Кайр сломил сопротивление барышни и привел ее вечером в надвратную башню замка. По слухам, именно здесь обитал Тот Кто Воет. Греи ночной вахты нередко слыхали его жалобные стоны. Нынешний часовой показал иксам помещение, где они раздавались, — комнату с подъемным механизмом моста. Часовой предупредил, что кроме духов в башне водятся крысы и коты — все они тоже умеют издавать унылые звуки. Пожелал удачи и ушел в караулку. Кайры взялись за дело.
Прикрыли створки на бойницах, чтобы спрятать надгрызенный месяц. Подвесили ложную луну в виде фонаря, поставили свечку. На сей раз начал Шрам:
— Тот Кто Воет, мы призываем тебя…
Фитцджеральд встрял:
— Имя назови.
— Я и говорю.
— Думаешь, его зовут Тот Кто Воет?
— Меня зовут Шрам, и что теперь?
— Ладно, давай.
— Тот Кто Воет, срочно на верхнюю палубу. Я, кайр капитан Шрам, командир второй иксовой роты, имею к тебе вопрос. Явись и расскажи про того духа, который всех пугает.
Ветер не издал ни звука, только что-то скреблось внутри подъемного механизма. Вероятно, мышь.
— Я слышала, нужно сказать о себе что-нибудь интересное, — шепнула Мередит.
— Так назвал же имя и чин, чего еще?
— А можно, я попробую? Когда училась на третьем курсе, вышел забавный случай. К нам в пансион приехали двое сыщиков…
Обри стал ее слушать. Шрам и Фитцджеральд, уверенные в неспособности девицы сказать что-либо ценное, глазели по сторонам. И тут Фитцджеральд заметил странность: огонек свечи клонился не к бойнице, и не от нее, а в сторону. Где-то в стене имелась щель, создававшая сквозняк.
— Дайте-ка…
Лейтенант сам взял свечу в обе руки, обошел подъемный механизм, приблизился к стене. Язычок пламени находил путь, словно нос ищейки. Один камень в кладке стоял неровно, и раствор выкрошился, образовав черную щель. Огонек тянулся туда.
— Помолчите, сударыня.
Мередит умолкла, и все услышали тонкий свист из щели между камней. Кайры навострили уши. Ничего особенного: там свистело, тут скребла мышь.
— Ну, призрак, говорить будешь?
И вдруг Мередит изменилась в лице:
— Он уже говорит…
Кайры разинули рты:
— Что?! Где?!
— Тихо! Он еле шепчет… Достаньте… достаньте… достаньте…
— Кого достать? Кончайте шутить, сударыня.
Она явно не шутила. С ужасом и вниманием девица смотрела на щель между камней.
— Достаньте… помогите…
Обри всадил кинжал в щель. Шрам помог с другой стороны. Выскребли остатки раствора, поддели камень, налегли.
— Достаньте! Достаньте!.. — повторяла Мередит, точно завороженная.
Камень со скрежетом выдвинулся из кладки. Кайры ухватили его и вытащили прочь. Мередит охнула. В нише находился череп человека. Он был обращен затылком к иксам, его покрывали комки волос, отпавших при гниении плоти.
— Холодная тьма, его замуровали!
Под черепом виднелись верхние позвонки хребта. В толще стены находился целый скелет, но через проем виднелся только череп. Он припадал лицом к наружным камням кладки. Так, будто пытался сквозь камни увидеть что-то за пределами замка.
Обри указал острием кинжала:
— Глядите, там еще одна щель!
Верно: между наружных камней стены, как раз перед глазницей черепа, имелся просвет. Он-то и порождал сквозняк, затронувший свечу. Неведомое число лет мертвец провел в стене, глядя сквозь щель на дорогу перед замковыми вратами.
— Зверство, — сказал Фитцджеральд. — Прямо как в Лиде.
— Это и есть лидец… — пролепетала Мередит.
— Почем знаешь?
— Он говорит… Молчите, молчите… Он — лидский генерал, пытался захватить Первую Зиму… Его разгромили и замуровали. По лидскому обычаю… Оставили щель, чтобы видел ворота, в которые никогда не войдет враг…
— Ну и ну! Вот так дела…
— Ужасно!
— Ага… Спроси его: это он всех пугает?
— Нет. Он не может покидать стену… Дух намертво прикован к костям. Пока скелет не похоронят, или пока кто-нибудь не возьмет штурмом этот замок.
Фитцджеральд повернул череп лицом к себе:
— А не врешь? Поклянись Агатой, что это не твоя работа!
— Он клянется Глорией… — прошептала девушка.
— Лидец, — буркнул лейтенант.
— Он просит… — сказала Мередит. — Похороните… Достаньте и предайте земле…
Иксы переглянулись. Лейтенант постучал рукоятью кинжала по стене. За исключением вынутого камня, она смотрелась весьма прочной. Обри налег плечом. Какое там! Даже Персты Вильгельма не пробили эти стены…
Шрам поднял извлеченный камень и аккуратно вставил на место. Мередит ахнула:
— Ничего нельзя сделать?!
Фитцджеральд отряхнул руки:
— Ну, я поставил его лицом в другую сторону. Увидит что-то новенькое.
Двое всадников поднимались мощеною дорогой по склону горы Агаты. Их фигуры выдавали близкое родство, а посадка в седле — сходную верховую выучку. Первая Зима осталась внизу, за спинами. Всадники то и дело оборачивались, чтобы полюбоваться на город, купающийся в закатных лучах.
