Стоит ли скрывать: Эрвин восхищался сестрой. Иона вставала с рассветом и спешила в клинику. Бросалась на помощь тем, кто страдал. Протягивала руку в царство мертвых, бережно брала человека и выносила обратно в подлунный мир. Какою бы ни была сложной операция, Иона позволяла себе лишь короткий отдых и снова приступала к делу. Сострадала тем, кому не могла помочь; говорила искренние слова сочувствия. Несмотря на любую усталость, не уходила из клиники, пока не принимала положенных тридцать два человека. Она оставалась бы и дольше, но Эрвин запретил ей принимать лишних пациентов — солгал, что этого требует Светлая Агата. Лишь потому Иона вечерами отдыхала и немного помогала матери с подготовкой праздника… Словом, Эрвин верил, что главное чудо в клинике — это Иона. Мать Алисия обязана причислить ее к лику святых!
От ратуши до клиники было недалеко. Чтобы размять ноги, священники решили пройтись пешком. Эрвин молчал, предвкушая эффект. Скотина Амессин глазел на Первую Зиму, которую не смог завоевать. Мать Алисия изволила побеседовать с офицерами иксов. Шрам и Фитцджеральд пристали к ней со своими глупостями:
— Святая мать, что думает Церковь о призраках? Существует ли способ покорить привидение? Нет, не изгнать, а подчинить себе. Должна же быть молитва на этот случай…
Но вот они приблизились к клинике. На глаза сразу попалась группа «зеленых» больных. Они окружили «красного», голого по пояс, и трогали шрамы на его боку. «Красный» рассказывал взахлеб:
— Я шпалу укладывал. Она сорвалась с крана и бах — вот сюда. Да, прямо по ребрам! Пять штук сломалось, два наружу! Думал, кончусь еще на стройке… Нет, довезли сюда, и Миледи спрашивает: «Очень больно?» Я только: «Ууу!» да «Ааа!». Миледи погладила меня: «Не бойтесь, сейчас исправим». И представьте: сразу полегчало! Миледи коснулась — боль как рукой сняло! Я даже задремал, а проснулся — целенький!
Он говорил «Миледи» с заглавной буквы, по голосу слышно, что с заглавной. Другие завороженно рассматривали свежие шрамы. Медсестра убеждала его:
— Зачем вы встали? Велено лежать до конца дня.
— Э, какое лежать? Миледи сотворила чудо! Я теперь здоровее, чем был!
Алисия и епископ пришли в восторг. Хотели даже сами осмотреть шрамы, но Эрвин их удержал: в толпе «зеленых» могли попасться заразные. Как тут он увидел сестру.
Выйдя из клиники, леди Иона София быстро зашагала прочь. За нею спешили четверо кайров. Судя по лицу, Иона была готова разрыдаться. Эрвин не успел позвать ее: больные преградили дорогу.
— Миледи! Сегодня будет прием?! У вас надолго перерыв?
Кайры остановили толпу, а Иона, утирая глаза, исчезла в переулке.
— Что происходит, милорд? — удивилась мать Алисия.
— У сестры тонкая душа. Ее опечалили страдания больного. Скоро она возьмет себя в руки.
Впрочем, Эрвин не был уверен в своих словах. Происходило явно что-то странное. С тревогой он взбежал на второй этаж, священники едва поспевали следом.
— Милорд, леди Иона ушла на неизвестный срок, — доложил начальник стражи. — Зато здесь императрица, желаете ее увидеть?
Эрвин, Алисия и епископ вошли в палату. На пустом операционном столе лежала Рука Знахарки. Вокруг стояли восемь лекарей и Мия. Они, как будто, держали военный совет.
— Владычица, — кашлянул Эрвин.
Мия обернулась:
— Ой… Милорд, я вас не ждала.
— Ваше величество, желаем здравия, — отчеканил Амессин. — Мы пришли увидеть чудеса леди Ионы.
Губки Мии сложились в неловкую усмешку.
— Простите за неудобства, епископ. Я приняла решение реформировать клинику. Согласно новым правилам, леди Ионе запрещено лечить больных.
М
Тем утром Мира проснулась в постели Эрвина и сразу, спросонья, отдалась. Мира любила слова «отдалась» и «овладел». Они звучат очень интимно, когда речь об императрице: будто ради любви она жертвует властью. Утренняя нежность оставила внизу живота сладкое тепло, которое разливалось по телу. Мира чувствовала себя желанной, это давало чертовски много сил. Сегодня все получится, она сделает сотню дел, а вечером снова упадет в его объятия.
— Что будет дальше? — игриво спросила Мира и ждала светлого, ласкового ответа. Например: «Придет вечер, мы снова будем вместе, я покрою поцелуями все твое тело».
— Придет время, когда ты научишься доставлять удовольствие, — заявил этот хам.
Было обидно, но не настолько, чтобы испортить прекрасное утро. Мира отшутилась:
— Ах, как тяжко быть фаворитом императрицы!.. Если желаете, уволю вас от вечерней повинности.
Она встала с деланным гневом и повернулась к Эрвину голой попкой. Замерла в приятном предчувствии: поцелует или нет?
— Нет уж, никаких увольнений!
Эрвин прильнул губами к ее ягодице. Два вдоха Мира млела, потом возмутилась:
— Это уже слишком!
Мира обожала поцелуи во всякие места, как раз потому играла недотрогу. Сладок лишь запретный плод, не так ли?
