— Четверо — кабак. Двое — проверить задний двор. Четверо — церковь.
Они терялись: кто именно — двое, четверо? Кидались толпой, Хамфри сатанел от их дурости.
Вышли на площадь, он рявкнул:
— Стройся!
Построились, как салат. Выше, ниже, старые, молодые, мужики и бабы — вперемешку. Он прошел вдоль… не строя — толпы.
— Ты, ты, ты и ты — в сторону. Вы теперь белая четверка, ты за главного. Прилепите на шапки что-то белое. Ты, ты и вы двое — в сторону. Вы — красные. На шапки красные знаки, командиром — ты. Дальше, вы четверо… А ты куда лезешь? Не нужен.
Хамфри отобрал шестнадцать человек, остальных отослал:
— Идите прочь.
— Командир, а как же?..
— Нужно шестнадцать солдат. Если больше — хаос.
Святая дюжина отборных, четверо родных — вместе двадцать человек. Их стали звать бандой Одноглазого, или — бандой Софи. Они шли под чеканный слог Джонаса, как под барабанный бой. Ад-ри-ан. Ад-ри-ан. Мюрриэль указывала:
— Там недовольный. Там свинка безрогая.
Ловили, тащили, пинали, бросали к ногам Софи. Она махала руками, чтобы прекратили — и свинке давали покой. Двадцать бойцов и жуткий главарь могли даже не бить. Одного их вида хватало, чтобы любой козел обделался от страха. Там, где они прошли, оставалась кристально чистая полоса. Без несущих минерв, без нетопырей и лжепророков.
Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!
Улицы Фаунтерры заполняли свои. Десятки тысяч своих: «Ад-ри-ан!» Пьянящее чувство восторга, когда все вокруг кричат то же, что ты! Силе нет предела, целый мир с тобой заодно!
Большинство были пришлыми, как Мюрриэль, Хамфри, Джонас. Меньше — молодчиков с дубинками, людей майора Доджа. Совсем мало — монахов из братства Вильгельма, всего по паре на квартал. Но то были ветераны лютой войны. Грозный опыт читался на лицах, затененных капюшонами, в стойке, в движениях, в редких словах. Монахи смотрели на молодчиков так, как утесы — на гальку.
Монах был рядом, когда Мюрриэль сказала Хамфри:
— Гляди: вон там раздают листовки.
— Черная четверка, взять свиней с бумагой!
Мещане, которые брали листовки, сразу ринулись наутек. А вот раздатчики сбежать не успели. Минуты не прошло, как их бросили к ногам Софи и Одноглазого. Листовки раздавали студенты: два худых парня, одна девушка, все с шарфиками физического факультета. Хамфри вырвал бумагу из рук девицы. Янмэйская перчатка, крикливый лозунг: «Мир, здоровье, низкие налоги». Весь отряд Одноглазого подошел заглянуть. Далеко не все были грамотны, и умная Мюрриэль зачитала вслух.
— С-ссволочи, — с оттяжкой буркнул работяга из отряда.
Не верил он ни в мир, ни в здоровье, ни, тем более, в налоги. С-ссволочь с оттяжкой — это лживая сука Минерва. Ее обещания — что насмешка!
— Бьем их!
Парни из белой четверки бросились с кулаками на студентов. Хамфри выхватил командира четверки и коротко, жестко врезал по зубам. Тот отвалился, зажав кровавый рот.
— Бить не было команды, — отчеканил Одноглазый. — Ты разжалован, теперь он за командира. Драку отставить. Белая четверка — назад.
Студенческая девка осмелилась сказать:
— Вы не имеете права! Это обращение императрицы!
Хамфри приблизил к ней свое лицо чудовища.
— Имеем право. Мы — народ.
— Даааа! — заорали остальные, хмелея восторгом от своего командира.
— Прочь, — сказал Хамфри студентам, и они бросились бежать.
Новый лидер белых спросил его:
— Почему отпустил?
Хамфри ударил его в живот. Тот скорчился, проблеял:
— Уууу… Виноват, командир… Позвольте спросить…
— Отпустил потому, что за это наказывать не велено. За крики и недовольство — да. О листовках речь не шла.
— Так точно, командир…
— За мной.
Хамфри зашагал дальше, и отряд четко двинулся следом.
Но вдруг монах боевого братства преградил путь. Двадцать человек замерли перед одним в балахоне.
— Ты кто? — спросил монах у Хамфри.
— А сам?
Тот выдержал паузу, взвесив право Одноглазого задавать вопросы. Уважил:
— Брат Кодриг, третья дюжина седьмой когорты братства.
— Хамфри Один Глаз.
Монах спросил:
— Альмерская гвардия? Офицер?
Хамфри невесело хмыкнул — куда мне. Софи и Мюрриэль, и вся двадцатка гордо задрала носы. Тьма сожри, их главаря приняли за истинного рыцаря! А Джонас сказал неоспоримо, как всегда:
— Он — Хамфри Один Глаз.
— Хорош, — обронил монах и отошел с дороги.
Мужчины и женщины спали в разных бараках. Холодный клоповник номер один, холодный клоповник номер два. Адриан всех наградит, когда станет владыкой.
Хамфри не жаловался: случалось спать и вовсе на голой земле. А тут хотя бы тюфяк да крыша над головой. Он лег на бок, укутался в плащ, закрыл глаза. Хамфри ненавидел сны и ночь, и вообще все, что затемно. Ночь — это как сдохнуть, а утром выползти из могилы.
Его погладили по щеке.
Открыл глаза и увидел Софи совсем близко. Немая девушка сложила губы для поцелуя.
