Златая Грива вздрогнул. Он был готов стрелять, он даже высмотрел в окне тонкую черноволосую девушку. Одна плеть — и волчица сломается, как хворостина. Но почему Адриан позволил?! Слово владыки — тверже стали… Уже нет?!
Впервые в жизни Златая Грива захотел задать вопрос владыке: «Почему?!» Однако не успел. Под взглядом выпученных диких его глаз Адриан внезапно вздрогнул… и повалился наземь. Скорчился в конвульсии. На штанах расплылось мокрое пятно.
Златая Грива смотрел. И все смотрели. И время остановилось, кажется.
Алые гвардейцы еще штурмовали баррикаду, опрокидывая защитников, врываясь внутрь. Они не знали… Адриан бился в агонии, над ним стояли кучер и девка, широко раскрыв глаза.
— Владыка?.. — простонал шаван, чуть не плача от ужаса.
А громкий кучер прокричал:
— Адриан приказал стрелять Перстом! Праматерь Янмэй его наказала! Адриан велел бить Перстом — и умер! Его покарала Янмэй!
Златая Грива готов был умереть от горя, а владыка дергался на земле… Его ладонь распахнулась, пальцы задрожали в агонии — и вдруг, с предсмертною силой сжались в кулак.
В тот миг Златая Грива все понял. Он открыл огонь. Бледная страшная девка подкралась к Адриану и убила искрой. Он выстрелил — и прожег дырку в ее животе. Затем уничтожил левую грудь и правую грудь. Под огнем девка превращалась в пепел, корчась от боли, и Златая Грива орал с ненавистью и отчаяньем:
— Ты убила владыку! Сволочь!..
Тогда сир Хамфри, лейтенант гвардии великого герцога Айдена Альмера, выхватил меч и рубанул его по сухожилиям локтя. Перст Вильгельма упал, более неспособный сделать выстрел. Обратным ходом клинка рыцарь раздробил челюсть Златой Гривы. Нечеловеческая боль бросила шавана наземь. Голосистый мужик, похожий на кучера, заорал:
— Он убил Софи! Этот гад сжег Софи Перстом!..
Толпа мужиков нахлынула на Златую Гриву и принялась топтать в кровавую пыль. Последним чувством перед смертью была не боль и не страх, а горькая обида. «Эта сука Софи убила Адриана! Я же ей отомстил!..» — хотел крикнуть Златая Грива, но не смог. Растоптанные обломки ребер глубоко вонзились в легкие…
— Адриан мертв! Софи мертва! Перстоносец мертв! — мощно кричал кучер.
Все останавливалось от его голоса. Алые гвардейцы, уже одолевшие баррикаду и опрокинувшие защитников, поднимали копья к небу. Бесчисленные — невесть сколько тысяч — люди Руки Доджа замирали на ходу. Все остановилось от крика: «Адриан — МЕРТВ!»
Когда гвардия застыла в замешательстве, защитники Палаты атаковали. Искровики начали отступать от баррикад. Они были готовы погибать за владыку, но не — за мертвого владыку! Гвардейцы откатились, и лорды Палаты еще минуту медлили, боясь поверить…
А затем закричали: «Урааа! Слава Ориджину! Слава!..»
Северяне выиграли эту битву, как и многие другие. Лорды Палаты веселились и рукоплескали, видя отступление врага. Леди Иона с облегчением опустила Перст Вильгельма, Эрвин Ориджин рассмеялся, не скрывая торжества. «Слава Ориджину! Слава императору!» — радовались лорды.
Лишь леди Минерва Стагфорт пролепетала, чуть не плача:
— Но как же я? Я еще не выступала…
Алая гвардия прорвала лоскутное кольцо защиты в самом слабом месте — на позициях литлендцев. Эти воины не имели мотивации сражаться против Адриана, потому быстро дрогнули и побежали с укреплений. Генерал Стэтхем, командовавший обороной Палаты, перебросил на тот участок иксов. Но в тесноте уличного боя черные плащи не успевали прийти вовремя. Алые гвардейцы пробили баррикаду и открыли дыру, в которую уже готовы были хлынуть молодчики. В своей последней партии герцог Арден переиграл герцога Ориджина. Почти.
От крика «Адриан мертв!» замерло все живое на площади… кроме кайров. Иксы получили столь нужное время, вышли на позицию и атаковали гвардейцев. Бой повис в шатком равновесии, а тем временем генерал Йозеф Гор осознал случившееся и дал приказ отступать. Его осознание достигло такой глубины, что генерал спешно покинул столицу и умчал в свое имение, где принялся строчить покаянные письма в адрес временной владычицы.
Молодчики Руки Доджа тоже прекратили наступление после смерти Адриана. В горькой тоске они принялись громить и грабить окрестные кварталы. Этому траурному делу молодчики предавались до утра, пока в столицу не вошли красно-черные батальоны.
Учитывая хаос в городе, высокие лорды предпочли не расходиться по домам, а провести еще одну ночь в укрепленном здании Палаты. Никто не спешил ложиться спать. Собравшись за праздничным столом, лорды — с той или иной степенью искренности — поздравляли герцога Ориджина. Его избрание в императоры виделось решенным делом. Идея распустить алую гвардию нашла живой отклик в Палате, однако еще до знаменитой речи Ориджина его поддерживали многие лорды. На его стороне, не афишируя этого, были и генерал Хорис, и ганта Корт, и болотные колдуны. Они-то в значительной мере обеспечили покой в Палате в дни осады. Если даже шаваны остались с Ориджином в осажденном здании — куда уж дергаться остальным!
