— Я только хотела, чтобы он меня увидел…
— Тебя вижу я, — проскрипел старый лорд.
Он состоял из костей, обглоданных собаками и свиньями. Девочка в ужасе завизжала, кинулась бежать… Но воля лорда, закаленная веками мучений, поймала ее дух, словно мелкого жучка, и поставила перед собой.
— Ульяна тебя не взяла на Звезду. Что-то держит тебя здесь. Кое-что держит и меня. Ты поможешь мне, я помогу тебе.
— К-к-как?.. — проблеяла пигалица.
— Где-то в Степях есть чаша, сделанная из моего черепа. Ты ее найдешь. Затем найдешь человека, который сокрушит степняков и вернет мою голову в родовой склеп. А потом я помогу тебе, и вместе уйдем на Звезду.
— Я… я… я не смогу, я всего лишь…
— Мелкая дура. Но я сделаю из тебя свою руку. Как зовут?
— Даллия Рейвен…
Двенадцать лет она служила мертвому лорду. Он был великим человеком: властным, жестоким, умным, упрямым. Даллия была куском мягкой глины. Ей было некуда деться из-под пресса, и стальной характер лорда зеркально отпечатался в ней. Его свирепость стала ее тонкою иронией, его упрямство стало ее гибкостью, его холодный воинский ум стал ее ловким умом любовницы и шпионки. Она познала все виды мастерства, известные ему, овладела тактикой и стратегией, дипломатией и политикой… Даллия сделалась лучшим инструментом, который может изготовить мастер.
Спустя двенадцать лет представился случай. Среди живых сменился правящий герцог, и новый лорд оказался достаточно чутким, чтобы свободно видеть и слышать ее. Он был хитер и, вероятно, смог бы разыскать чашу-череп… А еще, он был тем самым дворянином, который когда-то не удостоил Даллию одного взгляда.
Первым ее желанием стала месть. Она пошла за ним на войну и без конца нашептывала гадости. Пускай усомнится в себе и совершит ошибку, пускай дрогнет меч в его руке. Пусть он окажется тут, в мире призраков, и уж тогда Даллия скажет все!.. Но шло время, и молодой лорд не желал погибать. Он оказался отважным и упорным, но не железным, как остальные, а гибким, как сама Даллия. Нельзя сказать, что она любила его: влюбленность развеялась очень давно — тем днем, когда он не пришел на ее могилу. Но Даллия с ним сроднилась, привыкла ценить его самоиронию, потешаться над смешными метаниями, восхищаться нелепым героизмом… Он был очень неплох, как для живого.
За время войны молодой лорд видел Даллию сотни раз. Оковы проклятья распались, лишь одно теперь держало ее в подлунном мире: обещание найти чашу-череп. Даллия не сказала молодому лорду о чаше: ведь если он вдруг найдет ее, пора будет уйти на Звезду.
Обычные призраки неспособны лгать. Однако Даллия получила воспитание уже после смерти и умела то, что даже не снилось другим духам. Она соврала сюзерену: «Наш мелкий волчонок пока не смог разыскать чашу. Скоро он предпримет новый поход, нужно только подождать». Старый лорд поверил. И Даллия осталась спутницей молодого смертного, который умел ее смешить.
Обри окончил чтение, и стало до жути тихо. Вьюга пропала, огонь вернулся на фитилек свечи. Окна избавлялись от изморози, вино на столе оттаивало и начинало капать на пол.
— Милорд Одар, мы прощены? — уточнил Фитцджеральд.
Ответ на этот вопрос не вызывал сомнений. Другое оставалось неясно.
— Что нам теперь делать? Разыскать череп-чашу?
Одно из окон распахнулось, теплый летний ветер ворвался в зал.
— Можем ли мы рассказать лорду Эрвину?
Новый теплый порыв ветра, отзвук веселой музыки издалека.
— Как быть с Даллией, милорд? Она обманула вас, а также пугает всех. Мы хотели ее поймать.
Было тихо, лишь со двора донеслись голоса. Стэтхем и Блэкберри, наплевав на спектакль, остались в замке, чтобы славно сразиться в стратемы. Один из них сказал:
— Серпушка ваша, милорд.
— Это и есть ответ? — уточнил первый мистик Обри.
— Хорошо сыграно, — ответил кто-то. Либо призрак — первому мистику, либо Стэтхем — полковнику Блэкберри.
Иксы попрыгали на месте, охлопали себя, чтобы согреться. Подкрепились орджем из уцелевшей бутылки. Закрыли окна, чтобы не мешать игре полководцев.
— Ну что ж… Зови ее.
— Зови ты.
— Даллия Рейвен! Явись!
С минуту ничего не происходило, и Обри счел нужным пригрозить:
— Даллия Рейвен, ты лишилась покровительства сеньора. Мы знаем, где твой скелет: на одном из трех погостов в окрестностях замка. Явись по-доброму, или возьмемся за лопату.
И тогда глаза у воинов полезли на лоб, ибо впервые в жизни они увидели призрака.
Около кресла герцога возникла женская фигура. Она была наполовину прозрачна, но все же прекрасно различима. То был не хладный синеющий труп, а соблазнительная девушка в платье с короткой юбкой и огромным декольте.
— Что говор-рили славные кайр-ры? — промурлыкала Даллия.
— Она умеет делаться видимой! — сказал Обри.
— Больше нет сомнений: это она всех стращала, — согласился Фитцджеральд.
— Говорить в третьем лице — очень некрасиво. Извинитесь, или я уйду.
