Хватит с меня вычурного вклеивания в самого себя чуждых мне ограничительных шаблонов. От них нет никакой пользы. Только лишь становится сложнее, больнее, да и растет всепоглощающая безысходность. А мне так хочется чего-то нового и незапятнанного моими старыми ошибками.
– Чего ты хочешь, Муна?
Нет, Павел не повторял своего вопроса. Это было всего лишь необходимое эхо в моей голове, призванное вернуть меня от противоречивых размышлений к делам насущным.
– Правды…
«О, боже ж ты мой!»
На миг мне показалось, что вся Вселенная сегодня жаждет искрометных откровений. Однако продолжение диалога расположило все акценты в доступном пониманию порядке.
– А что есть правда?
Молчание. Простое тупое и беззвучное молчание. Совсем ни какая-то там обыденная пауза, ни выплюнутый в срочной необходимости пробел, ни промежуточная станция между репликами оппонентов… Это совершенно точно было молчание.
Тяжелое, напряженное, давящее на окружающих своей гнетущей атмосферой, и не дающее понимания как же суметь его нарушить, как же выбраться из внезапно образовавшегося тупика.
«Сейчас они, скорее всего, поубивают друг друга», – подумал я.
Шея не двигалась, но бокового зрения было достаточно, чтобы следить за обоими. Мой ассистент сжимал пальцы и напрягал кулаки в яростном наплыве гнева. Мой адвокат морщил лоб и сутулился от негодования. Не будь меня в этом мире, у них никогда бы не было мирного будущего.
Однако я был, мое бренное тело существовало совсем рядом, и мне было определенно не начхать на риски приумножения трупов на территории отвратительно обустроенной квартирки, которую некогда какие-то странные люди с отсутствием ума и эстетического восприятия соорудили на самой чертовой окраине Твери.
– Это все Гиви…
– Гиви?
Я не ждал незамедлительного результата.
Это было бы слишком просто.
– Причем тут Гиви?
Мой сомнительный адвокат кавказской наружности сопротивлялся моим словам затребованной правды, морщился пуще прежнего, яростно моргал и выпучивал глаза как первый в строю несправедливо обвиненных…
– Он мой пятиюродный брат, я знаю его с детства, доверяю как самому себе… нет, больше чем себе, больше, чем родной матери…
– Так может зря?!
Мне пришлось прервать хорошо заученную идеалистическую тираду Муна, мне пришлось еще сильнее и еще злее разулыбаться и мне пришлось медленно и угрожающе подняться из удобного кожаного кресла с мягкой коричневой обивкой, не забыв при этом назидательно ткнуть пальцем в грудь маленькому невзрачному кавказцу и высказать несколько совершенно неласковых слов:
– Ведь это твой хваленный Гиви все запорол!
– Я… я… я…
«Ну, боже ж ты мой! Какие идиоты меня окружают?!»
«Большие и ужасные», – своевременно посмеялся мой внутренний голос разума.
А тем временем на меня все сильнее пытались смотреть широко раскрытыми глазами.
– Я… я… я…
– Что «я»? Ты хотел правды? Ты ее получил!
После последних слов я развернулся и сделал три шага в сторону Павла, сидящего в своем удобном кожаном кресле.
– Дай мне воды, – не попросил, а потребовал.
От возникшего переизбытка эмоций в горле пересохло.
А единственным источником питья, неспособного одарить жаждущих персонажей токсикоинфекцией, была полупустая полуторалитровая бутылка с очаровательной надписью «Тверская водичка».
– Пожалуйста, – сказал Павел, протягивая мне выше обозначенную бутылку, предварительно достав ее из-за кресла.
– Спасибо, – ответил я.
Не то чтобы мое негодование пошло на убыль. Видимо слово благодарности вырвалось из меня рефлекторно и по сути ничего не значило. Кровь внутри меня по-прежнему кипела. И даже несколько глотков прохладной газированной воды из горлышка пластиковой бутылки не помогли ее охладить.
«Чертов сумасшедший дом!»
Пытаясь хоть как-то вернуть себе душевное равновесие, я небрежно шаркающей походкой подошел к не зашторенному окну. Ландшафт за обычным отнюдь не пластиковым стеклом был удручающим и серым. И пускай на ветках деревьев были изумрудно-зеленые листья, а на клумбах пестрили белые, желтые и фиолетовые цветы, мне все равно было непреодолимо тоскливо смотреть на мир за окном. Словно он был чужим, потерянным, потусторонним… или же это я стал для него чужим?
«Все возможно».
Пытаясь уберечь себя от плохих мыслей, я повернулся лицом к тем, кто все еще дышал и здравствовал в маленькой непритягательной квартирке на какой-то убожеской окраине города под названием Тверь.
Одна моя рука, как и секунду до этого момента, крепко удерживала «Тверскую водичку», другая моя рука не менее крепко сжимала ладонью голубую пластиковую крышку от ее горлышка.
Наверное, нужно было горизонтально развести руки в стороны и бодренько заявить:
«Здравствуйте! Я – ваш новый спаситель, Иисус Христос, мать вашу!!!»
Но нет, я не смог выдавить из себя такое открытое богохульство. Так что заместо этого я выдавил из себя не первую и далеко не последнюю порцию желчи:
– Так о чем мы там говорили? О правде?..
Я ждал, пусть и всего лишь короткое едва заметное мгновение. Однако никто не посмел вставить свою ответную реплику в данный разговор.
Два совершенно разных по внешности и жизненным позициям человека просто смотрели на меня, и каждый думал о своем. Один думал о том, как хорошо все-таки сидеть в удобном кожаном кресле с мягкой коричневой обивкой, а другой, несомненно, размышлял о том, как необоснованно и нелогично ему не повезло с выбором клиентов.
– О той правде, какой она мне представляется, – продолжил я, отчетливо осознавая, что затягивать ожидание ответной словесной реакции от Муна и Павла бессмысленно, – Так вот, вспомним снова про Гиви…
На этот раз мое словоблудие оборвалось не ради поиска участников диалога. Слишком много в голове и сердце было негативных эмоций и впечатлений на тему вышеупомянутой личности. А мне не хотелось срываться на злобу. И потому возникла потребность немноженько отдышаться.
– Этот козел, пес мордатый…
– Эй-эй!.. Постойте…
Видимо не получилось у меня отдышаться. Но зато я внезапно прородил дар речи в маленьком невзрачном адвокате.
– Зачем? Я же говорю, что думаю…
– Он… он…
– Знаю. Он твой родственник. И именно по этой причине ты обязан как минимум раскроить ему череп первой попавшейся монтировкой…
– Но… но…
«Что за глупое заикание?! Оно начинает меня раздражать».
В этом вопросе с моим внутренним голосом нельзя было не согласиться. Только вот была тут небольшая загвоздка – Муна все еще ничего не знал обо всем том, что случилось в моей жизни благодаря отвратительным усилиям его пятиюродного брата.
– Ты ведь почти ничего не знаешь, чертов «хачапури»! Так на каком основании ты пытаешься защищать своего родственничка-дармоеда?!
Неожиданно, но вполне своевременно.
– Спасибо, – сорвалось с моего языка в адрес сверкающего речью и взглядом Павла.
И на этот раз это слово было настоящим, искренним… Хотелось бы задуматься на эту тему, понять свои чувства, осознать свое отношение к человеку, которому я самым безалаберным способом сломал жизнь, да только так уж получилось, что в конечном счете моего новоявленного ассистента было очень сложно остановить в его вычурном рвении.
– Или же вы гораздо глубже повязаны, чем нам казалось?!
Ни я, ни мелкий низкорослый адвокат и глазом не успели моргнуть, как здоровяк молниеносно покинул свое лежбище в лоне удобного кожаного кресла. И сделал он это совсем не ради того, чтобы стоять по стойке смирно и аутентично наслаждаться мерными прогибами и покачиваниями некачественно припасованных дощечек паркета. На эти самые быстрые телодвижения его сподвигло огромное желание схватить изворотливого кавказца за узел пестрого желто-коричневого галстука и поднять на тридцать сантиметров над уровнем пола.
– Э-э-х… х-х… э-э-х…
В новых внезапно возникших обстоятельствах Муна было сложно держать ответ, но зато было несложно начать задыхаться.
– Помоги…
– Паша, хватит! Не надо!
От беспрецедентно экспрессивного зрелища медленно синеющей кожи на лице маленького невзрачного кавказца все мои экзистенциальные мыслишки, прежде бурно делегировавшие в моей чрезмерно утомившейся голове, моментально и необратимо разлетелись прочь во все присутствовавшие стороны.
И как только это произошло, я тотчас же вспомнил, что вроде как собирался во что бы то ни стало предотвратить очередное смертоубийство в пределах маленькой убогой квартирки, расположенной где-то на тверской окраине, а вовсе не ускорить его своими словами или действиями.
«О, черт! Это как-то совсем не было запланировано!»
И снова внутренний голос был прав. Однако не ему, а мне нужно было спасать положение. Так что я без какого-либо промедления бросился разнимать двух крайне смертельно расстроенных врагов.
– Хватит, хватит! Брейк!
Да только вот ни стоя вдалеке у окна, вооружившись исключительно словами, ни будучи совсем рядом и отчаянно хватаясь за крепкое мускулистое плечо, я не мог заставить Павла Макинтаева отказаться от бурлящего в его крови желания причинить кому-нибудь очень сильную физическую боль. Вся злоба, что медленно копилась в тихом омуте его души в течение долгих десяти лет, теперь страстно желала вырваться наружу. И этой злобе нужна была разбрызганная по стенам кровь, ей нужен был хруст трескающихся и ломающихся костей, ей нужен был угасающий свет в глазах…
– По… х-х-х…
Думаю, вы, мои дорогие читатели, всецело и красочно представляете, чем бы могло закончиться такое вот страстное удушение. Могло бы, потому что на самом деле все сложилось иначе. Пронзительно-скрипучий низкий звонок в дверь прозвучал коротко, но самодостаточно. И тогда…
– А вот и они, – спокойным тоном произнес Павел.
И сразу после этих слов его пальцы, прежде очень крепко сжимавшие узел пестрого желто-коричневого галстука, стали медленно выпрямляться. И разумеется в некий определенный момент изрядно посеревший адвокатишка скользнул на тридцать сантиметров вниз и брякнулся об пол своими черными лакированными ботинками. Брякнулся, но не упал.