Именно это и случилось в тех дошкольных учреждениях, когда самопровозглашенные эксперты по восстановлению памяти убедили тысячи детей, что они спрятали ужасные воспоминания где-то в глубинах своего разума и их надо любой ценой вытащить на поверхность. Психологи использовали регрессивный гипноз, анатомических кукол, рисунки и наводящие вопросы, чтобы дети восстановили конкретное событие или подтвердили истории детей, которых уже опрашивали. Нередко именно эти психологи первыми упоминали сатанинское ритуальное насилие.
Профессор Лофтус и подобные ей исследователи старались противиться этой тенденции. Они показывали, как легко на воспоминания могут повлиять воображение, чувства и – особенно – вмешательство извне. В результатах своего известного эксперимента «Потерянный в торговом центре» она написала: «Новая информация проникает в нас словно троянский конь, ведь мы даже не ощущаем то, как она на нас влияет». Данный эксперимент профессор провела вместе с коллегами Джеймсом Коаном и Жакелин Пикрелл, которые сейчас являются профессорами психологии в Виргинском и Вашингтонском университетах соответственно. В его ходе добровольцам были предложены четыре события, которые они пережили в детстве. При этом одно из этих событий не происходило ни с кем из добровольцев – никто из них не терялся в торговом центре. Некоторые из опрошенных сначала сказали, что не помнят этого, но при повторных вопросах исправлялись, а затем восстанавливали всю ситуацию с нуля, добавляя все больше деталей: магазины, которые они видели, пока искали маму; пожилую женщину, которая помогла им; как им было страшно и как они плакали. После того, как участники эксперимента несколько раз повторяли эту историю, заложенное психологами ложное воспоминание закреплялось у них в голове, смешиваясь с реальными ситуациями из прошлого.
Потрясающая теория. Я начал обсуждать ее с коллегами и знакомыми и в итоге нашел человека, который знал, что у него в голове есть ложное воспоминание. У меня тоже такое имеется. Как-то вечером, когда я еще был мальчиком, мы с другом пошли в театр на выступление наших любимых комиков. Выступление закончилось поздно, так что после него мы с другом сразу попрощались и направились каждый к своей автобусной остановке. На следующий день друг с восторгом рассказал, что пока он ждал автобуса, мимо прошел один из тех комиков. Увидев, что мой друг один, комик спросил, не подбросить ли его до ближайшей станции метро. Видимо, рассказ друга произвел на меня впечатление, потому что через несколько лет я уже не был уверен, случилось ли это со мной или кто-то рассказал мне эту историю. Зато я помнил автобусную остановку и то, как один из комиков садится в машину и спрашивает: «Подвезти до метро?» А ведь этого со мной не происходило.
В случае Дьяволов Басса-Моденезе ложные воспоминания коснулись и детей, которых не забирали из семей. Когда я искал друзей детства Дарио, прочесывая города, через которые мальчик бежал в страхе преследований, я наткнулся на список учеников его класса в начальной школе Пегоньяги. Одного из них звали Марко Г. Как-то вечером я позвонил ему, пояснив, что хочу поговорить насчет старой истории, которая случилась с одним из его одноклассников. Они учились вместе в первом-втором классе где-то с 1997 по 1999 год. Марко не торопился с ответом.
– Вы про Дарио?
– Да.
Пауза. Тихий выдох. Затем слабым голосом он добавил:
– О нет…
Я был потрясен. Конечно, Марко помнил Дарио. До того как Дарио поменял школу, они с Марко сидели за одной партой, и Марко даже несколько раз ходил к нему в гости. Однако всего за несколько месяцев Дарио перевернул все детство Марко с ног на голову. Рассказывая это мне, мужчина задыхался. Услышав почти забытое имя, он погрузился в давний кошмар, который надеялся навсегда забыть, но сейчас, почти через 20 лет спустя, появился какой-то журналист и начал копаться в его памяти. Конечно, Марко помнил тот несчастный год и того маленького мальчика-блондина в очках, который рассказывал странные истории. Мрачные истории. Ужасные. Однажды Дарио заявил Марко и другим одноклассникам, что Рита, их учительница, возила его на кладбище. Марко точно не помнил, что именно Дарио говорил, но не мог забыть эти рассказы. Они так сильно повлияли на него, что внедрили то же «воспоминание» и в его разум.
Во время нашего недолгого телефонного разговора он сказал:
– Я… уверен, что того, о чем я вам сейчас расскажу, на самом деле не было. Но я четко помню, как госпожа Спинарди отвезла нас ночью на кладбище и открыла ворота, чтобы нас впустить.
По тому, что и как Марко мне рассказывал, я понял, что, вероятно, он никогда не оправится от травмы, пережитой в тот период. Я попросил его поговорить со мной снова, немного позже, но он так и не ответил.
С ним память тоже сыграла дурную шутку.
