— Милорд, — кашлянул посол.
Шаванки зло стиснули зубы. Видимо, Неймир пересказал им милую выдумку герцога.
— Я отвратно спал, — пожаловался Эрвин. — Не имею сил на долгую беседу. Будьте кратки, сударь.
Неймир сказал:
— Я обдумал вашу легенду. Она мне не по нраву.
— Вот как.
— Боюсь, она не возымеет эффекта. Если вы, милорд, желаете лишь напугать шаванов, то это напрасный труд.
— Сыны Степи бесстрашны?
— Сыны Степи уже достаточно напуганы. Хватило зимнего отступления, когда из десяти выживали двое. Легенда должна содержать что-либо, кроме страха, иначе она лишена смысла.
Эрвин тоже вспомнил зиму, и радость улетучилась, уступив место холодному, замороженному в недрах души гневу.
— Придумали нечто получше? Удивите меня.
— Гной-ганта привел шаванов на Север, чтобы грабить и убивать. «Берите, что можете», — сказал он им, и сыны Степи взяли села волков, города волков, детей и жен волков.
Посол говорил твердо. Несмотря на гнев, Эрвин ощутил уважение: храбрый парень.
— Весьма правдиво. Что было дальше?
— Орда пришла к самой волчьей столице, и Гной-ганта снова сказал: «Берите, что можете». Шаваны ринулись в атаку, меча огонь. Вспыхнул замок, стали рушиться стены. Но вдруг волки вышли из логова прямо навстречу Перстам. «Положите их в пыль!» — велел Гной-ганта. Шаваны открыли яростный огонь, но кайры не отступили. Несмотря на Персты, доскакали и стали рубить шаванов. Сыны Степи взмолились: «Вождь, помоги нам! Одолей врага!» Конечно, Гной-ганта мог убить волчьего герцога. Но, глядя на шаванов, он испытал омерзение. «Вы жалки и слабы. Ничего не можете сами, потому недостойны великого вождя. Я ухожу в иные миры и найду себе лучшее войско!» Он взмыл в небо, присоединившись к Орде Странников. А шаваны сполна были наказаны за слабость: большинство погибло при отступлении, лишь немногие вернулись в Степь и рассказали всем, какая судьба ждет слюнтяев и трусов.
Посол окончил речь. Эрвин долго молчал, чувствуя смесь гнева с уважением. Этой легендою Неймир возвысил шаванов: пострадали за слабость, а не за варварство, скотство, бесчестье. Предстали не бандитами, а славными воинами, просто кайры оказались сильнее. Но может быть, это и нужно? Когда хочешь выместить злобу, втопчи противника в грязь. А когда хочешь преподать урок, обращайся к лучшим чертам человека. Никто не пожелает помнить унижение. В веках останется лишь та легенда, которая дает повод для гордости.
Эрвин всмотрелся в лица шаванок — и увидел веру. Лучницы впустили в душу слова Неймира, хотя и знали, что дело было иначе.
— Ваша легенда лучше моей, — признал герцог. — Пожалуй, есть польза в том, чтобы Степь ее запомнила.
— Благодарю, милорд, — поклонился Неймир.
— Но в ней недостает кое-чего. А именно: зримого символа. Идемте со мною.
Мия обожала жуткие места. Сумрак подземелий неизменно приводил ее в возбуждение. Они занимались любовью в усыпальнице Ориджинов, на крышке пустого саркофага, загодя отведенного для Эрвина Софии. Он смеялся: «Какая романтика! После похорон помру еще раз — от ностальгии!» Мия отдавалась ему на черных досках сгоревшей башни. Эрвин пытался возразить: «Это уж слишком, мы провалимся». В ответ она задрала подол платья: «Молчите, милорд, и делайте дело». Эрвин привел ее в подземелье Первой Зимы, в одну из тех мрачных камер, где нельзя встать в полный рост: «Это похоже на монастырь Ульяны?» Мия прильнула к нему: «Да, но с одним отличием: здесь можно стонать». Вскоре она стонала так громко, что Эрвину пришлось зажимать ей рот. Мия кусала его за пальцы: «Это же темница, нас не слышат!» Он шептал: «О, боги! Тебя слышат даже в Лиде!»
Однако глубоко под замком имелось такое место, где у Мии пропадало не только желание, но и дар речи. В единственный раз, когда они вдвоем пришли туда, Мия застыла на долгую минуту, а потом выдавила: «Давай уйдем. Здесь я тебя боюсь». Нынче Эрвин привел в это место послов Степи.
Кроме темниц и пыточных камер, под замком имеются вполне мирные помещения: хозяйственные погреба. А среди погребов есть комната, врытая в землю глубже остальных. Это ледник — хранилище холода от зимы до зимы. Летом, в жаркую пору, лед очень нужен, и взять его неоткуда, кроме как из подземных запасов. Склад холода делится на две части. В одной половине лежат пирамидой кубы льда — для мороженого, вина, прохладительных напитков и прочих летних нужд. В другой половине стоят мертвые люди.
Неймир вздрогнул, когда различил их во мраке. Обе шаванки шарахнулись за его спину. Герцог осветил фонарем первого мертвеца. То был широкий костью пожилой мужчина, иссиня белый, покрытый дюймовым слоем льда. Подтаявший лед был достаточно прозрачен, чтобы разглядеть полностью голое тело, пятна обморожения на коже, скрюченные в судороге пальцы. Мужчину заморозили живьем.
