– Мне все равно. То есть это ничего особо не меняет в моей жизни. Я не могу вернуться в прошлое, так что для меня оно останется прошлым. Не могу сказать, что считаю его отцом, ведь его не было. Он ничего мне не дал, и я ничего от него не хочу. То есть, может быть, он и правда не виноват. А может, и виноват. В любом случае, он позволил, чтобы нас разделили, и после всего произошедшего мы не стали семьей вновь.
Кажущееся безразличие Элизы скрывало за собой гнев, за который она держалась много лет. Ей хотелось разобраться и прочитать материалы дела, чтобы составить собственное мнение о произошедшем. В детстве девочка особо не занималась с психологами, только помнила, как рассказывала доктору Донати про котят, которые поранились и нуждались в уходе. Ничего больше. Остальное она узнала позже, из вторичных источников. На тот момент Элизу не интересовала встреча с биологическими родителями. В первую очередь она хотела увидеть брата и сестру.
Что касается Ника, я знал только название города, где он жил, и аптеки, в которой, по мнению Федерико, они встретились несколько лет назад. Я поискал в интернете фамилию этого аптекаря и нашел старую футбольную команду, которая играла в том районе. В списке игроков были указаны даты их рождения, включая нужную мне. Несколько кликов мышкой, и фотография молодого человека с явными азиатскими чертами появилась на экране.
Элиза была в восторге. У них были одинаковые глаза, и она точно знала, что перед ней ее брат. Однажды вечером она набралась смелости и написала ему, но ответ сильно ее ранил. Брат поблагодарил ее за поиски и сказал, что ему очень приятно, но теперь у него своя жизнь, другая семья, другие сестры, и еще одна ему не нужна. Элиза расплакалась. Столько лет она думала о нем, искала его, а теперь две строчки текста разрушили ее надежды. Элиза снова почувствовала себя одинокой.
В слезах она сказала нам:
– Я не скучаю по родителям, я просто скучаю по брату и сестре… Вот и все… никто из детей не заслужил ничего подобного.
Но не только Элиза потеряла брата и сестру. Другие дети, замешанные в деле педофилов Бассы, разделили ее судьбу. Социальные службы и система судов по делам несовершеннолетних всегда четко заявляли о своей политике: никаких контактов между членами биологической семьи, включая бабушек и дедушек, дядей, тетей и двоюродных братьев. Никому из них не давали права навещать детей или посылать им письма, фотографии и подарки. И это окончательно разрушало их связь.
18
Доктор Донати всегда утверждала, что она никоим образом не влияла на детей. Тем не менее при даче показаний она иногда произносила фразы, указывающие на обратное. Одну из таких фраз я нашел в отчете о слушаниях и обвел ярко-красной ручкой, потому что она показалась мне значимой. Возможно, она яснее всего прочего раскрывала искаженный принцип, по которому развивалась вся история. Прокурор спросил у доктора Донати, как часто она виделась с Маргеритой после изъятия, и психолог ответила: «Как и с другими детьми. Мы видимся раз в неделю, не считая особых случаев, которые требуют встречи. Например… чтобы подготовить их к слушанию».
Подготовить к слушанию. То есть еще до встречи детей с экспертом суда, который берет у них показания во время предварительного расследования. Для чего же доктору Донати нужно было их готовить? Отрепетировать готовый сценарий? Такое сложилось у меня впечатление. Особенно после того, как я посмотрел записи с одним из детей Лорены, который сначала изложил безумную историю ритуальных убийств, а потом спросил у доктора Рочча: «Я все правильно сказал?» Словно он искал подтверждения, что изложил все детали, как следовало.
Доктор Рочча говорила и с Маргеритой. Дочь семьи Джакко знала, кто это, еще до их встречи, потому что доктор Донати ее подготовила. Во время первой встречи Маргериты и доктора Рочча девочка сказала: «Я слышала, как вы говорили с Валерией. Вы вместе учились». И та ответила: «Да, мы познакомились в Милане. Мы вместе учились помогать детям, подвергшимся насилию». На курсе, организованном CBM в Милане.
Затем они перешли к делу. Как и большинство других детей, Маргерита вела себя спокойно перед объективом камеры, говоря о травматичном опыте, словно рассказывала сказку. А когда девочка призналась, что боится демонов, которые могут причинить ей боль, соответствующие эмоции она не проявляла.
– Почему тебе страшно говорить об этом?
– Потому что придет Дьявол.
– Ты переживаешь, что Дьявол может тебя достать. Это значит, что ты отлично скрываешь свои чувства. Если бы я думала, что меня может достать Дьявол, я бы была напугана…Но как ты защищаешься от Дьявола? Есть место, где ты чувствуешь себя в безопасности, где Дьявол не сможет тебя достать?
– Когда я говорю с судьей. Тогда кто-то стоит у дверей.
– Ты в безопасности, если рядом люди, которые тебя защитят?
– Да.
– Тогда здесь мы в полной безопасности. Видишь всех этих полицейских снаружи? Понимаю, раз ты на самом деле была в том месте, видела Дьявола и скелетов, и тебя поливали кровью… Понимаю, как ты напугана. Но снаружи много полицейских. Здесь Дьявол никак до тебя не доберется.
Вместо того чтобы попытаться понять, откуда у 10-летней девочки такая паранойя, доктор Рочча, кажется, лишь подпитывала ее страхи.
– Уверена, Дьявол не сможет тебя заполучить. Я говорила со многими детьми, и они тоже рассказали мне много секретов. Они боялись, что их убьют и они исчезнут. Я общалась с напуганной до смерти девочкой, но с ней ничего не произошло…Пусть взрослые и говорили этим детям: «Если ты кому-то расскажешь, тебя заберет Дьявол», но с ними все было в порядке.
Сидя в наушниках у себя на кухне, я слушал эти записи и несколько раз чуть не подавился кофе. Казалось, что эти видео были сняты в параллельном измерении, в котором не существовало понятий «логика» и «здравый смысл». «Я знаю, что кто-то сделал тебе больно внизу, где пи-пи. Я знаю, потому что доктор [Маджиони] сказала тебе. Можешь рассказать, как кто-то причинил боль твоей пи-пи? Возьми еще листочек и нарисуй, что произошло с твоей пи-пи».
Маргерита рассказала о том, как ее трогали, но психолог продолжила настаивать на своем: этого явно было мало, они наверняка делали что-то еще. В результате Маргерита сдалась и призналась, что ее изнасиловали. Подобные вопросы показывали, как работал этот дьявольский механизм, и это многое объясняло в деле. Чтобы заставить детей говорить, психологи использовали результаты гинекологического осмотра, хотя дети месяцами повторяли, что ничего с ними не происходило. Только через некоторое время, в ходе судебного процесса, другие врачи определили, что Маргерита не демонстрировала «явных признаков» жестокого обращения, но было уже поздно. Как и другие дети, она начала бояться своей семьи.
– Как ты себя чувствовала, когда тебя забрали из дома? – спросила доктор Рочча.
– Сначала я не понимала почему, но потом узнала, что они делали со мной эти вещи, и подумала: «Хорошо, что меня забрали».
Выходит, девочка не помнила этого. Она «узнала» о них, вероятно, из-за техник насильного восстановления травматических воспоминаний, как те, что использовались во время сатанинской паники в США.
– Хорошо, что тебя забрали! – повторила доктор Рочча. – Я и сама думала: «Какое облегчение!»
Какое право имел эксперт суда озвучивать такие комментарии относительно семьи ребенка? Это было за гранью понимания.
В другом видео Маргерита сидела с Альберто Цирольди, судьей по предварительным расследованиям Модены. Девочка рассказывала ему, как ее возили на кладбище вечером и как сатанисты приказывали ей заманивать других детей, убеждая их, что «с ними хочет встретиться волшебник».
Судья выглядел слегка озадаченным. Он спросил:
– Где ты искала других детей по вечерам?
– Я встречалась с ними во дворе.
– Как ты встречала их во дворе вечером? Обычно в это время дети уже дома.
– Да, но я была с ними знакома, – уверенно ответила Маргерита. – Они отпрашивались у родителей и встречались со мной.
Несмотря на очевидную абсурдность этого ответа, Цирольди не стал давить на девочку, а перевел тему. Маргериту снова сняли на видео, когда ей было 12 лет. Она отвечала на вопросы суда по делам несовершеннолетних. Запись была сделана в марте 2001 года, спустя 3 года после ее последней встречи с родителями. Девочка изменилась: ее круглое лицо вытянулось, она улыбалась, была более уверенной в себе и осознанной. На видео она была одета в клетчатую рубашку красно-черно-белых цветов. Маргерита сказала, что счастлива быть там, где она есть – с Ларой и Джованни, ее спасителями. Девочке вовсе не хотелось возвращаться домой, наоборот, она хотела, чтобы судья забрал ее племянников и племянниц, детей одной из ее старших сестер. Маргерита утверждала, что не чувствует ничего по отношению к своей семье. Вот и все – дело закрыто.
Я взял паузу на размышления. Меня терзали сомнения. Маргерита очевидно исказила историю, ведь даже после того, как ее отцу вынесли приговор в Модене, апелляционный суд Болоньи и кассационный суд не поверили в версию девочки и оправдали его. Я не понимал: если Маргерита была в таких близких отношениях с семьей, как утверждали ее родители, братья и сестры, как она могла забыть о них так быстро и внезапно? Неужели чистая и глубокая связь, начало которой было положено еще в утробе матери, которая развивалась вместе с первыми шагами ребенка и укреплялась во время совместного существования на протяжении тысяч дней и ночей, могла исчезнуть, будто ее никогда и не было?
Часто я размышлял о своих детях и том, что нас объединяло. В глубине души я не мог поверить, что можно так легко разрушить все, что мы с женой, Деборой, так тщательно выстраивали на протяжении самого важного этапа развития наших детей. Сама мысль о возможности такого развития событий приводила меня в ужас, я просто не мог в это поверить. Я консультировался с различными экспертами в области юридической психологии, некоторые из которых внимательно следили за ходом дела или участвовали в качестве свидетелей-экспертов, и почти все согласились, что ключевой движущей силой радикальных перемен в поведении детей стала злость. Кроме того, эксперты предположили, что дети столкнулись с глубоким разочарованием, которое было вызвано не сексуальным насилием, а ощущением того, что их отвергли и покинули их семьи. Именно это сказал Дарио во время нашей короткой встречи.