— В ледовом лабиринте — представление. Мерзлячка пойдет в атаку: это лучший момент. Она прикинется Гной-гантой и ворвется в лабиринт, как он тогда. Один из нас должен находиться там, чтобы успокоить людей.
Скрепя сердце, девушка ушла на представление. А трое иксов вступили в трапезную, и их решимость улетучилась, как дым.
— Братья, мы готовимся шантажировать герцога Ориджина.
— Он давно мертвец.
— И живым Ориджинам на него наплевать — ты об этом ведешь речь?
— Давайте начнем по-доброму. Вдруг выйдет…
Обри поставил запертый сундучок у стены, возле склада минервиных подарков. Шрам зажег свечу, шесть ладоней окружили ее.
— Говори…
— Ты говори!
— Герцог Одар Ориджин, просим прощения. Мы обращаемся к вам по важному делу.
Фитцджеральд перечислил имена и чины. Сказал, что речь идет о безопасности замка.
— Один мятежный дух разводит смуту и пугает личный состав. Нужно найти на него управу.
Ни звука. Занавеска тихо болталась на открытом окне. С потолка упала капелька крема.
— Милорд, прямо сейчас дух готовится нанести удар по собранию женщин в лабиринте. Моральный ущерб будет огромен.
В ответ — тишина.
Шрам процедил:
— Ладно, чего уж…
Подошел к креслу, ощупал, будто боясь обжечься, и поместил зад на краешек.
Ничего не произошло. Кайры навострили уши — ни одного шепотка в звуках ветра. Шрам поерзал ягодицами по старинному креслу, покашлял, надеясь привлечь внимание. Призрак ничем не выдал своего бытия.
— Придется, — выронил Обри. — Иначе никак.
Он отпер сундучок и достал человеческий череп. Тот выглядел паршиво: лицевые кости были проломлены, трещины покрывали верхнюю челюсть. Обри поискал места для него. Обеденный стол не так давно был залит кремом, и все вокруг хохотали. Чтобы не осквернять череп герцога, кайр применил подставку: взял книгу из числа подарков — благородного вида, темную с серебром. Книга легла возле свечи, череп разместился на черной обложке, озаряемый тусклым светом.
— Герцог Одар, простите, что мы прибегли к такому средству. Дело очень серьезное. Ответьте нам.
Колыхнулись занавески. Порыв ветра донес отзвуки музыки из лабиринта. Но ни одно слово не достигло слуха кайров.
— Герцог Одар?..
Тишина.
— Братья, — признался Шрам, — я чувствую себя кретином. Что, если нет никаких призраков?
— Как — нет?
— Мы же не видели никого из них. И Дама, и лидский генерал говорили через Мередит. Может, она просто нас разыграла?
— Мередит — честная девушка! — вступился Обри.
— А мы — честные парни. Но шутили же над Минервой в день гадания…
Свеча сгорела уже на треть. От былого азарта не осталось и следа. Становилось тоскливо.
— Пойдем-ка в гробницу, вернем череп, пока не поздно, — предложил Фитцджеральд.
— Нет, стойте! — Обри озарила мысль. — Вспомните: надо что-то интересное сказать. Приманить духа какой-нибудь историей.
— Ну, приманивай…
Шрам встал из герцогского кресла и принялся глядеть в окно. Фитцджеральд смотрел на Обри, но без особенной надежды. Первый мистик задумался:
— Э… Ну… Я вот что расскажу. В день великой битвы я, леди Иона и Хайдер Лид…
— Да брось, — вмешался Шрам. — Хоть духа не смеши, если он существует.
— А лучше как ты, дурную летопись читать? — обиделся Обри.
Однако он глянул на книгу, служившую подставкой. Она называлась: «Тайные ужасы Первой Зимы», и сочинительницу звали подобающе: Мегара Эстель. Типичное имя для ведьмы… Обри решил: попробуем, терять уже нечего. Раскрыл книгу там, где лежало ляссе, и в дрожащем алом свете принялся читать вслух.
Сын лорда знал, что отъявленную ложь следует прятать на виду. Он мог быстро похоронить труп, сославшись на скверное его состояние. Вместо этого сын оказал великому отцу посмертную почесть: выставил тело для прощания на трое суток в большом зале родового замка. Труп не лежал в гробу — он был усажен в кресло во главе стола. Сын первым упал перед ним на колени и поцеловал гниющую руку, с которой едва не сплывала перчатка. Затем подошли братья покойного и другие сыновья. Вдова и дочери, и племянницы. Вассалы и рыцари, и главы городских гильдий. Бинты покрывали лицо трупа, но все же нельзя было смотреть без содрогания. Чудовищный смрад не давал дышать. Дамы плакали, выходя из зала; воины прикладывались к флягам.
Однако все без исключения восхищались сыном. Ему хватило мужества не только спасти покойного, а и довезти до родного замка, и воздать отцу почести, невзирая на страх! По меньшей мере трое могли претендовать на наследство павшего лорда, но после такого проявления железной воли никто не посмел перечить этому сыну. На четвертый день он похоронил гниющего чужака в фамильной усыпальнице, велел отмыть кресло и воссел на него, чтобы править землею. История запомнила его великим и славным лордом, лишь немного уступавшим отцу.