Обри отчеканил:
— Даллия Рейвен, ты натворила бед. Мы намерены наказать тебя.
Вдруг платье на ней треснуло и упало к ногам, обнажив прекрасное тело.
В следующий миг лопнула и кожа. Стала сползать кровавыми лоскутами, обнажая мышцы и сухожилия. Мясо позеленело, покрылось липкой слизью, по нему поползли черви. Кишки выпали на пол из раскрытого живота…
— Перестань, — рыкнул Обри. — Нас этим не напугаешь.
Она поднатужилась и приняла облик однорукого Гордона Сью. Фитцджеральд сказал:
— Мы знаем, ты любишь перевоплощаться. Что гораздо хуже, ты обманула своего сеньора. За это ты понесешь кару.
Даллия снова стала собою.
— И как же вы меня накажете?
— Подарим тебя владычице Минерве. Ты прослужишь ей до тех пор, пока мы не разыщем череп-чашу. Будешь исполнять все ее прихоти, а в свободное время сидеть тихо, как мышь.
Даллия скривилась:
— Ах, прошу вас! Прислуживать этой скучнейшей особе? Смеяться над теми штампами, которые она выдает за остроты? Слушать пьяную болтовню? Поддакивать фальшивым похвалам, когда у нее приступ самолюбования? А от ее попыток соблазнять мужчин меня просто тошнит! Лучше продайте меня самому грубому из шаванов!
Обри усмехнулся:
— Это можно устроить. Мы знаем имя и год смерти, найти могилу не составит труда. Мы выкопаем скелет и продадим… но не шавану, а закатникам для ритуалов. Твои косточки раздадут жрецам. Они изгрызут их, как собаки, и получат такую власть над тобою, какой нет даже у крысы над собственным хвостом. Будешь рабыней тысячи лет, пока твои кости не распадутся в прах.
Даллия расхохоталась. Заявила, что более смешной угрозы не слышала ни в жизни, ни в смерти. Сказала, что такие трое ослов нипочем не найдут чашу-череп. Они не найдут даже пятно от выпивки на своем плаще! Даллия потешалась, как могла, а кайры спокойно смотрели.
Когда она выдохлась, Фитцджеральд произнес:
— Лорд Десмонд писал: война на треть ведется клинком…
— А на две трети — лопатой, — подхватил Шрам. — Идем за инструментом, братья.
И они зашагали к двери. Даллия переместилась, заслонила дорогу.
— Он действительно отрекся от меня?
— Сама скажи: ты его видишь?
Даллия повертела головой, лицо стало тревожным.
— Нет…
— Это потому, что он не хочет тебя видеть.
— Он простит меня, если подчинюсь вам?
— Не знаю, — ответил Обри. — Но точно не простит, если не подчинишься.
Она замерцала, растворилась в воздухе.
Спустя вдох возникла вновь.
— Ладно, зовите вашу Минерву…
— Сама к ней ступай! — рыкнул Обри, но Шрам его одернул:
— Тогда владычица не узнает, что подарок от нас. Приведем Минерву сюда. Даллия, сиди и жди.
— Может, мне еще ленточкой обвязаться?
Она преобразилась и действительно осталась в одной ленте в качестве одежды.
— Шутки — это хорошо, шутки мы уважаем, — неспешно произнес Шрам. — А теперь слушай приказ, тьма сожри. Ты поступаешь на службу к ее величеству. Не офицером, не шутом, и не этой, праматерь ее за ногу, фрейлиной. Ты будешь послушной придворной псиной. И да спасет тебя Темный Идо, если гавкнешь не в ту сторону.
Даллия переоделась в строгое платье и села на стул, смиренно сложив руки на коленях.
Иксы задумались над тем, как же доставить подарок. Времени прошло изрядно, но и пьеса была задумана с размахом: сама леди София постаралась. Видимо, представление еще длится. Пойти туда и вызвать Минерву под каким-либо предлогом? Неловко. Дождаться, пока все вернутся в замок? Но шумная толпа может помешать. Такой подарок требует особой обстановки.
— А может, Минерва уже у себя в покоях? — предположил Фитцджеральд.
— С чего вдруг?
— Я слышал, она говорила, что страдает головной болью и вряд ли досидит пьесу до конца.
— Пф!.. — бросила Даллия.
Шрам прошил ее взглядом. Она исправилась:
— Позвольте доложить, командир.
— Говори.
— Из Минервы театрал, как из меня кузнец, — Даллия создала мерцающий молот в своей ладошке и сразу же выронила себе на ногу. — Она сослалась на голову, чтобы одно из двух.
— Что — одно?
Даллия не успела ответить. В коридоре раздался девичий голос: «Скорее же, я жду!» — и в трапезный зал вбежала императрица.
Она была босиком, одну туфлю держала в руке, дислокация второй оставалась неизвестна. Волосы пребывали в хаосе, на щеках играл румянец. Минерва почти налетела на кайра Обри, в последний миг остановилась, выронила туфлю и междометие «ой». Последовала та самая сцена, когда двое наперегонки справляются с удивлением, чтобы первым задать вопрос.
— Что вы здесь делаете, владычица? — Обри выиграл гонку, но Минерва не осталась в долгу:
— Императрица начинает всякую беседу! Что вы здесь делаете, невежда?
— Мы… эээ… приготовили вам подарок.
— Вы тоже?!
— Да, ваше величество, он прямо здесь.
Почему-то Минерва взглянула не туда, куда указывал Обри, а в коридор. Раскрыла рот, будто хотела сказать одно, но уже налету изменила слова: