Она попросила:
— Запишите такой план. Сначала два дня ностальгии: вспоминать себя владычицей и плакать о былом. Затем — позорная речь в Палате, которую никто не услышит.
Эмбер подал ей папку:
— Отпечатаны брошюры с вашим планом реформ. Взгляните: получились весьма недурно.
— К чему?.. Все равно мне не быть императрицей.
Эмбер вздохнул:
— Эх, всем бы ваши беды! Вот мне больше не быть первым секретарем — это досадно!
— Приберегите шутки для тех, кто еще может смеяться…
Мира собралась войти во дворец. Секретарь спросил:
— К вашему величеству гость. Прикажете изгнать без объяснений?
— Что еще за гость?
— Тот, кого вы меньше всего хотите видеть. Герцог Ориджин, естественно.
Откуда-то Мира знала наперед: он будет сидеть на подоконнике с двумя бокалами и бутылкой лидского орджа. Она испытала щемящее чувство: все начиналось — все заканчивается… Сказала с грустью:
— Здравствуй.
— Здравствуй, Мия. Садись, я согрел для тебя кусочек подоконника.
Она взобралась, взяла бокал.
— Эрвин, скажи… в память о былом. Почему я проиграла?
Он налил ей орджа.
— Твое здоровье, Мия-Минерва.
Эрвин звякнул бокалом об оконное стекло. Мира просто выпила.
— Мы вместе победили Адриана. Это же я разоблачила Амессина и обезвредила монахов. Я устроила диверсию на рельсах и сорвала переброску алой гвардии… Почему все славят только тебя?
Он ответил с серьезным видом:
— Прежде всего, я обаятелен.
— Ах, конечно… Что еще?
— Ну, если желаешь услышать все, то не пьяней слишком быстро. Начнем с простого: закатники и Нортвуды всегда были на моей стороне. Зимою я не вырезал их, а позволил уйти живыми и даже выдал провианта. По условиям капитуляции, они обязались голосовать за меня.
— Но они же…
— Изображали моих врагов? Да, мы решили использовать эту возможность. Весь Поларис считал их моими врагами — вот мы и поддержали заблуждение. Видишь ли, дорогая: скрытые друзья — ценный ресурс политика.
Миру покоробило. Эрвин все предвидел наперед. Как всегда, сожри его тьма…
— С болотниками было сложнее, — продолжил агатовец, покачивая бокалом. — Мирей Нэн-Клер — чистейшая янмэянка. Тщеславная, самовлюбленная, хитрая — как все вы. При равных условиях она голосовала бы за тебя, так что пришлось над нею поработать. Сперва моя матушка провела с Мирей полгода в странствиях и без устали нашептывала, в каком я восторге от болотной культуры. Потом Роберт придушил Леди-во-Тьме. Это вышло спонтанно, без моего ведома, но очень удачно. Как оказалось, для некоторых женщин труп матери — лучший подарок. А финальную точку с гордостью поставил я. Дал в помощь Мирей иксов, но снабдил их приказом: никакой агрессии, только самозащита. Мирей слишком давно не бывала в Дарквотере, ее влияние там мало. Подлинные владыки болотных земель — могучие кланы колдунов: жала криболы и цветы асфены. И те, и другие оценили, что я не стал вмешиваться в их внутренние дела.
— Слава Светлой Агате… — тоскливо обронила Мира.
Эрвин послал ей воздушный поцелуй:
— Выше нос, дорогая! Ты всего лишь проиграла — невелико несчастье. Впереди вся жизнь… проиграешь еще не раз и не два.
Она скривилась от этакой мудрости.
— А как же шаваны? Они падали ниц передо мной…
— Ты в них ошиблась. Когда скрестишь с ними клинки, когда ганта с Перстом Вильгельма внезапно атакует с тыла и сожжет твою лучшую роту — ты поймешь: они не так просты, как кажутся. Послы Степи испытали нас с тобою. Мне посулили щедрую дань и беззастенчивую лесть. Я был бы глуп, если бы принял то или другое: шаваны не любят ни скряг, ни зазнаек. Они уважают только силу. Я ее проявил, ты — нет.
— Но я же…
— Дала себя обезоружить. Когда они пали на колени, стала упрашивать их подняться. А вождь никогда — никогда! — не должен упрашивать.
Мира знала: это будет вопрос бестолковой ученицы. Но не могла не спросить:
— Что бы сделал ты?
— Ушел, оставив их на коленях. Обещали стоять раком — пусть стоят. Вернулся бы через двое суток и проверил: на коленях ли до сих пор? Вонючие, обоссанные, полумертвые от жажды — сдержали обещание? Если да — сказал бы: «Молодцы». Если нет — зарубил на месте.
— Тьма…
Эрвин хлебнул орджа.
— Император должен хорошо знать своих подданных. Даже если ему не по нраву то, что они собою представляют.
— Видимо, я не гожусь в императоры… — проворчала Мира, опустошая бокал. — Что ж, последний вопрос: Фарвеи?..
Эрвин помедлил. Странный румянец — смущение?.. — проступил на щеках.
— Ты сказала: в твои планы входит моя свадьба с Нексией Флейм. Боюсь, наши планы совпали.
— Прости?..
— Мы с Нексией помолвлены. Герцог Фарвей обретет сильного союзника, а я — прекрасную жену и голоса центральных земель.
Мира как будто получила пощечину… Нет, какое там! Удар в живот кулаком. Она захлопала ртом и заморгала, сгоняя с глаз омерзительную влагу.
— Ты меня… — Минерва, нельзя такое спрашивать! Это же стыд, лицом в грязь! — Ты меня… совсем не любишь?
— Люблю, — подмигнул Эрвин, — как бочонок орджа.
Мира задохнулась от горечи. Он мягко улыбнулся:
— Прости. Люблю, конечно. Но для каждого из нас власть важнее любви. Это не грех и не обида. Просто — таковы уж мы есть.
Она выдавила шепотом:
— Кто я для тебя?..
— Все и сразу, в одном женском теле. Друг и соперница, альтесса и советник, госпожа и рабыня, смешная кукла и предмет восхищения. Сложно найти такое чувство, которого я бы к тебе не питал. Лишь одного цветка нет в этом букете: ты — точно не хорошая жена, а я — не хороший муж.
Он был прав как все семнадцать Праматерей и сто Праотцов. Минерва — не хорошая жена, да и не жена вовсе. В любых мечтах она видела себя одну на блистательной вершине, а всех фаворитов — лишь у своих ног. Но отчего же, тьма сожри, так горько?
Она спросила, цепляясь за обрывки нитей близости, еще оставшихся между ними:
— Что мне теперь делать?
— Предстоит твоя речь… Можешь сдаться. Уступить мне трон и получить награду: скажем, министерство образования. Но это же позорно для каждого из нас! Ты не простишь себе капитуляцию без боя, а я — победу без достойного соперника. Мой совет: бейся до конца. Сделай последний выпад.
— Нет шансов… — выдохнула Мира, остро ощущая собственную ничтожность. Кому она жалуется, тьма сожри? Тому, кто радуется ее поражению?!
Эрвин придвинулся ближе и заглянул ей в глаза.
— Знаешь, что самое прекрасное на свете? Подвиг женщины. Обычно он не приносит успеха, но, во имя Агаты, он невероятно красив! Наступает твоя безнадежная битва, твой Уэймар, твой Эвергард. Попробуй же победить. Пускай не выйдет — но и попытка будет прекрасна!
Мира затаила дыхание. На миг показалось, сейчас поцелует…
Но Эрвин только сказал:
— Удачи тебе, внучка Янмэй.
Затем он ушел. Она уткнулась лицом в стекло и зарыдала. Глупая одинокая Минерва, тщеславная дура. Сама же оттолкнула Эрвина… Иону, Шаттэрхенда, Итана, Магду… всех на свете… Змеюка. Дрянь. Тебе место — в пещерной келье, а не во дворце… Минерва, ты обижаешь каждого, кто тебя любит. Исчезни — мир вздохнет с облегчением…
Она плакала, размазывая слезы по стеклу, а с наружной стороны в окно стучал дождь, и капли стекали, подобно слезам…
Какое вульгарное сравнение. Против воли, Мира улыбнулась. Это как роза и смерть. Бездна черных глаз. Кровь и любовь. Самые дешевые метафоры из книжонок леди Сибил.
Ну, нет, тьма сожри, я не опущусь до такого! Минерва — красивое имя! Янмэйцы — бездушные гады, все верно. Но я — умнейшая из них, разве нет?
Всхлипнув еще разок, она утерла слезы.
Звякнула бокалом о стекло, призывая слуг… Эффекта не последовало. Вот идиоты! Она добралась до колокольчика, свирепо дернула за шнурок. Появился лакей:
— Ваше величество?..
— Орджу. Кофе. И главное: первого секретаря!
Вскоре пришел Дориан Эмбер с кофейником и бутылкой на подносе. Слету осознал положение дел:
— Ваше величество в любовной тоске?
— Предатель. Променяв меня на ледяную постель Ионы Ориджин, вы лишились права спрашивать о чувствах!
Эмбер пожал плечами:
— Хорошо, отныне мне нет дела до чувств вашего величества. Не посмею проявить эмпатию даже по приказу. Чем могу бесчувственно служить?
— Налейте орджа и кофе в одну чашку. Дайте брошюру с программой. Садитесь и внемлите: буду репетировать речь.
За два дня центр города, патрулируемый кайрами, стал полностью безопасен. Лорды-Представители съезжались в Палату без эскортов, в красивых каретах с открытыми окнами. Все наслаждались порядком и тишиной. Заседание открылось в самой дружелюбной обстановке: дни осады немного сблизили даже ярых политических соперников.
Дориан Эмбер цвел и благоухал.
— Милорды и миледи, я счастлив снова приветствовать вас! Палата рада вам в любое время дня и ночи.
Впрочем, он сразу отбросил игривость и вернулся к протоколу:
— Напоминаю, что нынче на повестке дня — выступление ее величества Минервы. На своих местах вы найдете брошюры с подробной информацией. Прошу ее величество взойти на трибуну.
Мира поднялась с самыми спутанными чувствами. В отличие от некоторых святых мучениц, она не имела отваги для безнадежных сражений. Она многократно репетировала речь, но не знала, сможет ли говорить. Если бы в зале раздался смех или ропот, она струсила бы. Но лорды были полны благосклонного любопытства: что там придумала временная владычица? И южный пророк приятно улыбнулся ей, и Дориан Эмбер спокойно повторил: «Ваше величество, прошу», а цилиндр пощелкивал, вращаясь на оси устройства, и все это вместе придало ей сил.
Мира сняла диадему Солнца и Вечный Эфес.
— Милорды и миледи, перед вами два предмета. Это — атрибуты легенды. Каждой успешной легенде необходим яркий символ. У Агаты есть перо, у Сьюзен — цветок, у Гной-ганты — мухи… У мифической конструкции под названием «государство» есть корона и Эфес. Без этих осязаемых регалий миф не смог бы состояться.