А труп отца достался дикарям, был изрублен на куски и отдан свиньям и собакам. Из черепа сделали чашу, немногими уцелевшими костями украсили щиты и рукояти мечей. Душа покойного не смогла улететь на Звезду и рухнула обратно на землю, словно птица, пронзенная стрелой. Покойный лорд не питал иллюзий относительно шаванов: в их обычаях — глумиться над телами врагов, и по их меркам ничего особенного не сделано. Но вот сын… Родной сын из страха перед наказанием усадил на трон омерзительный труп чужака! И заставил всех, включая вдову, кланяться ему! Душа лорда переместилась в родовой замок и навеки приковалась к оскверненному креслу — чтобы никто чужой больше никогда не сел в него. Несколько веков он провел в этом кресле и около, неспособный покинуть пределы зала.
Обри начинал тихо и слегка стыдливо, ожидая насмешек Шрама. Но по мере чтения голос становился крепче и холоднее, и вкрадчивей. Наполнялся льдом, пробирал до костей, как сквозняк зимою. Фитцджеральд оставил свечу и обхватил себя руками за плечи. Шрам начал постукивать зубами. Да и сам Обри уже дрожал от стужи, но продолжал читать.
И вот в чем жуткая ирония. Среди его потомков были и тонкие люди, способные услышать голос призрака. Лорд мог рассказать обо всем, попросить разыскать ту самую чашу-череп и заменить кости в фамильной гробнице — тогда его душа улетела бы на Звезду. Но для этого следовало сознаться в том, каким трусом и лжецом оказался любимый сын. Призрак не мог стерпеть такого позора. Столетьями он ждал иного способа обрести покой…
— Глядите! — вскричал Шрам.
На окнах появилась изморозь. Узор инея покрыл стекла. Занавеси больше не дрожали — подернулись льдом и задубели в неправильной форме.
Дзинь — раздался звон. Замерзшая капля крема упала с потолка на стол и разбилась от удара.
— Герцог Одар?.. — изо рта кайра вылетело белое облако.
Внезапно окна захлопнулись разом. Одна из занавесок разлетелась ледяной крошкой. Шрам ринулся к двери, но створки накрепко примерзли друг к другу. Все щели запечатались полосами льда.
— Свеча! — крикнул Фитцджеральд.
Над огоньком возник крохотный смерч. Маленькая воронка вьюги неспешно опускалась на свечу. Ее медлительность оставляла кайрам вдох или два…
Они бросились к свечке. Оледеневшие мышцы противились движению. Неуклюже подбежали, упали локтями на стол, накрыли огонек ладонями. Сперва Обри и Фитцдеральд, потом подоспел шрам. Пламя укусило пальцы, но это ерунда. Вот что страшно: воронка смерча окружала их руки, хлестала по коже, морозила суставы, рвалась между пальцев, силясь добраться до свечки.
— Если погаснет, нам конец, — прошептал Обри.
Иней покрыл уже весь зал. Стояла такая стужа, какой не видывали даже январские ночи. Одежда на кайрах ломалась и хрустела, волосы поседели от снега. Единственное тепло излучала свеча. Маленький огонек давал кайрам силы сопротивляться морозу.
— Г-герцог Одар, — выдавил Шрам, — п-простите, что я сидел в к-кресле. Но у нас в-ваш череп, вы д-должны подчиняться…
— Эт-то не его ч-череп, — простучал зубами Обри.
И тогда — впервые — они услышали голос призрака.
Со звоном лопнули бутылки вина, оставленные слугами. Красная жидкость стала быстро замерзать, и в треске возникающего льда проступили слова:
— Вы не должны были знать. Никто не должен.
Воронка вьюги плотнее обхватила ладони. Кожа побелела, кайры уже не ощущали рук. Еще пара вдохов — и мороз доберется до свечки.
— Милорд, мы к-к-клянемся беречь т-т-тайну. Ник-кто не узнает…
Бах — разлетелась еще одна бутылка. Вино замерзло за миг, только два слова успели прозвучать за треском:
— Вы знаете.
— М-милорд, слово к-кайров! Мы иксы отб-борной роты, служим в-в-вашему роду!
Стало еще холоднее. Судорога свела руку Обри, пальцы растопырились, вьюга рванулась к огоньку.
— Книга! — крикнул Фитцджеральд.
Они увидели: во всем зале лишь один предмет не покрылся инеем — фолиант в черной обложке.
— Она м-может г-гореть! Жгите!
Обри не сумел дотянуться, руки не слушались его. Шрам прикрыл свечу левой рукой, а правой потянулся к тому, схватил, сунул страницу в огонь. В тот же миг вьюга ударила по свече и затушила, лишь кончик фитилька еще теплился алым. Рука дрожала слишком сильно, книга ходила ходуном. Шрам схватил переплет зубами, а рукою приложил угол страницы к фитилю.
Обри и Фитцджеральд уронили ладони. Воздух замерзал в легких. Едва держась на ногах, иксы смотрели на свечу. Фитилек продолжал тлеть, источая последние крупицы тепла. А страница не занималась.
Дух Одара Спесивого принимал решение.
И вдруг бумага шевельнулась — и вспыхнула. Огонь побежал по странице, весело треща, и трое кайров услышали разом:
— Читайте.
Как же прочесть, если книга сгорает?! Но они присмотрелись и увидели чудо: горела не бумага, горел воздух в дюйме над страницей! А книга оставалась нетронутой, и воля призрака была теперь кристально ясна: он хочет, чтобы кайры узнали все.
Перевернув страницу, Обри стал читать, и голос сразу окреп, избавился от дрожи.
Однажды, уже в не столь давние годы, в замок принесли девочку. По глупости своей она провалилась под лед. Ее вытащили, но не смогли спасти. Когда лихорадка остановила сердце, душа девочки выползла из тела и сказала жалобно: