Рыжеватые волосы, рыжеватая щетина, огромные мешки под глазами, пухлые нос и губы, странная манера общения, от которой складывается впечатление, что ему известна вся подноготная происходящего в мире – все это ускользнуло от меня в то самое мгновение, когда моё внимание сосредоточилось на маленькой эллипсоидной сцене, устланной великолепным синим бархатом.
– Да.
– Ахолай Лес?
– Именно.
– Рад знакомству.
Я попытался подняться с кресла.
– Не торопитесь. Вы ещё не готовы?
Мне удалось сесть. Большего мне не позволили. Но и рот не заткнули.
– Не готов к чему?
Слова рыжеватого профессора заставили меня уделить особое внимание выражению его лица. Оно было спокойным, вежливым, учтивым, и в то же время в глазах присутствовал некий дьявольский огонёк.
Так что стоило мне задержаться взглядом на его лице подольше и тогда первое впечатление о человеке трасформировалось в совершенно иное, разительно отличающееся от первого. Теперь уже передо мной стоял не занудный академический хрен, пытающийся дрожащими руками отпоить меня валерьянкой после злополучного обморока. Теперь это был человек с большим-большим секретом.
– Что вам нужно?
Я все ещё пытался выбраться из кресла.
– Успокойтесь.
Рука профессора легла на моё левое плечо и воспрепятствовала моему желанию оказаться на своих двоих.
– Ещё рано.
– Рано для чего?
Мне не ответили. Видимо, я сам должен был что-то определить в бесовском блеске глаз. Но я не хотел гадать. Я хотел знать.
– Где Брид Нитшез? Где Наташа? Я требую ответов!
Мои глаза тоже поблескивали, но не загадками, а гневом.
– Зачем я здесь? Зачем вы…, – у меня было много вопросов.
А ещё у меня было много негодования, раздражения, претензий. Я вертел головой, пытался жестикулировать, брыкаться, противостоять руке, назидательно лежащей на моем плече. Но меня успокоила одна простая фраза:
– Это она меня попросила.
Я замер. Мои эмоции впали в ступор. Я не понимал…
– Я не понимаю…
Три коротких слова приглушённо сорвались с моих губ. Внутри что-то оборвалось, и я почувствовал внутри себя глубокую и холодную пустоту. Извилины тут же принялись усердно работать, заставляя мозг кипеть похлеще гигантского парового котла. Я пытался морально переварить только что услышанное…
– Что означают ваши слова?
Я все ещё сидел в бело-голубом клетчатом кресле, свесив ноги в бок. И рыжеватый профессор Ахолай Лес тоже все ещё стоял передо мной, держал свою руку на моем плече и интриговал меня своим взглядом.
– Вы…
Это было тяжело, но я все же сумел себя перебороть и сумел совершить попытку произнести вслух то, что и так уже было понятно моему внутреннему «я».
– Вы…
– Да.
Рыжеватый тип Ахолай Лес оборвал меня на полуслове. Видимо он не входил в число сторонников долгих и утомительных диалектических бесед. Я же напротив…
– Это точно?
Мне хотелось полного, развёрнутого, детализированного ответа, который исключил бы любую малейшую вероятность существования каких-либо иных версий окружающего мира.
– Можете быть уверены.
Но мне и этого было недостаточно. Я смотрел, смотрел, смотрел…
– Хорошо. Я скажу, если для вас это так важно…
Профессор чуточку рассердился из-за того, что дьявольский огонёк, поблескивающий в его глазах, не смог противостоять моей упёртости.
– Да, я работаю на вашу бывшую невесту. Она попросила поработать над вашими стереотипами поведения…
Наверное, это было как раз то, чего я добивался. Мне было больно от произносимых рыжеватым профессором слов. И все же я не мог заставить себя остановиться.
«Чертова модификация поведения!!!»
– Зачем?
– Она сказала, что вы – неуправляемый человек.
Новые слова чужого человека обо мне самом и о моей личной жизни были очередным ударом в сердце. Казалось бы, я должен был привыкнуть к такому образу действий со стороны моей любимой Наташи, но почему-то не привык.
«Дурак?»
Пустота внутри меня резко углубилась и заледенела.
– Я дурак? – хороший вопрос.
Я надеялся увидеть в глазах рыжеватого профессора капельку сочувствия к моему трагическому уделу. Но в них был только дьявольски игривый блеск.
– Почему?
Мне очень хотелось знать ответ. Однако я не верил в его существование. Я всегда прежде считал такое положение вещей необходимым злом. И поэтому я очень удивился, когда ответ был все-таки мне дан.
– Потому что вы мужчина.
Была очень долгая пауза, в ходе которой мой мозг в очередной раз закипал. Я смотрел на профессора снизу вверх, профессор смотрел на меня. А потом вдруг он сказал:
– Теперь можно.
Я не успел мысленно переключиться, так что лишь позднее осознал, что меня внезапно взяли за руку, выдернули из кресла и повели за собой.
«Черт!!!»
По прошествие десяти шагов, мы оба остановились напротив бело-голубой клетчатой стены и парочку секунд чего-то ждали.
