У палача Уолтера отвисла челюсть.
— Мак, ты хочешь сказать…
— Что перед нами — совершенно рутинное дело. Пускай редко, но тут и там случаются процессы против животных. Обоснование — железно, как твой топор: все равны пред законом, от барона до мартышки. Людям приятно думать, что правосудие властвует даже над природой. А судьям и законникам полезно размять мозги. Процесс-то проходит взаправду, приводятся изощренные аргументы, ведется полноценный диспут… Но вся эта яркая обертка не должна ослепить тебя. Суть предельно проста: пес погрыз барона, псу не жить.
В этот миг над площадью раздался жалобный вой. Сдавленный отдушиной в своде подвала, собачий голос звучал исключительно грустно.
— Бедняга… — выронил палач. — А может, попросить барона отозвать обвинение?
— Тогда ты лишишься гонорара.
— Да черт с ним. Собацюгу жаль.
— Не надейся, барон не отзовет.
— Думаешь, скотина?
— Думаю, очень мирный парень, как для барона. Другой лорд на его месте спустил бы шкуру с рыбака, а этот ограничился собакой. Но обвинение он не заберет.
— Почему?
— Потому, что он младший брат. Старший — Бернард Дево — грозный тип. Мужик влез под руку — сразу кулачищем в рыло. Гильдия ткачей заартачилась — он раз и вырубил искру. В целой гильдии станки встали!.. А теперь подумай, Уолтер: как при таком старшем брате живется младшему? Да как мыши с котом: сидит и не пикнет. Все имущество-то принадлежит Бернарду. Чуть младшенький дернется — окажется на улице, без агатки в кармане.
— Положим. Что из этого?
— Недавно Реджинальд получил глоток славы. Уладил конфликт, проводил старшего брата в столицу, а сам предстал героем-миротворцем. День или два его все уважали. А на третий день блохастый зверь отгрыз ему половину жопы. Причем на глазах у толпы голодранцев, которые живут в вонючем тупике. Самая низкая городская чернь во всю глотку ржала над бароном… Нет, дружище, не простит он Кусаку.
Пес снова завыл — еще жалобней прежнего.
— Тьма сожри… — ругнулся палач.
И тут к ним подошел незнакомец. Его одежда насквозь пропахла сырой рыбой, руки покрывались мозолями от весел, поля старой шляпы обвисли, придав носителю комичное сходство с пугалом.
— Простите, господа… Доброго вечера и хорошего здравия. Вы же палач, да?
— Уолтер Джейн Джон, мастер экзекуций. С кем имею?..
— Я Финч, хозяин Кусаки.
Повисла молчаливая пауза. Финч набирался смелости для продолжения, Уолтер хмуро ждал. А Мак в уме перебирал варианты: что может соврать рыбак для спасения пса? Например, у него детишки. Штук пять, и все обожают Кусаку. Младшенький рыдает каждый день с тех пор, как пса арестовали. Средняя трижды падала в реку и тонула, и Кусака всегда ее спасал. А старший сын вообще слепой, и пес при нем — поводырь. Или, скажем, Финч окажется вдовцом. Покойная жена подобрала Кусаку еще щеночком, а потом сказала, помирая от сизого мора: «Не уберег ты меня, муж. Хоть песика спаси!» И наконец, барон Реджи Дево предстанет бездушной сволочью. Он всегда ненавидел речной люд — недаром стоял за ткачей, а не за рыбаков. Слуги Реджинальда сжигали лодки, резали сети, ломали удочки, насиловали рыбу…
Финч собрался с мыслями и сказал:
— Мастер палач, вы догадались, я пришел просить… Все искал доводов, но их нет. Я один живу, без семьи-детей. Не слепой и не охотник, и сторожить мне нечего, только лодка да снасти… На суде спрашивали: какой убыток мне выйдет от потери собаки? Если взять по деньгам, то никакого… Просто у меня, кроме Кусаки, никого на свете нет.
— Зачем он покусал барона? — спросил палач.
Финч понурился:
— Не знаю. Я отходил к мышатнику, а как вернулся — он уже грызет… На суде я сказал, что пес стерег лодку. Потом понял, что правда за милордом: не возле лодки это было, а на другой стороне улицы, к забору ближе… Одно скажу: Кусака — добрый, без причины не кусает.
— Именно поэтому зовется Кусакой, — ухмыльнулся Мак.
— Полагаешь, барон напал на пса? — уточнил Уолтер.
Финч мотнул головой:
— Конечно, нет! Зачем бы ему? Милорд — тоже добрый, он тоже никогда никого без причины… Брат у него громкий, это да, а Реджинальд всегда спокоен… — Рыбак вынул из-за пазухи сверток, раскрутил тряпицу. Блеснула горстка серебра. — Вот все мои деньги. Мастер палач, отпустите Кусаку. Просто сделайте вид, что не удержали. Чуток ослабьте веревку — он и сбежит.
Это было очень глупо со стороны рыбака. При всей жалости к Кусаке, палач не мог принять взятку. Уж точно — не посреди площади. Прохожие посматривали со всех сторон, один мужик аж на цыпочки встал, чтобы лучше видеть… Уолтер оттолкнул руку Финча:
— Не смей! Я человек закона!
Рыбак, чуть не плача, убрал деньги, и тогда Уолтер добавил:
— Хотя я согласен с тобой: дело очень странное.
Мак фыркнул:
— Опять ты за свое!.. Скучнейшее дело на свете.