Она выпила кофе нагишом, насладилась страстным и похотливым взглядом Эрвина. Уронила капельку сливок себе на грудь. Облизала пальчик… Он тщетно пытался побороть соблазн, даже заговорил на постороннюю тему:
— Каковы планы владычицы на сегодня? Скучные рельсы или виртуозная интрига?
— Наведаюсь к твоей сестре.
— Ой-ой. Не сегодня, — попросил Эрвин.
Он боялся признаться Ионе, что спит с Мирой. Хотя ему-то чего бояться? Вот у Миры есть настоящие поводы для страха! Сначала ее полюбила леди София. Иона только-только простила Мире кражу материнской любви — как тут еще Эрвин воспылал чувством! «Теперь вы все любите друг друга, и я вам не нужна», — скажет Иона и сделает что-нибудь жуткое. Точно сделает, Янмэй свидетель.
— Я ничего ей не скажу. Просто зайду в клинику повидать пациентов.
— Фу-фу-фу! Вечером перед встречей со мною прими ванну кипятка.
Эрвин брезговал больными, особенно теми, кто имел на теле язвы. Мира разделяла его чувства.
— Ванну горячего вина. Примем вместе, если ты не против.
И, наконец, она стала одеваться.
Минерва питала большой интерес к клинике Милосердия. Сюда приезжали люди всех сословий, из разных городов и земель. Сложно представить лучший источник информации.
Раз в несколько дней Мира посещала первый этаж клиники и беседовала с «зеленой» очередью. Десятки и сотни человек изо всех краев мира рассказывали ей новости. Какая шпионская сеть сравнится с этим! Правда, процесс общения был непрост. Люди шалели от неожиданности: сама императрица, собственной персоной!.. Одни теряли дар речи, другие пускались в словоблудие. Мире пришлось ограничить беседу самыми простыми вопросами: кто вы? Откуда? Что у вас нового? Что вас волнует? Если кто-то уходил от темы, вмешивался капитан Шаттэрхенд:
— Отставить. Вопрос был: что волнует? Извольте доложить по форме.
Мира запоминала, позже заносила в блокнот. Новости были самые разнообразные, а вот заботило людей почти одно и то же. Здоровье, разумеется. Высокие налоги. Чтобы не было новой войны. Звучало по кругу, как припев из песни:
— Да пошлет здоровья Праматерь Сьюзен!
— Налоги бы снизить, ваше величество… Тяжко платить, слишком мало остается.
— Лишь бы снова война не случилась. Ваше величество, сделайте так, чтобы всегда был мир.
Заметно реже всплывала четвертая тема: образование.
— Деток бы выучить, ваше величество. Была бы у нас академия искры… или хотя бы хорошая школа…
И совсем нечасто попадались особые больные:
— Ваше величество, я сам — лекарь. Надеюсь чему-то научиться у леди Ионы Софии. Если можете, попросите ее принять меня в ученики.
Сначала Мира отказывала таким людям: ведь дело не в умении, а в первокрови. Но затем…
Мира посещала клинику не только ради сведений. Столько же интереса вызывала Иона.
— Миледи, позвольте немного понаблюдать за вашей работой.
Здесь, в этом здании, Иона была единственной владычицей. Она велела Минерве:
— Смотрите тихо, не мешайте. Наденьте маску. Ничего не трогайте.
Но все же позволяла смотреть. Ионе нравилось, что Мира видит, насколько она хороша.
В прошлом году Иона боялась оперировать, пила ордж и кофе, слушала советы десятка лекарей, чуть что — бежала за поддержкой к брату… Теперь все переменилось. Советчиков не осталось, лишь медсестры и ассистенты. Иона орудовала Предметом уверенно и легко, как Мира — Перчаткой Могущества. Резала твердыми меткими движениями, сращивала ткани непринужденно, будто лепила тесто. А диагнозы, бывало, ставила еще до того, как Предмет касался тела больного.
— Вижу, сударыня: у вас чахотка третьей стадии. Через неделю вы умерли бы. Повернитесь спиной…
Рука Знахарки ложилась между лопаток пациентки, Иона чуть заметно кивала, когда Предмет подтверждал ее диагноз.
— Все верно, третья. Сейчас мы это исправим. Будет немного жечь…
Пациентка не успевала ничего понять, а лечение уже завершалось, Иона шла в следующую палату.
— Сударь, что вас беспокоит?
— Миледи… неловко сказать, моча очень странного цвета… и сильно болит вот здесь, особенно когда выпью… и сны страшные снятся.
— Опухоль в почке, полагаю. Позвольте проверить… — Рука на теле, кивок головы. — Верно, опухоль, операбельная. Вечером удалим. Сестра, готовьте к операции…
Быстрое, деловитое мастерство, точно клинок в руке опытного фехтовальщика. Но чем больше Мира смотрела, тем больше испытывала гнева. Северная Принцесса успевала не только спасать людей, но и — красоваться.
Иона любила себя в образе спасительницы. Весь антураж больницы подчеркивал ее роль. Толпа отчаявшихся людей с номерками в дрожащих руках; суровые кайры в масках, угрюмые медсестры… И она — прекрасная хрупкая девушка с открытым лицом, единственный лучик надежды. Она примет всех, даже если будет падать с ног. Она совершит чудеса с таким видом, словно это — обычная работа. И ни с кого не возьмет денег, хотя почему нет, тьма сожри?
«Леди Иона — святая!» — говорили все, кто здесь бывал.
Минерва Джемма Алессандра — не святая, не мученица и не героиня — все больше злилась на нее. Или завидовала? Ну-ка, честно, Минерва?.. Ладно, чуточку. Но злилась — больше.