В ретроспективе все эти судебные разбирательства выглядели как огромный заброшенный город, спроектированный сумасшедшим архитектором. Никакой внутренней логики: дороги, ведущие в тупик; мосты ни над чем; изогнутые Эшеровские здания, где каждый этаж, каждая лестница и каждая стена подчинялась собственным законам. Обвинения детей были признаны достоверными в адрес одних подсудимых, но не в адрес других, словно судьи выбирали случайные доказательства и верили в случайные свидетельства, игнорируя остальные. Как ни смотри, история казалась гротескной. Подсудимых обвиняли и оправдывали, опираясь на одни и те же факты.
Я часто вспоминал архивы дона Этторе Роватти и тот момент, когда впервые увидел все эти папки. Стопки бумаг, которые достали бы до потолка, если их сложить друг на друга. Стенограммы заседаний, заметки защиты, отчеты экспертов, расшифровки и допросы. Было трудно понять, сколько людей работало над делом на протяжении более чем 20 лет, ведь в них входили юристы, судьи, полицейские, психологи, психиатры, гинекологи, судмедэксперты и профессора из разных уголков Италии. Не говоря уже о десятках свидетелей и экспертов, вызванных для дачи показаний. Сколько тысяч часов работы было вложено в это дело? Сколько это стоило? Казалось, что 5 судебных процессов ответили на все вопросы, кроме ключевого: подвергались ли эти дети насилию?
Мы с Алессией пытались разобраться в собственных папках, размышляя, какова была вероятность, что такое количество экспертов в разных областях могли прийти к таким спорным выводам в одном и том же деле.
Одним из краеугольных камней обвинения стали медицинские отчеты доктора Маджиони. Могли ли они быть ошибочными? Могла ли врач такой известной клиники, как Центр Манджиагалли, раз за разом так серьезно ошибаться?
Разумеется, все возможно.
Наши подозрения были вызваны одним случаем в Милане, где работала доктор Маджиони. Параллельно с судебным разбирательством в Модене, где доктор сияла как консультант обвинения, она оказалась втянута в другое спорное дело в суде Милана. Оно не получило такой широкой огласки, как дело Басса-Моденезе, но разрушило ее карьеру и серьезно испортило репутацию. Это было дело Марино Виолы, водителя такси, обвиненного в сексуальном насилии над своей 3-летней дочерью.
В 1996 году жена Виолы заметила, что их маленькая дочь часто использует слово pisello («пенис»), особенно когда говорит про отца. Вместе они обратились в Центр для детей, столкнувшихся с насилием (ит. Centro per il Bambino Maltrattato, сокращенно CBM), широко известный среди специалистов, работающих с детьми. Психолог из центра немедленно предупредил жену Виолы, что все указывало на сексуальное насилие со стороны отца. Женщине необходимо было как можно скорее покинуть мужа и переехать с девочкой в безопасное место, иначе она рисковала стать соучастницей преступления и навсегда потерять дочь. Женщина знала, что муж невиновен, но запаниковала и последовала совету психолога. Делом занялся Пьетро Форно, известный прокурор, не раз работавший над делами, связанными с педофилией. Целая группа экспертов помогала ему выявлять случаи насилия и привлекать виновных к суду.
Консультантами Форно, которым он доверял больше других, были психологи CBM и доктор Маджиони. Однако через 3 года после начала судебного дела Форно сменил другой прокурор, Тициана Сицилиано. Изучив дело, она потребовала снять обвинения с мистера Виоло, а затем и вовсе сделала жесткий выговор доктору Маджиони: «Я никогда не привлеку вас в качестве консультанта. Скажем просто: создается впечатление, что вы не особо разбираетесь в своей специальности». Кроме того, прокурор добавила, что «обширный корпус фотодокументации настолько противоречит заявлениям доктора Маджиони, что возникает вопрос, действительно ли она настолько некомпетентна или же осознанно старается навредить… Я считаю ее отчеты ложными. Это отчеты человека, которому лучше найти себя в другой сфере деятельности». Слова Сицилиано попали в газеты, вызвав переполох в офисе окружного прокурора Милана. Форно тем временем перевели в Турин. В газетах подвергался сомнению его метод, который, по мнению критиков, был основан на заведомой убежденности в виновности подозреваемого. Пресса перечисляла его дела, в результате которых люди попадали в суд из-за недостаточно убедительных доказательств и свидетельств некомпетентных консультантов.
Вот что написал журналист Паоло Бьондани из Corriere della Sera:
«Мы обязаны ему (хотя, может, стоит проклинать его за это) созданием “метода”, который был использован в сотнях дел, связанных с насилием. Полицейские собирают заявления и свидетельства предполагаемых жертв; лояльные гинекологи и психологи выдают экспертные заключения; то, что дети говорят учителям по секрету, используют как доказательства; протестующих супругов и родственников обвиняют в пособничестве; суды по делам несовершеннолетних немедленно постановляют изымать детей; а способствуют этому учреждения по опеке детей. Судебная “машина”, эффективная настолько, что не проявляет жалости даже к невинным».