— Мы с мамой сегодня потрудились на славу! Украсили две стены, придумали роспись для въездных ворот, вызвали маляров, выбрали место для музыкантов. Завтра попробуем расставить инструменты и сделать репетицию.
— Наша матушка неудержима. Похоже, сестрица, тебе достались две епитимьи вместо одной.
Иона шлепнула брата по плечу.
— Между прочим, я ужасно устала.
— Но усталость как рукой сняло, когда я предложил прогуляться, правда?
— Ты чудесно придумал навестить Роберта. Всем нам весело, а он взаперти.
— Стараниями твоей новой… прости, я запутался: подруги или сестрички?
— И нечего потешаться: Мия прекрасно вышла из положения. Назначила каторгу, но такую почетную, что Роберт даже не в обиде.
— Тебе сегодня все прекрасно, — со смехом отметил Эрвин.
Иона не стала отрицать очевидное. Лучась от счастья, они подъехали к воротам монастыря Светлой Агаты. Привязали коней, вошли во двор, сказали монахиням о себе. Помолились в храме, держась за руки, как в детстве. Тепло и покой переполняли Иону.
Настоятельница вышла к ним, брат и сестра с поклоном попросили благословения. Святая мать осенила Эрвина спиралью, а перед Ионой сама склонила голову:
— Боги дали вам силу творить чудеса. Почту за честь, если вы благословите меня.
Смущаясь, Иона сотворила спираль над седою головой аббатисы. Когда вышли из храма, она опустила глаза — ждала от Эрвина пусть не злой, но иронии. Однако он шепнул ей на ушко:
— Я очень горжусь. Слово чести.
Они поднялись в гостевой дом. Три этажа занимали паломники, которые летом толпами сходились к гроту Косули. На четвертом, в мансарде, располагалось место каторжных работ. Монастырь — женский, мужчинам нельзя находиться в дормитории. Поэтому келью для Роберта выделили под крышей гостевого дома. Половину небольшой мансарды занимали кипы бумаг, во второй половине находились нары, стул и стол. Дверь была снабжена самым прочным из замков: клятвою Ориджина не покидать этого места, пока не позволит императрица.
Иона тепло обняла кузена, Эрвин крепко пожал руку. Вернее, Эрвин думал, что крепко, пока Роберт не ответил на пожатие.
— Полегче, кузен, руку сломаешь!
— Прости. Я хотел показать, что еще не размяк здесь над пером.
Они кое-как разместились в тесноте и повели разговор. Иона рассказала новости: дела в городе, приготовления к празднику, задумки матери. Эрвин доложил о подарочной истерии. Как приготовить неформальный подарок всего за пару недель?! В другую землю гонца не пошлешь, шедевр у мастера не закажешь, цеха завалены работой. Но Эрвин придумал блестящую идею! Ее величество хотела фейерверк и торт — отчего не совместить? В гигантский торт шести футов диаметром будут вставлены двадцать шутих, стилизованных под свечи, только фитилями вниз, а под слоем глазури замаскирована хитрая система запала. Сладкий стол разместят во дворе, в кульминационный момент Эрвин украдкой подожжет фитиль, и под крики: «Слава Янмэй!» — торт жахнет в небо двадцатью огненными цветами.
— И весь его засыплет зола от фейерверка, — хихикнула Иона.
— Не весь, а только верхнюю глазурь, на которой изображен лик Минервы. Жрать императрицу все равно нельзя, так что глазурь снимут перед поеданием торта.
Иона похвасталась, что придумала нечто получше. Бесстыдно пользуясь своею славой, Северная Принцесса оттеснила всех прочих клиентов и разместила заказ у лучшего художника Первой Зимы, подлинного гения. Он обещал выполнить портрет Минервы в новомодном метафорическом стиле. Владычица предстанет в виде коллажа из ее любимых символов: искра, Перчатка Янмэй, летающий корабль и цветок эдельвейса.
— Клянусь тебе, она ни черта не поймет, — рассмеялся Эрвин.
— Напротив, Мия скажет, что я изобразила ее душу! А лицо на торте — это пошлость для купеческих девок. Знаешь, кто оценила бы? Даю намек: хрю, хрю…
Кузен, однако, остался хмур. Иона и Эрвин уже не раз навещали его и знали, что каторга не слишком печалит Роберта. Да, ему пришлось сидеть взаперти, с утра до ночи сушить мозги и слепнуть над бумагами. Но заключение проходило не в подземелье, а на вершине горы, в святом месте, еще и с допуском к важнейшим документам Короны. По сути, каторга являлась почетною службой, и Роберт нес ее без нареканий.
— В чем дело, кузен? Что тебя огорчило?
— Ко мне приходил Деймон…
Три дня назад, на закате, Красавчик появился в келье. В его глазнице сидел обломок стрелы. Деймон сказал Роберту: «Я погиб из-за тебя. Ты мог быстрее прийти в Фаунтерру. Я ждал, но не дождался». Однако Роберт Ориджин — не из тех, кого легко завиноватить. Он указал призраку брата на крайнюю сложность наступления зимой и усталость воинов после двойной битвы в Лабелине. Он также отметил горячность Деймона, которая делала его безрассудным в бою. «Ты смеешь винить меня?!» — вскричал призрак. «Нет, — ответил Роберт, — но и ты меня не вини. Я бы не стал, если б был на твоем месте». Деймон еще позлился немного и исчез. Роберт лег спать, а уж на следующий день его накрыло.