Профессора Лофтус поразил опрос, в ходе которого 22 % психотерапевтов заявили, что предлагали пациентам «давать волю воображению», восстанавливая воспоминания о травме. Если можно обмануть взрослых, то обмануть детей – еще проще. Исследование профессора Лофтус открыло новый аспект психологии очевидцев как раз в тот момент, когда сатанинская паника заставляла десятки тысяч детей принимать участие в расследованиях дел, связанных с сексуальным насилием. Тем временем доктор Стивен Сеси из Корнеллского университета в Нью-Йорке сосредоточил свои исследования на детской психологии. Он провел очень необычный эксперимент. Раз в неделю он и его команда встречались с детьми младше 6 лет, и профессор Сеси спрашивал, помнят ли дети, как они оказались в больнице, случайно засунув палец в мышеловку. Команда психологов задавала этот вопрос несколько раз во время каждой из встреч. В результате, хотя изначально дети отрицали, что это происходило, более 50 % изменили свое мнение, сочинив историю с нуля и добавив к ней множество деталей. Доктор Сеси считал, что простое повторение одного и того же вопроса может дестабилизировать ребенка, посеять в его разуме сомнения и привести к мнемоническому короткому замыканию, которое активизирует воображение для компенсации недостающих воспоминаний. «Мы не нашли в памяти ребенка ничего устойчивого к повторным внушениям со стороны взрослого. Читая протоколы расследований многих случаев сексуального насилия, мы обнаружили, что зачастую взрослые сами выдвигали гипотезу о произошедшем и, более того, принуждали детей подтвердить их выводы», – сказал доктор Сеси в интервью New York Times. Так случилось и в деле МакМартина – детям задавали «закрытые» вопросы, уже предполагающие версию событий, о которых дети не упоминали.
Интервьюер. Помнишь голые фотографии?
Ребенок отрицательно качает головой.
Интервьюер. Не помнишь об этом?
Ребенок отрицательно качает головой.
Интервьюер. Подумай немножко, хорошо? Может быть, у тебя получится вспомнить.
После того как на ребенка снова и снова давили фразами вроде «другие дети помнят», ребенок адаптировал свои воспоминания, чтобы соответствовать показаниям других.
Интервьюер. Как считаешь, кто играл в лошадку?
Ребенок. Рэй и мисс Пегги.
Интервьюер. Рэй и мисс Пегги? Мисс Пегги снимала одежду?
Ребенок. Да.
Интервьюер. Наверное, она странно выглядела, да? У нее была большая грудь?
Ребенок. Да.
Интервьюер. Которая болталась туда-сюда?
Ребенок. Да.
Профессор Лофтус, доктор Сеси и другие исследователи, которые все больше интересовались «эффектом дезинформации», объявили настоящую войну, которая разделила эту область психологии на две противоборствующие стороны. Одна призывала к осторожности, предпочитая использовать методы, предотвращающие риск создания ложных воспоминаний, а именно открытые вопросы вместо наводящих. Другие утверждали, что такой подход покрывает насильников за счет страха жертв. Конфликт велся с привлечением статистики, исследований, публикаций, экспериментов и конференций. Обе стороны хотели заслужить безоговорочное доверие, чтобы именно их подход использовался в зале суда.
То же самое вскоре произошло и в Италии. В 1996 году, когда общество приближалось к пику осознания масштаба угрозы сексуального насилия над детьми, а слово «педофил» все чаще появлялось в заголовках статей, группа экспертов по правовым вопросам во главе с психологом, профессором и адвокатом Гульельмо Гулоттой разработала Carta di Noto – рекомендации по обследованию несовершеннолетних в случаях подозрения в жестоком обращении. Это стало важной вехой юридической психологии. В одном из ключевых пунктов документа экспертам рекомендовалось «тщательно избегать обращения к наводящим или импликативным вопросам, которые заранее предполагают истинность существования самого факта правонарушения».
Протокол четко определил роль судебных консультантов, которые осматривали предполагаемых жертв. «Эксперту не должны задаваться вопросы, направленные на установление истины с судебной точки зрения». Задача психолога состоит в том, чтобы выяснить, способен ли несовершеннолетний свидетельствовать и может ли он представить неискаженную версию событий. В обязанности консультанта не входит устанавливать, был ли ребенок жертвой жестокого обращения. Этот вопрос входит в юрисдикцию суда – и только суда. Такой подход контрастирует с принципами CISMAI, которые были раскритикованы многими экспертами в области юридической психологии за пропаганду потенциально опасных методов работы, основанных на антинаучных теориях и рискующих повлиять на детей и спутать их воспоминания. Полученная в результате травма по негативному воздействию может сравниться с реальным опытом пережитого насилия.
CISMAI резко ответила на эти обвинения. Настоящая угроза детям – не они, а психологи, которые ставят права взрослых-насильников и потенциальных педофилов выше прав детей. С их точки зрения,