Он качнул головой: нет.
Ее глаза стали очень большими, ее ладони легли ему на грудь.
Он погладил ее нежно, но коротко. Ты хорошая, но нет, не сейчас.
Софи прижала руку к шее. Потом убьют.
Хамфри обнял ласково, но без страсти. Я буду с тобой потом. Возможно, на Звезде. Сейчас — не время. Она всхлипнула на его плече.
Потом отскочила, утерла глаза. Виновато улыбнулась в потемках: я знаю, ты не любишь, когда плачут. Я не плакала, честно, нет-нет! Это шутка, и только!
Хамфри поцеловал ее хрупкую ладонь. Софи убежала в свой холодный клоповник. Быстрее, пока слезы не хлынули снова…
Потом Джонас толкнул его в бок:
— Идем. Хочу поссать.
Вместе вышли в то место, которое можно назвать уборной. Смердящая дыра отстояла от барака ярдов на десять, здесь они были одни, никто не слышал голосов.
— Жалко девку, — сказал Джонас.
— Она не девка, — возразил Хамфри.
— Жалко.
— Ты не болтай, а тренируйся.
Джонас пустил струю.
— Ад-ри-ан.
— Это ясно, учись дальше.
— Ад-ри-ан!
— Умеешь, не спорю. Что еще?
— Ад-ри-ан!!
Хамфри завязал тесемки штанов. Хлопнул деда по спине:
— Больно правдивый.
Джонас напрягся и произнес неверно, шатко, с вопросом:
— Ад-ри-ан… помер?
Эрвин провел самое странное совещание в своей жизни. Присутствовали Фитцджеральд, Шрам, Обри и Тревога. Поскольку все были знакомы меж собою, Тревога стала видимой и говорила вслух. Присутствие в реальном мире отнимало много сил, так что по мере беседы она утомлялась и делалась все более размытой, пока совсем не пропала из виду.
На повестке, конечно, стояла безопасность. Дикие толпы, подогреваемые молодчиками Адриана, внушали серьезную тревогу. После выборов Эрвин получит Эфес и сможет на полных правах ввести в город войска. Но до того дня желательно продержаться без потерь. Было решено следующее.
Рота Фитцджеральда максимально укрепит особняк, подготовит запас провианта и стрел — на случай возможной осады. Также будет разработан план обороны и путь для отступления.
Люди Шрама возьмут на себя рекогносцировку: разведают окрестности особняка, дорогу до здания Палаты, а также прилегающие к Палате кварталы. Нужно выявить места, пригодные для засад противника, и занять их самим, либо поставить под наблюдение. Неплохо бы осмотреть также внутренность Палаты, но это в последнюю очередь: воины остальных лордов и гвардейцы Минервы исследуют Палату вдоль и поперек.
Тревога временно поступила в распоряжение Шрама для целей разведки. Ее способность появляться где угодно представлялась весьма полезной. Тревога была покладиста и обещала помочь — покуда хватит сил на присутствия в реальности.
Наконец, Обри отвечал за безопасность леди Ионы.
Нужно отметить: каждый лорд Палаты имел право привести с собой две роты личной стражи. Вдовствующая графиня Шейланд тоже располагала гвардией в числе двухсот шестнадцати мечей, средь коих большинство были отнюдь не шейландцами, а отборными кайрами под началом Стэтхема. Но этих воинов Эрвин хотел применить для обороны здания Палаты: не ровен час, толпа попытается туда ворваться. Личную же безопасность Ионы он вверил дюжине телохранителей под началом Обри.
— Кайр, вы на особом счету у моей сестры, что дает ценные возможности. Иногда приходится защищать лорда не от врагов, а от него самого. Для этого телохранитель должен иметь известную дерзость.
Обри понял не до конца. Тревога пояснила доходчивей:
— Представь-ка ситуацию. Толпа штурмует дом, отовсюду летят камни и стрелы. Леди Мученица захочет высунуться в окно со своим Перстом — и стать подушечкой для иголок. Неправильные действия телохранителя: «Миледи, будьте так добры, отойдите от окна!» Правильные действия: сгрести в охапку и запихать в безопасное место — например, под стол. Ты это сможешь, другие постесняются.
— Ага… Так точно, приказ ясен.
Эрвин уточнил еще одну грань:
— Баронет Эмбер имеет дом примерно в трех кварталах отсюда. Сия обманчивая близость может подтолкнуть Иону к романтической прогулке. Правильные действия — строго такие же, как в прошлом случае: не уговаривать, а взять и запереть.
— Так точно, — сказал Обри.
Шрам и Фитцджеральд ничему не удивились. Тоже были в курсе, мерзавцы…
Последним делом Эрвин велел отправить несколько волн. В них не было ничего особо секретного: люди Адриана наверняка читают волны. Герцог просто желал узнать, скоро ли прибудут делегации Рейса и Дарквотера, а по прибытии — не пожелают ли сразу навестить его.
Кайры отправились по делам, Тревога послала воздушный поцелуй и растворилась. А Эрвин понял: пришло время увидеть Иону.
О, нет, герцог Ориджин не собирался церемониться с этой падшей женщиной. Едва оставшись с сестрой наедине, он заявил:
— Ты — развратница. Бесстыдная кокотка. Дитя порока.
Вместо ответа Иона подняла бровь — точь-в-точь как тогда, сидя верхом на баронете.
— Если б Дымная Даль высохла, твоего позора хватило бы, чтобы снова ее наполнить. Если вы с этим грязным зверем войдете в собор, иконы заплачут, а фрески покроются трещинами.