— Добрые жители Полариса! Я, Франциск-Илиан Шиммерийский, Первый из Пяти, говорю от имени обеих ветвей Святой Церкви. Не секрет, что год минувший стал лихим временем для всех…
Устройство размещалось на беломраморном алтаре собора. Оно состояло из ящика с торчащими проводами, цилиндра на оси и раструба, разинутого, словно львиная пасть. Цилиндр вращался, издавая тихие щелчки, а из раструба лился густой, приятный бас короля-пророка. Завороженные зрелищем, люди теснились к алтарю. Одни подставляли устройству ухо, чтобы ни упустить ни слова. Другие норовили заглянуть в раструб. Они понимали, что южный король не притаился внутри: устройство не вместит человека, а тем паче — южанина. Но от этого лишь сильнее хотелось заглянуть и убедиться в чуде.
— Всем нам следует вспомнить истинное слово Прародителей. Да будут в согласии ветви Церкви, словно муж и жена. Да будут люди послушны мудрому слову Церкви, как дети — своему отцу. Да не обратится великая сила Предметов во зло людям!
Перед алтарем стоял эмиссар Праматеринской Церкви и два воина в черных одеждах. Они не давали никому трогать устройство, но благосклонно воспринимали интерес прихожан. Эмиссар позволял мещанам заглянуть в раструб и убедиться: короля там нет. Мещанин шепотом выдыхал: «Святые боги!» — и творил спираль, а другие наступали ему на пятки.
— Каждый, кто применял в бою Персты Вильгельма, пусть обратится к Святой Церкви с покаянием. Будет назначена строгая епитимья, и он очистится, исполнив ее. А кто не раскается до Дня Сошествия — будет найден, предан суду и справедливо казнен. Вот так Поларис обретет долгожданный покой.
Нынче всем верилось в чудо. Дивное устройство, сочный голос и мудрые слова короля, приятная прохлада собора — все наполняло души благостью. Каждый загадывал что-нибудь и верил, что сбудется. Светлые мысли роднили самых разных людей. «Видят боги, пес не заслужил! Пускай его отпустят», — шептал бедный рыбак из трущоб. «Завтра я не расчехлю топор, ибо совесть дороже монеты», — думал суровый палач. «Куда же ты пропал? Месяц уж нет. Приходи этой ночью…» — девушка из дома терпимости вспоминала любимого клиента. А чудо-устройство сменило голос и сказало, словно женщина:
— Я, высшая мать Алисия из ордена Агаты, заверяю слова Франциск-Илиана.
Все ахнули от неожиданности, а устройство, будто мало ему было, снова обернулось и стало сварливым стариком:
— Я, епископ Амессин из ордена Праотца Вильгельма, заверяю вся сказанное.
Цилиндр остановился. Церковный эмиссар снял его с оси и заменил другим. Люди шумно зашептались, эмиссар взмахнул рукой:
— Тишина! Теперь будет говорить лорд Адриан Ингрид Элизабет!
Новый голос — уже четвертый по счету! — донесся из раструба. Если речь Франциск-Илиана вселяла благость, как доброе вино, то этот, новый голос бодрил и будоражил, словно крепкий чай.
— Мои верные подданные, честный люд Полариса! Я Адриан Арденский, сын владыки Телуриана, единственный законный наследник престола. Я правил вами в течение пяти лет, и видят боги, все силы устремил на благо народа!
Здесь люди принялись перешептываться: «Тот самый?..» — «Тот самый!» — «Точно?..» — «Вот тебе спираль!» Эмиссар вновь потребовал тишины. Бывший владыка, чеканя слова, стал описывать свои заслуги. Простые мещане опьянели от того, что не только епископ с королем, а и сам император, пускай бывший, заговорил из машины! Но нашлись в соборе и те, кого не тронула речь Адриана. Старейшина речной гильдии думал: «Дело дрянь. Здорово он взялся, с этаким подходом всех за пояс заткнет…» Бургомистр мысленно хвалил себя: «Хорошо, что не назначил на сегодня! Все бы пошли сюда, а не на казнь, и потом сказали бы, что я ее скрыл. Нет уж, завтра приходите и смотрите!» А законник Макфрид Кроу двигался сквозь толпу с такими мыслями: «Барон со шпагой — тоже мне, описание! Все они со шпагами, канальи. Сказал бы: барон без глаза — вот это, понимаю, особая примета».
Пока Адриан с помощью искры взывал к народу, Мак пробирался к алтарю. На ходу он шепотом поддакивал каждому владычьему слову: «Ага… Да-да… Сущая правда…» Казалось, что Макфрид — истовый поклонник Адриана. Но взгляд его не был обращен на устройство, а скользил по людям. Законник боролся с трудной задачей: искал в толпе человека, коего не знал в лицо. Адриан привел речь к блестящему финалу — попросил помощи у поларийского народа, которому отдал так много сил, — а Мак все еще не увидел барона.
Устройство затихло. Собор наполнился шепотками:
— В Фаунтерру?.. Что, правда?
— Сам зовет нас!..
— Жилье обещает, вы слыхали?
— Сказал: на помощь. Без нас — беда…
Удивление на лицах постепенно уступало место гордости. Император обратился к людям не с решением или указом, а с просьбою — как друг. Многих впечатлило это… и на фоне растроганных лиц выделилась бесстрастная рожа благородного. А, вот ты где, барон со шпагой!
Макфрид устремился к искомому барону. Толпа не собиралась расходиться: люди надеялись, что устройство включат вновь. Однако Реджинальд Дево не стал ждать повтора и зашагал к выходу. Перед ним расступались, перед законником — нет. Барон плыл гордо, как акула; Мак шнырял меж людей, словно мелкая рыбешка в водорослях. Но перед порталом он все же настиг барона, зашел наперерез, прицелился — и наступил на ногу.