— Возможно, вы слыхали выражение: «Прощен как Бенедикт». Позвольте представить: перед вами граф Бенедикт Флеминг.
— Вот так вы его простили?..
— Даже больше: в таком виде его возили по городам герцогства Ориджин. Все мои вассалы могли убедиться в милосердии сеньора.
— Милосердии?.. — выдавил Неймир.
— Последним, что сумел сказать граф, были слова благодарности за мою доброту. Как видите, рядом с ним нет ни жены, ни дочки.
Однако в сумраке виднелись другие страшные фигуры. Неймир пригляделся к ним. Со всей очевидностью, эти люди погибли иначе, чем граф Флеминг. Тела имели рубленые и колотые раны, некоторым недоставало руки. То были шаваны, убитые в бою и посмертно вмороженные в лед. Неймир пошел между них, дрожа от предчувствия, боясь встретить… Однако женщин не было в этой жуткой галерее.
— Ледник мал, — посетовал герцог. — Мы удостоили вечного хранения лишь командиров и вождей. Узнаете кого-нибудь из них?
Неймир назвал имя и указал на одну из скульптур. Голова сего покойника была отрублена, а затем приставлена на место и приморожена к шее.
— Хороший выбор, — сказал герцог. — Этот человек перед гибелью успел совершить подвиг: нанес мне смертельную рану. Сударь, поцелуйте его.
Неймир скривился:
— Я не стану.
Герцог спокойно положил руку на лицо трупа. Лед отделял ладонь от мертвой головы.
— Не бойтесь, трупный яд вам не грозит. Это чистая вода.
— Зачем? — спросил Неймир.
— В дополнение к вашей прекрасной легенде. Перед вами человек, который почти убил герцога Ориджина. Он заслуживает почета. Вы отвезете тело в Рей-Рой, оно будет храниться в любом месте, которое выберет ганта Корт, и любой шаван сможет его увидеть, если пожелает. А вот условие моей дружбы с вами. Всякий раз, когда я или мои послы прибудем в Рей-Рой, вождь Степи должен подойти к этому телу и поцеловать в лицо. Это будем видеть и мы, и шаваны. Если по какой-либо причине вождь не сделает этого, Север начнет войну с Рейсом.
М
Нелегко было вернуться от праздника к мыслям о делах. Роберт Ориджин предоставил результаты финансового анализа — Мира полчаса тупо глядела на них, а думала о призраках, танцах и телах, испачканных кремом. Уитмор огласил имена гвардейцев, которые заслуживают поощрений в честь праздника. Мира подписала, но не поняла логику: день рожденья у меня, а подарки — гвардейцам? Лейла Тальмир отчитала владычицу за очередную ночевку в замке и выдала список формальных гостей, которых придется принять завтра. Около семидесяти лиц, одно скучней другого. День будет убит намертво. Зато Лейла сказала и что-то хорошее:
— Владычица, правильно сделали, что сбежали с пьесы леди Ориджин. Пускай не мнит себя великим драматургом.
После фрейлины явился первый секретарь. На лице его читалось: тоже думает не о делах. И он, и Мира разом захотели спросить: «Ну, как прошло?»
— У меня был чудесный праздник! — похвасталась Мира.
— А у меня — не чудесный, но многообещающий.
Повспоминали забавные моменты, оба отметили заслуги капитана Шаттэрхенда. Потом Эмбер вздохнул:
— Нужно сказать пару слов о делах…
— Куда деваться, — вздохнула Мира.
— По вашему приказу я разыскивал типографию, способную выполнить секретный заказ. Было сложно: типографии Фаунтерры и Маренго держат под контролем люди Адриана. Но у моих друзей, недовольных бургомистром, нашлись друзья в Руайльде. Там есть один печатный цех, правда, малой мощности…
— Премного благодарю. Размещу у них часть заказа, для другой части подрядчик уже найден.
— Как вам удалось?
Ценою чести и совести…
— Даже не старалась, цех сам меня нашел.
— Прекрасно, владычица. Но другая тема не столь приятна: епископ Амессин и мать Алисия жаждут крови герцога. Не насытившись ею, примутся за вашу. Герцог обещал до праздника устроить мир с шаванами. Мира нет, священники возмущены.
— Пригласите их на аудиенцию к вечерней песне. Я заключу договор при них.
Ветровые трубы соборов Первой Зимы протяжно и торжественно пели в унисон. Мира окончила третью чашку вечернего кофе и, наконец, отделалась от мыслей о празднике. Тогда в ее приемную вошли служители Церкви. После скупых поздравлений мать Алисия приступила к делу:
— Владычица, давеча вы стали свидетелем сцены, когда мы подвергли критике герцога Ориджина и его отношения с Рейсом. Мы не обращались к вам в ходе той беседы, но вашему величеству всегда стоит помнить: мир в империи Полари — первейшая забота императора. Герцог не спешит подписать договор. Мы вынуждены воззвать к вам: обеспечьте покорность своего вассала.
Мира криво усмехнулась: покорность Эрвина — это полбеды. Кто бы вразумил его сестру…
Епископ заговорил мягче, чем Алисия, но тоже с нажимом:
— Ваше величество озабочена грядущими выборами. Это можно понять, но следует учесть и другое: выборы могут сорваться, если не будет подписан мир. Пред лицом Церкви герцог Ориджин проявил своеволие. Остается надеяться лишь на то, что вы обуздаете его.
А ведь это новая проверка, — поняла Мира. Церковь готова голосовать за меня, но только если я смогу держать волка на цепи. В противном случае не гожусь во владыки.