Когда-то в Степи этого всадника звали Желтой Гривой. Теперь он носил столько золота, что имел все причины сменить прозвище. Золотые кольца вплетались в волосы; золотые браслеты звенели на запястье и лодыжках; на шее сверкала золотая цепь с кулоном в виде головы быка.
Год назад Златая Грива попал в плен. Лишился руки и свободы, и готовился сдохнуть самой позорной из смертей. Тогда он отдал бы душу за то, чтобы поменяться местами с любым из всадников Гной-ганты… Течет река, скачет конь. Не прошло и полугода, как Гной-ганта лег в пыль вместе с ордой, а Златая Грива облачился в шелка. Всадник владыки по имени полковник Бэкфилд сказал ему:
— Ты — первый клинок Адриана. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Захочешь чего-нибудь — дай знать моим людям.
Златая Грива просил — и получал все. Вскоре он уже не знал, чего хотеть. Разве только, хорошей битвы.
— Ганта Бэкфилд, когда будем сражаться?
— Ты уже в бою, всадник. Только оружие — не Перст Вильгельма.
Каждый день Златая Грива поднимал в воздух Птицу. Кружил над Фаунтеррой и вокруг нее, взмывал выше башен и холмов, проникал сквозь стены и густые леса. Любое войско он видел лучше, чем крюк в своей культе. Какое там войско — коза не подошла бы к Фаунтерре незаметно! Похоже, вожди врагов знали об этом и не пытались нападать. И ганта Бэкфилд велел:
— Ищи врагов в городе.
Послушная Птица заметалась по улицам и площадям, по кабакам и трактирам, кабинетам и спальням. Птица не слышала слов, зато видела все: тайные встречи, спрятанное оружие, гербовые печати на конвертах. Она различала даже текст на лентах голубиной почты! Правда, Златая Грива не умел читать, но этого не требовалось. Подле него дежурили двое людей ганты Бэкфилда и записывали все, что показывала Птица. Бэкфилд хмурился, когда читал. Златая Грива спрашивал:
— Пойдем, накажем их?
— Ты — сияющий клинок. Не тебе рубить свиней.
Глазами Птицы шаван видел, как молодчики с дубинками проходились по кабакам и квартирам, вскрывали тайники, изымали оружие и письма. А Златая Грива правил Птицей, ел в три горла, пил прекрасные вина и обвешивал себя украшеньями.
Когда пришло лето, враги в Фаунтерре кончились. Больше никто не брыкался и не вставал на дыбы. Птица устремилась в дальние страны. Птица видела странные места и чудные гербы, мужчин и женщин, коих Златая Грива не знал в лицо. Он мало что понимал в увиденном, но люди Бэкфилда были наготове. Они знали всех. Каждая картинка ложилась словами на бумагу отчета.
Впрочем, третьего дня Златая Грива увидел то, что понял без объяснений. Это случилось в Первой Зиме. Прославленный Неймир-Оборотень и две знатные лучницы ганты Корта упали на колени перед Минервой и стали целовать ей ноги, как перепуганные шлюхи.
— Степь склонилась перед самозванкой, — записал человек ганты Бэкфилда.
Златая Грива процедил, дрожа от омерзения:
— Запиши: они извивались, как червяки в куче навоза! Запиши, чтобы владыка знал: эти гнойники — мне не братья. Я буду рад убить их для него.
А сегодня подле Златой Гривы сидели не люди Бэкфилда. Второе кресло занимал великий Адриан — некогда пленитель и лютый враг. Течет река, скачет конь… С Адрианом была жена. Они смотрели на стратемное поле — именно там Птица показывала свои картины. Нынче никто не гнул колени перед Минервой. Нынче сама янмэйская кукла стояла на четвереньках, а герцог волков имел ее сзади, как собачку. Голый, без меча и доспехов, он выглядел заморышем. Златая Грива сломал бы его даже одной рукою. Но кукла выгибалась и орала от удовольствия.
— Любопытно, не правда ли? — спросил Адриан у жены. — Помнится, вы с отцом питали к Минерве некую симпатию. Она сделала тебя наместницей, она принесла мир, а главное — она не даст злому нетопырю напасть снова. Ты отдалилась от меня, поскольку боялась Ориджина и хотела услужить Минерве.
— Дерьмо, — процедила Магда. Она не ждала, что муж знает так много.
— Владыка всех видит насквозь, — произнес Златая Грива.
— Теперь, женушка, скажи: много политической свободы ты видишь за Минервой? Станет ли она кого-либо защищать от Ориджинов?
— Дерьмо, — повторила Магда.
Адриан потрепал ее волосы.
— Сформулирую иначе: одна ли Минерва стоит в наблюдаемой позе, или ты вместе с нею?
Фантазия восьмая: Ад-ри-ан!
Этот вопрос следовало задать давно — сразу после речи Натаниэля в башне Первой Зимы. Или, хотя бы, на следующий день.
Но ни тогда, ни неделю спустя, ни через месяц у Миры не нашлось душевных сил для страшных вопросов. Мир будто разлетелся в куски, и нужно любой ценой собрать его заново, и не на что опереться, ведь под ногами — ничего, кроме осколков.
Она восстанавливалась очень медленно, словно после тяжкого ранения. С трудом находила редкие, зыбкие точки опоры. Первою оказались дела. Полуразрушенный город был переполнен людьми, и наступали морозы. Возникали сотни проблем с продовольствием, топливом, строительством, ремонтом. Местные власти справлялись как могли, но многие вопросы оставались на долю владычицы. Она была этому рада: насущные дела вытесняли из головы то, другое…
Потом пришли на помощь Ориджины. Почему-то они справились с шоком быстрее Миры. Иона нашла опору в Церкви и раскаянье, Эрвин — в абсолютной, неразрушимой вере в величие Агаты. А леди София вовсе ничего не знала. Они заботились о Мире, как о дочке и сестре. Она понемногу выбиралась из ямы…
Все реже в сознании всплывали чудовищные слова: «галактика», «звездолет», «хомо модерн». Мира научилась обходить их, не натыкаясь: так язык избегает касания с больным зубом. А если все-таки страшная тема приходила на ум, Мира глушила ее такою мыслью: «Впереди много времени. Я что-нибудь сделаю позже, не сейчас».
Другие, знавшие тайну, поступали подобно ей. Каждый нашел свою отдушину. Иона с головой отдалась медицине, Эрвин — наведению порядка в герцогстве, Джемис погрузился в мечты о семье, Менсон излил душу жене и получил утешение. Между всеми ними установился негласный союз: «Мы знаем страшный секрет, нам тяжело. Мы будем помогать друг другу и не будем говорить о жути».
…Самые черные дни остались позади. Пришла пахучая весна и знойное лето. Словно в компенсацию за полгода кошмара, душа страстно хотела счастья. Танцев, шуток, подарков, тортов, флирта, любви… Мира с головой ушла в сладкое легкомыслие. «Я — роковая женщина! С кремом на волосах…» И остальные поступили так же, как она: Эрвин наслаждался тайным романом, Джемис укатил на юг к своей чудо-невесте, Иона блистала в роли мученицы. Всем было удивительно хорошо, и хотелось, чтобы лето длилось вечно…
Переломным моментом, пожалуй, стала фреска. Трое стояли в обнимку в соборе Светлой Агаты, Иона плакала от счастья, Мире тоже было очень тепло — как в настоящем кругу семьи. И будущее виделось таким светлым: она еще молода, но уже богата и знаменита, и скоро станет владычицей империи. Первокровь, текущая в жилах, подарит еще целых сто лет — таких же счастливых, как этот день!..
А потом она ужаснулась. Холодная тьма, в этом медовом болоте можно утонуть навечно! С первокровью или без, когда-нибудь все мы умрем. И не останется никого, кто знает тайну! Рано или поздно хомо модерн явятся сюда — абсолютно аморальные, вооруженные как Темный Идо. И Поларис погибнет — потому что мы не захотели подумать о будущем.
Мира прокляла себя за безволие. Да, впереди много лет, но лучшее время уже упущено! Сразу, сразу после Натаниэля нужно было найти в себе силы и направить людей! Ведь он не зря отдал решение владычице и намекнул о Третьем Древе. И Эрвин не зря сказал: «Вы — спасение империи. Я буду вам верным вассалом». Все надеялись на нее. Она должны была указать путь! Но вместо этого погрузилась в тоску — и время ушло. Теперь уже каждый привык жить, как жил; каждый настроил себе спасительных иллюзий. Например, Иона счастлива быть святой, хотя и знает: нет никаких святых, а боги — лишь капризные жестокие дети.
Теперь не проходило и дня, чтобы Мира не думала о будущем. Но, увы, теперь уж никого не заботили хомо модерн. Приближались выборы владыки, все разговоры шли только о них. Даже пациенты в очереди в клинику спрашивали не о болячках: «Владычица, что будет после выборов? Говорят, вы собираетесь снизить налоги?..» Конечно, выборы заботили и ее — но не сами по себе, а скорее, как средство повлиять на будущее. Адриан и пророк стоят на стороне зла. Эрвин слишком легкомыслен и не заглядывает вперед. Лишь она, Минерва, будет способна… если наденет корону.
Пришел октябрь. Многочисленный кортеж двинулся из Первой Зимы по красивой, вновь проложенной дороге. Императрица и герцог с пятью сотнями воинов проехали Майн и Дойл, пересекли Близняшки и Мудрую Реку. Повсюду простые люди жили будничными делами, даже не представляя угрозы, повисшей в небе. На подъезде к Лабелину Мира уже не смогла молчать.
Эрвин, ехавший с нею в карете, игриво болтал — даже не о выборах, а вовсе о пустом. И Мира потребовала:
— Нам нужно поговорить.
— Ты нашла любовника? — он рассмеялся. — Давно этого ждал. Посплю спокойно пару ночей, пока он тебе не наскучит…
Она отчеканила, указав в небо:
— Над нами боевой корабль врага. Что делать?
Эрвин сразу изменился в лице, веселье как рукой сняло.
— Не раз об этом думал. С тобой не говорил, поскольку тема болезненна для тебя.
— Верно. Но поговорить все же необходимо.
И Мира выложила плоды своих размышлений.
В данный момент Звезда успешно уничтожает корабли хомо модерн. Порою случаются выжившие, вроде Пауля и Нави, их можно изловить и обезопасить. Но через триста лет у Звезды кончится энергия, и защита над Поларисом иссякнет. Хомо модерн не летают сюда намеренно, но корабль может занести случайно космическим ветром или течением, или что еще бывает в пустоте между ветвей. И, по словам Натаниэля, единственного корабля хватит, чтобы разрушить весь Поларис. А значит, необходимо за триста лет создать новую защиту. Узнать конструкцию Звезды и построить по ее примеру не один, а дюжину боевых кораблей. Поднять их в космос, окружить Поларис плотной сетью орудий, которые не пропустят ни одного хомо модерн (звать этих существ богами Минерва не могла).