, насколько я измотан. И потому ему захотелось поднять мне настроение, для чего он тут же остановил очередного официанта.
– Выпить моему другу!
Официант расположил передо мной поднос с выпивкой так, чтобы я смог выбрать. Когда бокал оказался в моей руке, Давид продолжил:
– За нас! За нашу дружбу! За наше будущее!
– За нас! – поддержал я.
Не успела выпивка попасть на язык, как всеобщее веселье прервал пронзительный гудок. Такой обычно встречается в театре или на заводе, и мне сразу стало ясно, что это ни что иное как призыв к сбору.
– Пора, – сказал Давид, прощаясь с бокалом.
Остальные гости, опередив нас, уже пробирались сквозь предложенный проход. Но не сказать, что кто-то торопился. Все двигались спокойным, сдержанным шагом, постепенно заполняя большой зрительный зал. Как только все разошлись по местам, кто-то наверху приглушил свет, и заиграла музыка. Ее звуки очень напоминали Вивальди, однако то и дело их динамиков вырывался компьютерный бум-бум-бум.
Эта аранжировка мучила слух не менее десяти минут, а потом на сцену выскочил уже знакомый мне отец Федор. Он долго кланялся под грохот аплодисментов, едва не потеряв свой священный колпак, одетый специально для этого торжественного случая, а потом натужным голосом завопил, опрокинув голову назад: