— Роберт, — сказала София.
— Эмбер, — сказала Иона. — Тоже мне!..
На чердаке раздался хлопок, и вороны массово захлопали крыльями.
Мира нахмурилась:
— А я услышала Фитцджеральд, или что-то подобное… Но я не знаю ни одного Фитцджеральда!
— Видимо, духи хотят сказать, что ты можешь выбрать любого мужчину.
— А можно, чтобы он не был мужем? Если, например, я хочу иметь тайного альтера…
Мира с надеждой прислушалась. Ветер не дал ответа. София прокомментировала:
— Духи не возражают. Хотя лично я не могу одобрить такое поведение. От кого ты набралась этого, золотце мое?
От прошлой приемной матери, — чуть не ляпнула Мира.
— Кажется, теперь мой черед спрашивать. Дорогие духи, скажите, будьте добры…
Но еще прежде, чем задать вопрос, Мира увидела кое-что.
Шрам, Фитцджеральд и Обри порядком устали слушать бабскую болтовню. Приходилось лежать плашмя на пыльных досках чердака; было душно и грязно, всюду шастали вороны. Три доблестных кайра пошли на лишения, дабы узнать что-нибудь о призраках. Но вместо этого битых полчаса пришлось слушать перепалку между леди Ионой и столичной пигалицей, а вдобавок — неловкие откровения леди Софии. Одно слово — женщины…
Наконец, дошло до желанного разговора с духами. Но кайры уже так истомились, что не смогли удержаться от шутки. В выборе владыки разночтений не было. А вот когда коснулось мужа для Минервы, каждый сострил по-своему. Шрам назвал Роберта: ведь это кремень, а не мужчина, выдержит любую бабскую истерику. Обри назвал Эмбера — вот уж кто мастер по столичным пигалицам. А Фитцджеральд не нашел ничего смешнее, как назвать себя. Это уж был перебор, Шрам даже хлопнул себя по лбу, отчего всполошилась вся воронья стая. Жестами Шрам объяснил Фитцджеральду, что тот, чертов кретин, сорвет всю маскировку. Фитцджеральд жестами же ответил, что императрица недостаточно развита умом, дабы раскрыть засаду трех гениев тактики. А Обри жестом показал: глядите вниз! Они прильнули к щелям между досок — и увидели странное.
Минерва вскочила из-за стола и попятилась, жестом защиты вскинув руки перед грудью. Из центра зала, не наблюдаемого через узкую щель, донесся голос:
— Назови число. Ну, пожалуйста.
Минерва раскрыла рот, но слова застряли в горле. Она молча пятилась, пока не наткнулась на козлы. Замахала руками так, будто тщетно пыталась вдохнуть.
— Скажи число, тогда прощу тебя.
Голос был не то женским, не то юношеским. Кайры так и прилипли к полу, пытаясь увидеть сквозь щель… Но говорящий оставался вне поля зрения.
— А может, и не прощу. Тут одного числа не хватит.
Леди Иона встала перед тем существом, закрыв Минерву собою:
— Вы не имеете права. Не вам ее упрекать.
Голос процедил с презрением:
— Забыл тебя спросить, волчица. Все знают, что ты не имеешь души. Скажешь число, Минерва? Или снова бросишь страдать?
— Ты нас пугаешь! Исчезни! — вскричала София и задула свечу.
Голос расхохотался:
— Думаешь, так легко? От меня избавиться сложнее, чем от мужа. Я прихожу, когда захочу.
— Глория-Заступница, укрепи нашу веру, прикрой щитом наши души, — твердо произнесла София, творя спираль.
— Ха-ха! Глория — босоногая нищенка. Может, еще напугаешь меня шлюхой Мириам?
— Я запрещаю! — выкрикнула Минерва и подняла над головой зажигалку.
Бах — сверкнула вспышка.
И стало тихо. Вороны цокали по доскам когтями. Минерва без сил опустилась на пол.
— Он ушел, — прошептал Шрам.
Вот тут Фитцджеральд догадался:
— Это один и тот же призрак! Он меняет лица!
Август 1776 г. от Сошествия
После гадания императрица впала в тоску. Снова надела траурные ленты, как зимой, не посетила любимую рельсовую стройку, отменила совещание с герцогом — видимо, затем, чтобы напиться в одиночку. Леди София Джессика приняла твердое решение, о коем оповестила всех: устроить большой праздник для Минервы.
До дня рожденья оставалось три недели — в обрез, если учесть масштабы затеи. Леди София запланировала следующее. Переоборудовать большую трапезную и придать ей жизнерадостный вид. Замковый двор превратить в бальную залу, башни украсить цветами, а стены — гобеленами. Дать фейерверк и заказать торт, какого не видывал Север. А в ледяном лабиринте устроить представление — спектакль о любви с иллюминацией из цветных прожекторов.
Вдобавок обитатели замка и двора озадачились подарочным вопросом. Раньше дары владычице устраивались согласно протокола: каждая инстанция преподносила что-либо формальное, лишенное личного смысла. Например, труды Янмэй в дорогом переплете, украшение с символикой Династии, набор цветных перьев и чернил (для подписания указов различного толка), молитвенник, священную спираль… Но теперь леди София ясно дала понять, что не потерпит подобной чуши: «Девушка хочет праздник, а не ритуал! Кто не сможет придумать подарок, заимеет врага в моем лице». Никто не рискнул перечить, даже герцог. Лишь Северная Принцесса попробовала ограничить пыл матери, но София ловко подкупила ее: пообещала, что день рожденья самой Ионы будет вдвое ярче минервиного. Все жители замка включились в подготовку.
Все, кроме троицы иксов.
Обри твердил, потрясая кулаком:
— Они ничего не понимают! Не будет праздника. Этот гад всех переполошит.
Фитцджеральд соглашался:
— Дело ясное, он так и задумал. Сначала пугает жертв по отдельности, для пробы. А на праздник люди соберутся — и он настращает сразу всех.
— Теперь-то мы его раскусили. Он воплощается в то, чего жертва боится. Ионе крепко досталось от Кукловода. Шаттэрхенд дрожит от мысли, что Минерва помрет. Леди София трепещет перед покойным мужем. Девица Эмбера — совсем трусиха, с нее и простого скелета хватит. А герцогу он не являлся потому, что у герцога вовсе нет страхов.
— Нам призрак тоже не являлся, — отметил Шрам.
Иксы обменялись значительными взглядами.
— Но что же теперь? — спросил Фитцджеральд. — Мертвый гаденыш так и будет пугать всех, кто менее отважен, чем мы и герцог. А на праздник обнаглеет и прикинется кем-нибудь таким, что все бабы заплачут и разбегутся.
— Гной-гантой, — предположил Обри.
— Точно! Ну, и что нам делать?
Шрам почесал в затылке и изрек:
— Давайте его поймаем.
— Ха-ха. Как, тьма сожри? Духа можно покорить, только если добыть кость из его скелета. Или хотя бы прийти на место смерти и назвать имя. А этот подлец вечно прикидывается кем-то другим! Мы без понятия, кто он.
— Что, кстати, странно. Обычно-то призраки хотят, чтобы их знали…
— Вот именно! А этот пройдоха устроил маскарад. Как мы его поймаем?
— Не знаю, — сказал Шрам. — Но в этом и соль. Мы не знаем — никто не знает. Такого подарка владычице не сделает никто.
Троица переглянулась. Ладно, Минерва — пускай придворные перед нею лебезят, иксам это без надобности. Но утереть нос всем вельможам, которые прибегут с подарками!.. Сделать такой дар, что целое герцогство ахнет!..
— Как говорит лорд Роберт, ага.
— Еще какое ага! Поймаем гада!
Невозможно призвать неизвестного призрака. К счастью, молва описывала несколько известных. Распухшая Дама; Тот Кто Воет; Моррей Летописец, а также король призраков — Одар Спесивый.
— Опросим их, авось что-то знают!
— А с кого начнем?
Хорошо было бы обратиться к агатовцу. Но герцог Одар внушал робость даже отважным иксам, потому решили начать с другого Ориджина — Моррея Летописца. На закате дня трое кайров вошли в городскую библиотеку, звеня мечами и кинжалами. Моррей — Ориджин, хоть и летописец; нехорошо являться к нему без оружия.
— По какому делу, господа?.. — уставился на них служитель библиотеки.
— Желаем ознакомиться, — Шрам оскалил железный зуб, — с литературой.
— Но мы уже закрываемся!
— Вот и славно, нам не будут мешать. — Потомок пиратов вынул ключ из руки библиотекаря. — Ступай домой, сынок.
— П-под вашу ответственность…
Служитель смылся, иксы заперли дверь и принялись за дело. Разыскали две нужные книги, выбрали стол у окна, поставили свечу. Обри, главный мистик среди кайров, дал пояснения. Лорд Моррей Ориджин, прозванный Длиннобородым, посвятил жизнь ведению летописи Полариса. Он не питал надежд, что кто-то еще из Ориджинов захочет описывать историю, а не творить ее, потому после смерти остался в библиотеке, дабы продолжать свое дело. К счастью, он трудился в городской читальне, а не в замковой — иначе пострадал бы этой зимой от Перстов Вильгельма. Говорят, после кончины Моррей написал сорок восемь книг и отрастил бороду длиной в шестнадцать футов. Впрочем, свой самый известный труд Длиннобородый создал еще при жизни — вот этот: «Ошибки полководцев владыки».
Шрам раскрыл фолиант, но Обри подсунул ему другой:
— Моррей не появляется, когда люди читают его собственную книгу. Он думает, это обычное дело. Но если кто-то берет с полки «Историю всех северных земель» монаха Гоблета из Закатного Берега — наш Моррей тут как тут. Отпугивает людей, чтоб не читали чушь.
Они положили «Историю» возле свечи и открыли ставни, дабы появился ветер. Вместе со ставнями открылась и неприятная правда: полнолуние окончилось, на краешке луны появилась щербинка. Фитцджеральд задернул шторой дефект луны.
— Что теперь? Свечу зажечь?
— И руки в круг.
— Как бабы…
Поставили ладони, зажгли огонек. Обри начал на правах мистика:
— Гм-гм… Лорд Моррей Ориджин, известный также как Длиннобородый и Летописец, мы к вам пришли по боевому заданию. Некий призрак творит бесчинство…
— Чины назови, — буркнул Шрам. Обри назвал имена, чины и звания всех троих, затем обрисовал ситуацию с призраком-негодяем.
— Как видите, милорд, он вредит моральному духу гарнизона и безопасности в целом. Просим вашего совета по отлову лазутчика из мира мертвых.
Наступила тишина. Иксы прислушались к ветру. Тот, шельмец, налетел абсолютно бесшумно — и с первого порыва погасил свечу.
— Тьфу, тьма! Что делать?