Теперь северянин горячо поблагодарил всех, кто поддерживал его. Он сознался, что считал выборы формальной процедурой. Ведь еще во времена суда над шутом Палата уже выказала ему доверие. Эрвин всегда помнил об этом, и был благодарен тем из лордов, кто также имел крепкую память.
Утром в Фаунтерру вошли батальоны кайров, усиленные рыцарями графов Эрроубэка и Флейма. Они навели порядок одним своим появлением, без помощи клинков. При виде двуцветных плащей молодчики бежали на окраины. Часть из них сгруппировалась вокруг Руки Доджа, другие всевозможными путями потянулись прочь из города. Вокруг здания Палаты воцарилась долгожданная тишь.
К недовольству баронета Эмбера, который настаивал на соблюдении регламента, высокие лорды решили сделать внеплановый двухдневный перерыв. При всем удобстве, здание Палаты не оснащено ванными комнатами. После нескольких дней без гигиены некоторые лорды уже не чувствуют себя достойными представлять свои земли. Первый секретарь смилостивился и отпустил всех по домам.
— Послезавтра, дамы и господа, мы соберемся здесь и заслушаем речь ее величества Минервы.
Баронет, как всегда, был точен в словах. В эти два дня Минерва еще оставалась временной владычицей и имела право все титулы и почести. Ей даже предложили занять дворец Пера и Меча, освобожденный людьми Адриана.
Наконец, двери Палаты Представителей открылись и выпустили лордов на солнечный свет. Тем утром стояла необычайно ясная погода…
На мертвом теле шавана нашли Перст Вильгельма и Птаху без Плоти. Даже лихие молодчики не решились украсть Священные Предметы. Птаху без Плоти передали ее хозяевам — герцогам Южного Пути; Перст Вильгельма изъяла Праматеринская Церковь.
Одноглазый Хамфри, Джонас и Мюрриэль пропали без следа. Забрали изувеченное тело Софи и ушли в неизвестном направлении. Еще долго люди Ориджина тщетно разыскивали их, чтобы наградить за верную службу. Службу не герцогу Севера, а их покойным сеньорам — лорду Айдену Альмера и леди Аланис Аделии Абигайль.
Некогда, еще летом, одноглазый рыцарь пришел на прием в клинику леди Ионы Ориджин. Он попросил не исцеления, а помощи: сир Хамфри хотел отомстить тому, кто разрушил Великий Дом Альмера. Леди Иона посоветовалась с братом, и тот в помощи отказал. Законы чести (а также Птаха без Плоти) не позволяли герцогу послать агентов за головой Адриана. Однако сир Хамфри — не вассал Ориджина, и волен делать то, что сочтет нужным. «Сестра, передай ему: согласно моим расчетам, либо в первый, либо в четвертый день заседания Палаты возникнет шанс. Если Хамфри решит им воспользоваться, пускай даст мне знать. Вот моя верительная грамота». Герцог начертал на бумаге два слова, которые в случае обыска нипочем не станут уликой, но при нужде откроют двери особняка Ориджинов — ведь написаны его рукой. «Неженка, сдохни».
Таким образом, герцог Эрвин София Джессика стал одним из горстки людей, знавших, кто и почему убил Адриана. Он велел разыскать сира Хамфри и осыпать почестями — но тот исчез.
Поразительное дело: труп Адриана Ингрид Элизабет тоже не был найден.
Между трех столбов с мертвецами, миновав баррикады из бревен и камней, по тропке среди щитов, утыканных стрелами северян, Мира вышла на Дворцовый мост. Под ногами похрустывал снег, за спиной шаркали шаги Шаттэрхенда, хлопало знамя над головой. На башне над воротами шевелились лучники, солнце блестело, отражаясь в их шлемах. Мира шла, не сутулясь, глядя прямо в просветы бойниц. Лучники не могут убить Праматерь…
Так она вступила во дворец Пера и Меча когда-то давно. Пришла, чтобы спасти Фаунтерру от кайров, стать пьющею куклой на троне, выиграть собачьи гонки, опозориться в театре, усмирить шаванов. Тогда впереди была даже не целая жизнь, а нечто большее: два года власти над империей Полари.
Теперь Мира стояла на том же мосту, с той же Перчаткой на руке, с тем же Шаттэрхендом за спиною. Впереди было ровно три дня. На четвертый Палата изберет владыкой Эрвина Ориджина, столь своевременно брошенного ею. В тот раз входила во дворец героиней, а нынче — круглой дурой. Гордись, Минерва: ты достигла прогресса!
— Идемте же, — кивнула она Шаттэрхенду.
— Ваше величество! — ответил он, не догадываясь, как саркастично звучат эти слова.
Вместе прошагали мост. Моросил ноябрьский дождь, волосы липли к щекам.
В воротах ее встречал Уитмор:
— Ваше величество, дворец осмотрен и найден безопасным. Караулы расставлены. Вы можете пройти в свои покои.
— В мои?..
Право, это забавно: погостить три дня в спальне императрицы. Фешенебельный курорт с особенной услугой: почувствуйте себя Минервой Несущей Мир. Посетите ее любимые места: тут, в беседке, играла в стратемы с Адрианом; здесь принимала Натаниэля, когда он чуть не заморозил весь дворец; а здесь — блевала, упившись в хлам…
Дориан Эмбер ожидал ее на террасе под навесом.
— Ваше величество, с возвращением! Здесь все так знакомо, не правда ли? Будет гораздо удобнее составлять для вас планы.