– Чего мы ждём? – вопрос был моей реакцией на скучное времяпровождение. Профессор не ответил. Вместо этого он ткнул в стену правой рукой, предварительно растопырив пальцы.
«Придурок!!!»
Естественно, моей первой мыслью, оценивающей данное телодвижение рыжеватого профессора, была мысль о его неадекватности.
Такое мнение исходило из рациональности моего восприятия мира. Однако мир сумел преподнести мне большой-большой сюрприз.
– Какого?
– Вам нравится?
Одно мгновение и вот уже комната, задекорированная в голубые и белые квадратики, исчезла, растворилась, преобразилась в нечто совершенно противоположное. И мне сразу же стало стыдно за своё предшествующее мнение.
– Как это работает? – спросил я, рассматривая раскинувшийся вокруг нас двоих парк с деревьями, цветами, фонтанами и птичками, – Это какая-то иллюзия? Голограмма?
– Нет. Это самый настоящий сад.
Я снова уставился на человека по имени Ахолай Лес. Мне очень хотелось увидеть в нем признаки шутовства. Но их не было.
– Не в моих правилах шутить, – заявил профессор.
Он словно прочитал мои мысли. И блеск в его глазах…
– Мне здесь нравится.
Не знаю, почему я это сказал. Цель сказанного была мне непонятна. Внезапно мне захотелось это сделать и я это сделал. Вот так просто…
«Или же слишком сложно?»
Тихий шёпот профессора уклончиво определил:
– Я знаю.
Легкий ветерок обдал моё лицо, обоняние почуяло пьянящий аромат живой природы, в глазах слегка защипало от подступающих слез радости, что неожиданно свалилась на мои плечи…
– Здесь проявляются хорошие чувства.
– Именно поэтому мы здесь.
Мягкий ненавязчивый взгляд серо-зелёных глаз действовал на меня успокаивающе. Он словно гипнотизировал, привязывал к ощущениям несказанной радости и в тоже время заставлял мысленно и визуально раздвигать границы зримого и незримого бытия. Я сделал шаг в сторону.
– Хорошо, хорошо, – продолжал подбадривать голос профессора.
Я почувствовал, что в коротких вырванных из контекста фразах есть его особый способ проявлять наставническое поощрение. Однако при всём при этом я вовсе не воспринимал себя ведомым учеником. Меня никто не тянул на сторону своих убеждений, и никто не манипулировал мной, дергая за ниточки. Лишь только был дан небольшой пинок, да и тот не был привязан к какому-либо вектору движения.
– Дальше ты и сам разберёшься.
Наверное, эти слова были сказаны в довесок. Я уловил их краем уха. Но не оценил их. Не придал им значения. Я был уже в недосягаемости…
«О, как прекрасен этот дивный мир!»
Мир вокруг меня и впрямь был великолепен в тот самый бесконечный момент. Конечно, в моей голове не укладывалась мысль о том, каким образом я переместился из офисного здания в лоно девственной природы. Но солнечный свет, играющий в колышущейся зеленой листве яблоневых, вишневых и сливовых деревьев не позволял сосредотачиваться на подобных негативных умозаключениях.
– Какое же это чудо!
Я не шептал. Я говорил, причём настолько громко, насколько позволяли мне мои внутренние директивы безопасного сосуществования с миром зелени, свежего воздуха и брызг воды, направленных в лучезарное поднебесье.
– Неземное!
– Божественное!
Рыжеватый профессор Ахолай Лес не попадал в поле моего бокового зрения.
Его рыжеватые волосы, рыжеватая щетина, овальное лицо с мешками усталости под глазами существовали вне зоны досягаемости моих органов чувств. Конечно же, это можно было легко исправить поворотом головы. Но поворачивать голову было невыносимо лениво, потому как можно было что-нибудь да пропустить и не увидеть, не запечатлеть в светлой памяти. Например, как маленькая птичка желто-фиолетового окраса игриво скачет с одной ветки на другую, периодически останавливается, грациозно кивает головой с маленьким зелёным хохолком на макушке, детально вычищает перышки красноватым клювом, выдаёт странные песнопения:
– Тирак-тирак-тирул-кусу…
Или же, как небольшая пушинка сначала путается в зеленой листве, затем вырывается из её плена резким порывом тёплого ветерка, вздымается ввысь, а затем, попав под водяной обстрел фонтана в виде огромной вечнозеленой лиственницы, становится слишком тяжелой для полетов и аккуратно приземляется на траву сочного изумрудного цвета.
– Изящно!
Да, я не видел профессора. Зрение было занято куда более интересными вещами. Но я знал, что он рядом. И он сам не забывал напоминать о себе редкими эпитетами, произносимыми украдкой.
– Замечательно.
В последний раз он произнёс свою реплику совсем тихо, едва уловимо для слуха. Но обижаться на него никто не собирался.
«Не в громкости дело!»
А в том, как это сказано…
– Замечательно.
В произносимых им звуках при любых обстоятельствах присутствовали все та же невероятная степень уважения и все то же невероятное количество теплоты. И все это было обращено к, казалось бы, обычным вещам. Правда, на самом деле все эти обычные вещи являлись волшебными, сказочными, невероятными… Он знал об этом. И теперь об этом также знал и я.