Парламентские расследования показали, что доктор Маджиони давала экспертные показания почти 400 раз. Из клиники, где она работала, ее уволили, но это не помешало ей открыть собственный кабинет и принимать пациентов на частной основе.
Я начал искать информацию в интернете и обнаружил, что доктор Маджиони была замешана и в других спорных делах. На своем сайте Кристина Маджиони зовет себя «акушеркой и гинекологом, специализирущейся на связи тела и разума и психосоматических расстройствах». Кроме того, она появилась на веб-сайте Миланского университета как преподаватель кафедры клинических и общественных наук. Когда я по телефону объяснил, что хочу поговорить о моденском деле, мне показалось, что она хочет поскорее закончить разговор. «Mamma mia, ну и зачем вам это!» – воскликнула она. Затем она выдала целую тираду, в которую, по всей видимости, свято верила. «Экспертное заключение видели еще 17 специалистов, и все подтвердили наличие серьезных повреждений». Это было неправдой. Все остальные эксперты выражались намного осторожнее, многие и вовсе критиковали выводы Маджиони, и уж точно никто из них не упоминал ни о каких серьезных повреждениях. Когда я сказал об этом, доктор Маджиони исправилась: один человек, доктор Каттанео, патологоанатом из Милана, не согласилась с ней. По словам доктора Маджиони, доктор Каттанео намеренно «создала подделку», чтобы доказать, что насилия не было. Озадаченно, я попросил ее пояснить. Неужели доктор Каттанео сфабриковала доказательства?
Доктор Маджиони ответила: «Ну, вы же знаете, что некоторые вещи можно сделать на компьютере, так? Отфотошопить, например».
Я не знал, что и сказать в ответ. По мнению доктора Маджиони, ее коллега каким-то образом подделала фотодоказательства гениталий детей, чтобы утверждать, что насилия не было. Это абсурдно и нелогично. Зачем это доктору Каттанео? Она была в сговоре с педофилами? Но на этом доктор Маджиони не остановилась, заявив, что в ходе процесса судьи все же узнали, что утверждения доктора Каттанео ложны, но решили не лишать ее медицинской лицензии, просто потому что она патологоанатом. Это тоже было бессмыслицей. Слова доктора Маджиони мне казались очевидной ложью. Несмотря на обширный опыт работы с судом, казалось, что женщина игнорирует базовые концепты уголовного права. Любой, кто хоть немного разбирается в юриспруденции, знает, что у судей нет полномочий лишать врача лицензии, особенно в ходе суда, где этот доктор выступает в роли консультанта, а не обвиняемого. Это может сделать лишь медицинская комиссия.
Разговор с доктором Маджиони принял странный оборот. Я не мог уследить за ходом ее мысли, понять ее логику. На мои вопросы она отвечала другими вопросами: «Ну и чего вы от меня хотите? Хотите, чтобы я навсегда прекратила врачебную практику?»
К тому моменту у меня сложилось достаточно четкое представление о юридическом хаосе, который охватил это дело, а также о слабости медицинских свидетельств, случайным образом обвиняющих одних и оправдывающих других. Но в деле была и еще одна тайна: свидетельства детей. Я не понимал, откуда они взялись, как маленькие дети нашли слова для описания подобных ужасов. Вероятно, свою роль сыграла фантазия. Но у меня были некоторые сомнения. Что, если что-то действительно произошло у них дома? Ответ я мог найти лишь вдали от Мирандолы и Масса-Финалезе, на другом континенте и в другие века.
13
Последним, что Бриджет Бишоп увидела перед тем, как навсегда закрыть глаза, стала небольшая толпа, собравшаяся на Галлоуз-Хилл одним весенним днем в 1962 году. Именно там вешали обвиненных в колдовстве, и именно там рассталась с жизнью Бишоп после того, как салемский судья приговорил ее к смерти. Она ярко выделялась в обществе протестантов-пуритан: ей было около 60, но она дважды была замужем, обладала воинственным характером и ярким стилем. Бишоп обвинили в том, что она при помощи колдовства прокляла нескольких девушек, проявляющих симптомы болезни и закатывающих истерики.
Изначально в ухудшении состояния девушек обвинили трех женщин, включая бездомную и карибскую рабыню, которая под давлением во всем призналась и назвала остальных, включая и Бишоп.
Свидетели утверждали, что Бишоп управляла сомнительным заведением для местной молодежи, где творились темные дела. Когда она предстала перед судом, некоторые из девочек назвали ее ведьмой, а увидев ее, начали кричать и заявлять, что им больно. Для судей это послужило неопровержимым доказательством вины Бишоп, ведь они относились к духовной сфере. Ее приговорили к смерти и 10 июня повесили. Бишоп стала первой из длинного списка обвиняемых ведьм. До того как местные власти положили конец преследованиям, еще 18 человек повесили, а одного и вовсе закидали камнями. Только после вмешательства властей некоторые девочки, уже выросшие и переставшие бояться, отказались от выдвинутых ими обвинений.