— Владычица все делает руками вассалов. Ты поклялся принять меня как сеньору. Кто виноват, что твоя клятва — ложь?
Почему-то особенно обидно ему стало не за себя, а за сестру.
— Ты присвоила заслуги Ионы. Это она сутками жила в клинике. Она ежедневно рисковала собой, принимая заразных пациентов. А ты смеешь писать «здоровье» в своей программе!
— Дорогой, когда кайры одерживают победу, разве ты не называешь ее своею?
Эрвин схватился за голову:
— Боги, какая надменность! Иона была права на твой счет. Мы тебе не солдаты или слуги; мы — твои друзья! То есть, считали себя ими. Но ты используешь нас без малейшего сомнения. И в медицине, и в политике… и в постели.
Мира усмехнулась так, что рука зачесалась ударить ее по губам.
— На счет последнего точно могу утешить. Я не собираюсь обременять тебя долгой постельной службой. В мои планы входит твой брак с леди Флейм.
— Что ты сказала?..
— Можешь сколько угодно звать меня надменной, но в отношениях с женщинами именно ты — надменный господин, а они — служанки. Иона и Нексия счастливы быть у тебя в рабстве. Аланис погибла, убивая твоих врагов. Но я-то не намерена быть рабыней! Мне нужен любимый, а не хозяин.
На этом окончилась мерзкая сцена. Минерва отвесила насмешливый поклон и ушла восвояси. Эрвин долго сидел, прижавшись лбом к холодному стеклу, пытаясь прийти в себя. Его душили обида и сомнения. Если б он мог считать Мию однозначной отпетой дрянью — было бы легче. Но терзала душу мысль о том, что за Мией все же есть доля правды. Да, она слишком увлеклась ролью владычицы — но он позволил! Много раз он шутил о фаворите, и никогда — о фаворитке. Часто обсуждал планы ее величества Минервы, и никогда — планы владыки Эрвина. Он мастерски молчал о том, как планирует получить корону. И, конечно, не был так наивен, чтобы не понять: Мира сделает выводы из молчания. Он дал ей заиграться в императрицу.
Однако это не оправдывает слов: «Я не влюбляюсь в бочку орджа». При одном воспоминании Эрвина трясло от гнева. Какой тварью надо быть, чтобы сказать подобное! Но даже тут остается сомнение. Равнодушная не сказала бы такого. Тут слышится обида и ненависть влюбленной девушки. Может быть, на деле, эта фраза значит противоположное?..
Ему до боли захотелось посоветоваться с кем-нибудь. Лучше всего — с умной женщиной.
— Тревога! Тревога, где же ты, когда нужна?
Альтесса не появлялась. Эрвин поправил одежду, пригладил волосы и вышел из купе.
— Милорд, — часовые опустили руки на эфесы.
Ни тени вопроса в их голосах. Даже теперь, когда Минерва, как ошпаренная, выбежала от герцога. Отличные воины!
— Если понадоблюсь, ищите у сестры.
Иона ехала в соседнем вагоне, а у ее двери дремал кайр Обри.
Насколько Эрвин держал своих часовых в строгости, настолько же Иона распустила своих. Ее мучила вина за кайров, погибших в Уэймаре по ее приказу. Всех новых воинов, кто попадал к ней под начало, Принцесса не подвергала опасности и баловала без конца. Эрвин питал обоснованные сомнения: кто кого защитит в случае драки — кайры Иону, или она их?
Ну, а Обри возглавлял отряд любимчиков. Иона свято верила, что он спас ее от смерти в зимнюю кампанию. На самом деле, тогда был еще и Хайдер Лид, и сам Эрвин, и вдова Шер, и мастер-арбалетчик… Но почему-то вся признательность досталась кайру Обри. Иона позволяла ему все: говорить на любые темы, крутить интриги с девицами из секретариата, применять ее, Иону, для переноски тяжестей, спать на посту. Для решения последней задачи у него имелось складное кресло с подушкой и пледом, которое удобно становилось в коридор у дверей Принцессы.
Что ж, по крайней мере, Обри спал чутко. Едва Эрвин появился в коридоре, кайр открыл глаза и схватил меч.
— Я к сестре, — сказал герцог.
— Виноват, к ней нельзя.
Обри выбрал плохой момент, чтобы нарушить субординацию.
— Встать! — рявкнул Эрвин.
Кайр схватился, отшвырнув плед.
— Смирно!
Обри щелкнул каблуками.
— Повторяю: герцог идет к сестре.
— Так точно, милорд. Позвольте доложить, милорд.
— Ну?
— Она… э… уже почивает. Просила не беспокоить.
— Ничего, мне она рада и ночью. С дороги, кайр.
Обри отступил, Эрвин распахнул дверь в купе — и застыл на пороге.
Сперва он увидел сестру. Иона сидела в позе наездницы, выгнувшись назад и запрокинув голову. Кружевной пеньюар сползал с ее голых плеч. Потом Эрвин опустил взгляд и узрел под сестрой вороного коня — баронета Дориана Эмбера. Закатив глаза от удовольствия, Дориан шептал:
— Еще! Не останавливайся!..
Идиотский вопрос застрял в горле у Эрвина: «Что здесь происходит?!» Тьма сожри, ответ очевиден, разве нет?
Он закашлялся. Баронет, наконец, заметил гостя. Ойкнул, рванулся вылезти из-под Ионы. Она удержала его властным движением, сама тоже не подумала встать. Приподняла бровь, с интересом глядя на Эрвина.
Новая порция чуши полезла на язык: «Развратники! Как вы можете! Стыд и позор!» Эрвин закусил губу и смолчал, тупо пялясь на сестру. Она уточнила:
— Братец, продолжить при тебе? Желаешь посмотреть?
Он буркнул:
— Дверь запирайте, любовнички, — и вышел прочь.
В коридоре отдышался, спросил кайра Обри:
— Давно это у них?
— Не могу знать.
— Снова забываетесь, кайр.
— Виноват, милорд. С конца августа.
Ссора с Эрвином оставила у Миры тяжкие чувства. Она злилась на его обман, ведь недомолвка — это тоже ложь! Мира никогда не скрывала намерений надеть Корону; Эрвин, напротив, играл преданного вассала. Постоянно шутил в духе: «Чем услужить вашему величеству?» Даже в постели, тьма сожри! Лишь раз, в карете по пути в Лабелин, он проболтался: «моя империя», — и Мира подумала: просто оговорка.
Но кроме гнева она чувствовала стыд. Слишком дурно, унизительно она ответила ему, буквально втоптала в грязь. И это при том, что в деле с Амессином — лишь ее вина! Эрвин пришел с резонным вопросом, а получил от нее плевок в лицо…
И вот они в Фаунтерре, на Вокзальной площади, стоят бок о бок, нарочито не глядя друг на друга. За спинами гвардейского оцепления толпа орет в сотни глоток: «Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!» А прямо перед ними — встречающие лица: леди Магда и Амессин в мантии приарха. Подлец довольно смотрит ей в глаза, словно говоря: «Благодарствую, все вышло как нельзя лучше». Миру тошнит. От выпитого, от приарха, от «Ад-ри-ана».
— Безмерно рады приезду вашего величества, — говорит Магда. — В Престольной Цитадели вас ждут покои и праздничный стол.
Мира не хотела останавливаться во дворце, пока ее не изберут. Лучше уже после войти туда с полным правом. А теперь, с этими толпами на улицах, Престольная Цитадель кажется вовсе идеальным жильем: самое укрепленное здание столицы.
— Благодарю, миледи. Отправимся туда…
В дороге ее окружают две лазурных роты. Улицы страшны. Город — многоликое, многоголосое чудовище, влюбленное в Адриана. Мире не терпится спрятаться за стенами Цитадели. Уитмор и Шаттэрхенд приближаются к ней, вместе спрашивают об одном:
— Престольную Цитадель держат Лабелины. Вы уверены в их лояльности?
— Конечно! Лабелины лояльны ко мне, поскольку боятся Эрвина.
Вот только кто поручится, что сам Эрвин все еще лоялен?..
Престольная Цитадель, верхний этаж, малый трапезный зал. В камине красиво пылает огонь, гранитные стены отсекают шум. Мира во главе стола. Магда сидит по левую руку и щедро наливает ей орджа. По правую руку — Амессин. Позвякивает вилкой и ножом, разделывая перепела. Его пальцы сухи и костлявы, похожи на паучьи лапки. Мира не может не вспоминать другого мерзавца в мантии, который устроил ей смотрины в особняке леди Сибил.
— Как здоровье? — спрашивает Амессин без тени интереса. — Легка ли была дорога?
Глоток крепкого орджа прочищает ей мозги. Мира с удивлением глядит по сторонам. За столом, кроме них, только Шаттэрхенд и Уитмор. А почему не приглашены Эрвин с Ионой?.. Ладно, это только к лучшему. Но где барон Деррил, где сам герцог Лабелин?
— Папеньке нездоровится, — сообщает Магда. — Он передает нижайшие извинения…
Амессин жрет. Магда едва касается еды. Мира думает: дочка Лабелинов — по-своему честный человек. Ей легко дается грубость, но не хитрое лицемерие. И лазурные офицеры суровы, собраны, даже не притронулись к кубкам. Почуяли недоброе раньше Миры.
— Леди Магда, что происходит?
— Как наместница вашего величества… — Магда говорит медленно, подбирая слова, — …я должна уведомить о сложившемся положении. Боюсь, что простой люд Земель Короны полностью склонился в поддержку Адриана.
Мира сдерживается, чтоб не вскричать: но почему? Я же лучше!
— Полагаю, на моей стороне мастера, купцы и знать. Даже за короткое время моей власти их благосостояние выросло.
Магда жует губу и почему-то краснеет.
— В некоторых кругах ходят слухи о том, что ваше величество и герцога Ориджина связала взаимная нежность. Некоторые люди опасаются, что, избрав вас, они отдадут Эфес нетопырю.
Мира нервно улыбается.
— Некоторые люди?
Вместо ответа Магда смотрит ей прямо в глаза.
— Люди — это вы с отцом? Как вам не стыдно заглядывать в мою постель?!
О нет, красные щеки Магды — вовсе не стеснение, а гнев. Она душит в горле все бранные слова и говорит с сугубой вежливостью, отчего Миру пробирает морозец.
— Я надеялась, как человек, пострадавший от агрессии герцога Ориджина, быть уведомленной о планах вашего величества. Видимо, я была слишком дерзка в своих ожиданиях.
Только тут Мира понимает, насколько глупа. Они с Эрвином боялись признаться Ионе… Тьма сожри, не об Ионе следовало думать! Лабелины встали на сторону Миры от страха перед Ориджинами. Лабелины помнили, как владычица противостояла лорду-канцлеру в Фаунтерре. Они надеялись, так будет и впредь. Что теперь, когда они убедились в обратном?
— Леди Магда, не имею понятия, откуда вы узнали. Нахожу вашу осведомленность мерзкой и несущественной. Словом Минервы Несущей Мир я обещала безопасность Южного Пути. Это никак не связано с моим выбором мужчин!