Звучало логично. Должно быть, дети были серьезно травмированы, когда их забирали из семей. Утром они проснулись в своей кровати, в своей комнате, в месте, которое они называли домом, в родном городе, где были их школа, их друзья, их хобби и интересы, но внезапно их отправили в неизвестную семью, где царили другие правила и атмосфера. В другую постель, в другую школу с новыми учителями и одноклассниками.
В промежуток между завтраком и ужином изменилось все, что они строили предыдущие 7, 8 или 10 лет жизни. Дети оказались в новом мире, где было не за что держаться, не на что ориентироваться. Где их семья? Почему родители не приходят? Почему их не забирают? Место родителей заняла другая женщина, врач, которая с первых минут встречи использовала такие странные и страшные слова, как проблемы, безопасность, защита. Отлично это выразила Вероника, дочь Лорены, описывая, как доктор Донати объясняла ее изъятие из семьи:
– Они сразу сказали мне: «Ты в безопасности. Теперь нам надо разобраться, в безопасности от чего». К тому моменту я еще ничего не успела сказать.
Судья Цирольди попросил ее пояснить свои слова:
– Итак, ты задалась вопросом, от чего тебя надо защищать. Почему тебе нужна защита? Ты спрашивала это у себя? Или у кого-либо еще?
Девочка пожала плечами.
– Я задумалась над этим, но… ну, не то чтобы я не могла найти ответ. Вместе с Валерией [Донати] мы начали разбираться в этом на встречах.
Даже столкнувшись с такими очевидными уликами, Цирольди не стал выяснять подробности. Он перевел тему.
Во время последней дачи показаний в суде по делам несовершеннолетних Маргерита сказала:
– Валерия говорила, что вам тяжело отдавать детей в приемные семьи, но я думаю, что хорошо, что вы это делаете. Да, вы не знаете, какие проблемы у этих детей, но вы ведь так мне помогли. Я очень хотела покинуть ту семью, потому что они делали мне больно. И я рада, что мне это удалось.
Джакко жили на втором этаже социального жилья на Виа-Вольта, там же, откуда были выселены Гальера. Когда я добрался туда, во дворе Санто выгружал ящики апельсинов из своего фургона. У него были седые волосы, белые усы и желтые зубы курильщика. Я последовал за ним наверх, в квартиру с тремя спальнями, где везде были развешаны фотографии его шестерых детей и двадцати трех племянниц и племянников. Повсюду были и фотографии Маргериты: как снимки, на которых она еще маленькая, так и недавние, которые кто-то смог скачать с ее страницы в социальной сети. Из-за пара, поднимавшегося от кипящей кастрюли с пастой и булькающего томатного соуса на плите, запотело кухонное окно. Мать семейства, Мария, была одета в плотный бело-голубой халат. Комната Маргериты не изменилась с того дня, как девочку забрали: розовые стены, оранжевые шкафы, на изголовьях двух односпальных кроватей – гусеница и бабочка, а на самих кроватях – плюшевые игрушки: мишка и лев.
Мария сползла на пол со слезами:
– Вы можете вернуть ее мне? Пусть даже на полчаса. Я хочу увидеться с ней перед тем, как умру!
Пока я говорил с Санто в гостиной, она взяла с кухонного стола мой диктофон и записала сообщение для дочери. Я заметил его уже потом. «Мы вспоминаем тебя каждый день, Маргерита, ’a mamma. Они тебе наврали, возвращайся домой. Я думаю о тебе каждый день и каждую ночь, ’a mamma. Даже не думай, что я когда-нибудь о тебе позабуду. Моя дорогая. Я по тебе скучаю. Мне ничего не нужно от суда, я хочу вернуть свою дочь».
Санто пришлось закрыть свою строительную фирму из-за времени, проведенного в заключении и под домашним арестом, пока его не оправдали в 2001 году. Это серьезно подорвало бюджет семьи. Его дети беспомощно наблюдали, как работники мебельной компании выносили из их дома купленную в рассрочку мебель, и истерики Марии, которая внезапно лишилась мужа и младшей дочери.
Антонелла, одна из старших сестер Маргериты, сказала:
– Мы думали, она тронулась умом. Один раз нам даже пришлось вызывать скорую, чтобы на нее надели смирительную рубашку.
После окончания суда Санто продолжил работать каменщиком, но после этого стал «ходить по рынкам» и продавать фрукты. Иначе говоря, дела шли так себе.
Когда мы остались наедине с Антонеллой, я спросил, как к ней относился отец. «Как к принцессе». Он никогда не причинял им вреда, не делал ничего странного. И Маргерита была неприкасаемой, любимицей семьи, желанным и очень избалованным ребенком. «В 9 лет она все еще пила молоко из бутылочки» за завтраком и перед сном. Мария тайно давала его дочери, потому что Санто этого не одобрял: «Ну что это такое? Она уже выросла, а пьет из детской бутылочки». Когда девочку забрали, ее мать пришла в социальные службы с целой коробкой вещей Маргериты, умоляя сотрудников «дать девочке бутылочку, или она не уснет».
Джакко были скромной и очень любящей семьей. Их дом был местом встреч всех членов семьи. Они собирались на кухне, пили кофе, курили сигареты и расходились. Но все эти люди и дети не смогли помочь, когда беда обрушилась на их дом весной 1998 года.
Через несколько лет Антонелла нашла приемную семью сестры и позвонила ей. Маргерита отвечала холодно. Она спросила, почему, если ее семья так любила ее, никто не пытался найти ее раньше?
Антонелла сказала: «Я объяснила ей, что мы не могли, что никто не мог ничего поделать». Но сестра ответила, что ей все это время говорили обратное: никто не искал ее, а родители погибли в автомобильной аварии. Когда Маргерите исполнилось 18, Антонелла хотела встретиться с ней лично, но девочка сказала, что не заинтересована в восстановлении отношений.
Мария была одержима воспоминаниями о дочери. Во время моего визита она не раз ударялась в слезы. Санто отчитывал ее с налетом сарказма, при помощи которого отгораживался от мира, но его равнодушие было наигранным. Когда мы остались за кухонным столом наедине, он взглянул мне прямо в глаза:
– Скажите мне правду. Вы видели мою дочь?
– Да.
– И как она? Дом, все это, все в порядке? Как она выглядела? Не бледненькой?
Я ничего такого не заметил. И я не видел ее дом. Когда мы с Алессией нашли Маргериту на окраине небольшого городка в часе езды от Масса-Финалезе, она не впустила нас внутрь, а просто выглянула из окна второго этажа, выходящего во внутренний дворик, и выслушала нас оттуда. Когда мы объяснили, что занимаемся этим делом и хотим кое-что понять, она сказала, что ей это не интересно. Маргерита хотела, чтобы ее оставили в покое.
– Понятно, – со смирением в голосе прозинес Санто.
На кухонном столе лежала пачка сигарет и зажигалка, а рядом стояла пепельница и кое-что еще, что я только что заметил. Мария выложила для меня кассету с названием «Осмотр кладбища». Я нашел старый магнитофон: на стороне А были какие-то старые песни Queen, на стороне Б – запись каких-то людей в машине. Три мужских голоса: баритон инспектора Антимо Пагано, визгливый голос прокурора Клаудиани и отчетливый неаполитанский акцент Карло Марцеллы, заместителя прокурора окружного управления по борьбе с мафией в Палермо. Кроме того, на записи был женский голос с эмилианским акцентом – Валерия Донати, и голос девочки – Маргерита. Ее везли на кладбище, чтобы установить, где проходили ритуалы.
– Выбирай, куда хочешь поехать, – сказал Клаудиани.
– Прямо, – ответила Маргерита.
– Мы можем отправиться на кладбище? – спросила доктор Донати.
– Да.
– Можешь показать нам, как туда ехать? Помнишь наш уговор? Если ты передумаешь ехать или испугаешься, скажи мне. Иначе мы не сможем это узнать.
Прибыв на кладбище Финале-Эмилии, они спросили у девочки, хочет ли она выйти из машины. Маргерита была в ужасе и пожелала остаться в машине, но в ходе разговора все же указала на несколько мест.
– Есть место, которое тебе о чем-то напоминает? – спросил Марцелла.
– Это.
– Этот мост? Почему? Что ты там делала?
– Они убили там несколько детей, и мы танцевали. Мы делали эти некрасивые движения своей одеждой, а потом…
– Как они убили детей?
– Такой задвижкой. Я не знаю… для отрезания голов…
– Это произошло днем или ночью?
– Когда было темно. А потом вот там, где трава. Там, если я правильно помню, они выкапывали каких-то детей, а других закапывали.
– Помнишь, кто был там с тобой, когда это происходило?
– Мой папа, все дети, иногда моя мама.
Затем Маргерита назвала священника:
– Джулио… Дон Джулио.
– Кто? – переспросил Клаудиани.
– Джо… – подсказал Марцелла.
– Мм… Дон… Подождите… Дон Джорджио!
Они направили девочку. Маргерита говорила про дона Джулио, которого она уже не раз называла раньше, но Марцелла предложил ей другое, «правильное» имя. И это не первый раз, когда имя дона Джорджио всплывало таким неоднозначным образом.
Среди первых, кто предложил имя дона Джорджио Маргерите, был ее приемный отец. Однажды вечером после того, как девочка вернулась с сессии с доктором Донати, он отвел ее в сторонку. Лара рассказала об этом на суде.
– Было очевидно, что они давно пытались решить этот вопрос. Мой муж продолжал давить: «Ну давай, хотя бы скажи, с какой буквы начинается его имя». Он начал перечислять имена: Джованни, Джузеппе, Джордано, Джельсомино. После этого он назвал Джорджио.
Так имя Джорджио и закрепилось в деле. Пусть иногда Маргерита и говорила «Джулио», это уже было неважно. Может быть, потому что все уже решили, что главой секты был дон Джорджио Говони, даже несмотря на отсутствие доказательств. Полиция изначально с подозрением отнеслась к истории поисков дона Джорджио, но позже эксперты прокуратуры пришли к выводу, что это не имело никакого отношения к делу. «Девочка», «жесткий» и «друзья детей» были не кодовыми словами, относящимися к миру детской порнографии. Это были аббревиатура организации по защите прав животных, название детали компьютера и название сайта, посвященного усыновлению.
Неважно. У обвинения были показания детей. Помимо Маргериты у них была еще и Кристина, которая пришла к тому же выводу – не без помощи доктора Аванци. Женщина изучала религию с доном Джорджио и даже крестила у него дочь. Как доктор Аванци сама признала в суде впоследствии, они тоже играли в эту игру с именами на букву «д».