Возможно, я только и ждал от него противодействия, чтобы потом иметь вполне оправданную мотивацию для зарождения медленно закипающей внутри меня агрессии и её неизбежного последующего прорыва из моего внутреннего мира в мир наружный.
– Хватит!
«Что ещё за черт?» – мелькнуло в моей голове.
В моем мире появился некий новый персонаж. И он возымел наглость приказывать мне, что делать.
«Неожиданно».
– Я сказал: хватит!
О, наглец стоял за моей спиной. И он явно не собирался забирать свои слова обратно.
«Хорошо…».
Мне пришлось медленно и осторожно отпустить дедушку. А потом также медленно и осторожно развернуться.
– Геннадий Чайкенфегель?
– Да…
– Меня зовут профессор Ахолай Лес.
– Замечательно…
Я окинул скрупулезным взором то самое заведение, в которое меня забросила жизнь, и попытался хоть чуточку разобраться, как же на самом деле обстоят мои дела.
“Жизнь прекрасна», – мысленно произнес я.
Прежде, сидя спиной ко всему остальному миру, я был слишком сильно сосредоточен на своём новом начальнике Бриде Нитшезе, на странном чудаковатом дедушке с неизвестным мне именем и на каких-то узконаправленных проблемах, которые были мало кому интересны. Конечно, внезапно появился некий профессор.
Однако все это было не то. Просто очередная тень на плетень и не более. Впрочем, плюс от его появления все же был.
Я наконец-то развернулся лицом к людям, к большому и разнообразному миру, в котором всегда было и есть что-то непознанное, новое и необычное…
– Дамы и господа, сейчас перед вами выступит всеми обожаемая и лучезарная…
Не понимаю почему, но только в этот момент я обнаружил существование в дальнем углу ресторана маленькой эллипсоидной сцены с обивкой из синего бархата. На одном краю этой маленькой сцены стоял рояль, выкрашенный в зелёный неестественный цвет, а на другом пока что присутствовала только пустота.
– Встречайте!..
К залу обращался лысоватый толстячок небольшого роста, одетый в ярко-голубой фрак. Специально для этого объявления он встал из-за занимаемого им столика, расположенного у подножия сцены, вытащил из-за пазухи большой красный микрофон, поправил свободной ладонью остатки волос и начал распевать хвалебные дифирамбы о ком-то, кто вот-вот должен был объявиться на сцене.
– Несравненная Марика!
Свет на сцене резко погас, а потом широкий луч темно-оранжевого света стал медленно перемещаться от конферансье к сцене, на которой пока ещё никто не показался. Тут же и так неяркое освещение в самом ресторане стало тускнеть. Сначала медленно, в такт движению луча темно-оранжевого цвета, а потом все быстрее и быстрее, пока не стало совсем темно. В этой темноте я, прежде не успевший разобраться в чертах внешности неожиданно нарисовавшегося профессора «кислых щей», теперь уже не имел возможности исправиться. Теперь человек, назвавшийся именем Ахолай Лес, воспринимался моим зрением как темный силуэт, загораживающий мне обзор сцены.
«Встал не в тему…».
Мне инстинктивно захотелось подобраться поближе к сцене. Но я не хотел вновь сбегать с деловой встречи. Хотелось выстоять этот бой до конца. Хотя, наверное, зря. Ведь если бы в тот самый миг я захотел бы обернуться и увидеть двух своих чопорных собеседников, то потерпел бы неудачу. Скорее всего, мой взгляд не смог бы вырвать их из плена искусственной ночи. Да, это была всего лишь догадка. Но не пустая. Данное предположение легко отстроить на том обстоятельстве, что чем дальше от сцены расположены разноцветные пятиугольные столики, тем менее различимы занимающие их посетители ресторана.
– Ла-ла-та-ла…
Музыка начала играть переливающимся минорным мотивом. Я решил было, что под покровом темноты на сцене появился музыкант и в состоянии инкогнито начал доносить до зрителей свой репертуар. Но немного погодя луч темно-оранжевого света скользнул по роялю и те кто, смотрел на сцену, зрительно обнаружили самопроизвольно двигающиеся клавиши, а стула и вовсе не было.
– Лей-ла-лей-ла…
Музыка продолжала играть. А следующее движение луча света вырвало из темноты элегантную женскую ножку с тонким серебреным браслетом в виде цепочки. Мгновением раньше, мгновением позже элегантная женская ступня то поднимала пяточку, то опускала. Было ясно, что такие движения следовали мотиву музыкального произведения, которое автономно проигрывал рояль.
– Тцкх… Тцкх…
Сначала я решил, будто мне мерещится. Однако слух рефлекторно напрягся, и я стал в большей мере улавливать едва различимые звуки:
– Тцкх… Тцкх…
И вскоре я понял, что источник этих звуков – свисающие с серебреного браслета брелочки в виде неразличимых с большого расстояния фигурок. Они доставляли к мелодии еле различимый перкуссионный шум. Они были изюминкой в большом потоке звуков.
– Лей-ла-ла-лей…
– Тцкх… Тцкх…
Я с замиранием сердца ждал продолжения. Я надеялся на продолжение. Я предвкушал продолжение…
– Явись же…, – произнес я.
Впрочем, я все же, наверное, не произнёс оные слова, а прокричал их. Припозднившееся умозаключение поразило меня своей сутью, но не испугало. Мне было плевать, что кто-то услышит, что кто-то оглянется, что кто-то подумает обо мне плохо… Все вышеперечисленное было мне неинтересно.
– Я жду тебя, чудо!
Теперь я совершенно точно кричал. Однако таинственная танцовщица не спешила явить себя мне и всему прочему миру. Ещё десять минут прекрасная женская ступня томила всех экзальтированным ожиданием и двигалась вверх-вниз под плавные звуки рояля. Серебреные брелочки тоже играли на нервах у зрителей. Кучкуясь в такт движениям ступни, они создавали особые искрящиеся переливы, которые либо становись ярче, когда брелочки взмывали вверх к центру яркости луча оранжевого света, либо затухали на поверхности синего бархата.
– Ла-ла-ла-ла-лей…
– Тцкх… Тцкх…
Десять минут прошли. И только тогда зрители увидели что-то новое. Сначала в луче оранжевого света появилось колено, затем бедро, а позже по поверхности бедра заскользила обворожительная женская ручка. Конечно, немного. Зрелище интриговало, но развитие сюжета слишком тормозило. И я решил было, что оно так и будет развиваться в час по чайной ложке. Как вдруг…
– Бац!.. Бам!.. Бац!..
Клавиши рояля словно взбесились. Потом ещё больше…
– Бар-барах!!! Бар-барах!!!
Ну а пока зрители морщились и затыкали уши с целью поберечь барабанные перепонки, в пространство, освещенное широким оранжевым лучом, ворвалась долгожданная красавица во всем своём эротическом великолепии.
– Вау!
Уверен, что данное восклицание принадлежало не только мне. Все зрители (как мужчины, так и женщины) были поражены красотой появившегося на сцене обнаженного тела. Задница, волосы, грудь, плечи – все было на своём месте и выглядело идеально. Все эти детали требовали к себе особого внимания. Тем более что женское тело вскоре начало кружиться в медленном танце под несмолкающие звуки рояля:
– Ла-ла-ла-лей-лей…
Музыка вернулась на лирический конвейер. Впрочем, кто теперь вслушивался в музыку?
– Твою ж мать…
Я прошептал. Сил кричать в этот момент не было. Слишком сильно хотелось броситься к сцене и выебать красотку как придётся. На способность кричать сил уже не хватало.
– Хочу…
Другие тоже были страждущими:
– Иди к нам!
– Подставь попку!
– Сосни мне!
– Дай мне тебя отлизать!
Только вот всех этих слов никто не говорил. Но я чувствовал, что об этом кричат мозги то тут, то там. Мозги кричат, но дальше мыслей дело не движется. Все эти люди за разноцветными пятиугольными столиками: мужчины, женщины… Они хотели обладать красавицей со сцены, но не хотели ничего для этого делать.
– А она ничего, – послышалось позади меня.
Я посмотрел назад. Напрасно. Было темно. Правда и так было ясно, что это перекошенные челюсти чудаковатого старичка сделали вялую попытку обрести дар речи.
– Ничего? – мне стало смешно.
Мне стало очень смешно. И я подумал:
«Какого хрена? Этот странный дедуля пускает слюни.
Люди вокруг пускают слюни. Неужели эта дамочка на сцене настолько бесподобна, что из неё едва не делают богиню. А может даже и делают. Возможно некоторые из тех неподвижных умов, что меня окружают в этом несчастном ресторане, помысливают и о гораздо худшем кощунстве…».
Я был шокирован. В большей степени собственным одиозным мнением, чем тем, что творилось вокруг меня…
– О, как же она прекрасна…
Перекошенные челюсти снова задвигались у меня за спиной.
– Да заткнись ты уже!
Я не мог больше терпеть окружающего безумия. К горлу подступила знакомая тошнота. В висках стучало. Сердце учащенно билось. И я почувствовал как по лбу и по спине стекают ручейки холодного пота.
– Заткнитесь все!
Я кричал во всю глотку. И теперь уже совершенно точно все обернулись и посмотрели в мою сторону. Конечно, мы не видели друг друга. Но это не имело значения. Моя истошная истерия оказалась той самой лакомой перчинкой, которая не могла не привлекать куда больший интерес, чем обнаженное тело сексапильной женщины. Отнюдь не потому, что моя истерия была красивее и интереснее. Просто она была доступнее. Для того чтобы проявить свои омерзительные чувства никому не требовалось подниматься с дивана.
– Твари!
Я разозлился ещё больше от понимания сопутствующих обстоятельств.
– Вы – твари!
Я кричал и кричал. И чувствовал растущее наслаждение в окружающих меня умах.
Они радовались.
Они созерцали.
И им уже не было интересно следить за танцующей на сцене девушкой. Эти люди, сидящие за своими пятиугольными столиками, вообще не заметили, как девушка внезапно вынула из промежности саксофон и начала исполнять на нем виртуозные произведения. Я видел, как они всматриваются в темноту и пытаются выцепить из неё мой силуэт, я слышал, как они перешёптываются по моему поводу.
– Твари! – призывал я.
Но это только больше забавляло скучающие умы.