— Зачем вы ехали к леди Валери?
— Хозяин не сказал.
— Исповедать ее? Воцерковить детей?
— Наверное, вроде того.
— А теперь самое интересное: момент прибытия.
Мак нарочито раскрыл страницу из судебного протокола. Старший констебль города Винслоу был дотошным человеком и тщательно зарисовал внутренности кареты, положение тела, орудие убийства. Рисунок был приобщен к делу и позволяла проверить слова душегуба.
— Представь, что твоя камера — это кабина кареты, — сказал Мак. — Покажи, как ты вошел и что увидел.
— Ну, значит, я открыл дверь…
Пелмон изобразил, как отодвигает защелку на дверце экипажа.
— Засов с наружной стороны двери?
— Да. Хозяин любил, чтобы я ему открывал.
— А сам он мог отпереться?
— Ну, да. Открыл бы форточку, высунул руку, нашарил защелку — и готово. Но он любил, чтобы я.
— Значит, ты вошел и…
Видимо, кучер живо вспомнил сцену. С неподдельным ужасом уставился в дальний левый угол. Замер на миг, потом бросился туда, склонился над телом.
— Покажи: в какой позе он лежал?
Кучер показал. Труп сидел, привалившись спиной к стене и уронив руки на колени. В груди его — прямо в сердце — торчал стилет.
— Крови было много?
— Не очень, клинок зажимал рану… Но рубаха пропиталась и частично жилетка.
— Рубаха была сильно мокрая?
— Да ужас, пятно на всю грудь.
— Любопытно… А плащ?
— Что — плащ?
— Пропитался кровью?
— На нем не было плаща, висел в другом углу на крючке.
— Хорошо. Багаж у него был?
— Зонт лежал вверху на полке.
— Священник взял зонт?
— Ну да, дождь же шел.
— Ага… Что еще было из вещей?
— Саквояж. Стоял напротив, на втором сиденье.
— Закрытый?
— Да… Нет, открытый.
— Что-то пропало?
— Откуда мне знать? Я ж не рылся.
— Итак, ты наклонился над трупом и…
— Ну, стал кричать: «Хозяин! Хозяин!» Искал жилку на шее, не нашел. Хотел вынуть стилет и завязать рану. Потом понял, что поздно, улетел уже… А тут как раз подбежали Сэмы.
— И назвали тебя убивцем, — подытожил Мак, почему-то с ухмылкой.
— Чего скалишься? — окрысился кучер.
— Настроение хорошее. Спасибо тебе за ответы. Идем, Уолтер.
Палач наблюдал за действиями Мака с большим интересом, но ни о чем не спрашивал в присутствие душегуба. Лишь когда покинули камеру и заперли за собой тяжелую дверь, Уолтер осведомился:
— Теперь дашь подписать?
— Неа. Теперь мы поднимемся в донжон, и ты скажешь барону Винслоу, что кучер оказался крепким орешком. Тебе нужно еще два дня, чтобы выжать признание.
— И зачем нам эти два дня?
В сумраке темницы было плохо заметно, однако Мак подмигнул другу:
— Найдем настоящего убийцу.
Уолтер Джейн Джон по праву гордился тем, что всегда внимательно вычитывал материалы суда и ни разу в жизни не казнил преступника, в чьей виновности сомневался. Полную уверенность питал он и на сей раз. Все улики указывали на кучера Пелмона. Собственно, если убийца не он — то кто еще?
Карета была подана пустой. Отец Фарнсворт сел в нее один на глазах трех свидетелей. Остановок в дороге не делалось. Никто не мог незаметно запрыгнуть в экипаж, поскольку за ним следовали стражники. А допустим даже, оба Сэма отвлеклись и не увидели за ливнем, как ловкий убийца вскочил в экипаж. Но мало было попасть в карету — нужно еще и выбраться! Как бы убийца вышел на ходу, не попав на глаза стражникам, и вдобавок закрыл за собой дверцу? Это решительно невозможно. Не было в кабине никого другого, отец Фарнсворт всю дорогу провел один.
Рассмотрим также нелепый вариант: самоубийство. Быть может, священник наложил на себя руки? Но все улики говорят против этого. Покойный не оставил предсмертной записки, никому не пожаловался, не исповедался старшему священнику (а ведь самоубийство — грех!) Напротив, он велел заложить карету и поехал благословить кормящую мать. Очевидно, леди Валери придет в ужас, если к ее воротам приедет мертвец! Ну, а бедный кучер угодит на виселицу. Выходит, отец Фарнсворт покончил с собой не дома, а в экипаже затем, чтобы шокировать молодую мать и подставить верного слугу? Нет, это безумие.
Законы логики неумолимы: лишь один человек мог убить — кучер Пелмон. Следовательно, он и убил.
Эти соображения Уолтер изложил Макфриду, и тот ответил вопросом:
— А зачем? Назови-ка хоть один мотив для убийства. Только не смей заикаться про пьяный угар: все показания Пелмона ясны и четки. Да и ханти Лисьего Дола дороговат для простого кучера. Выпить умеренно — это да, спиться в зюзю — не хватит денег.
Уолтер сказал:
— Я всегда считал, что палачи проницательней законников. Вы имеете дело с бумагами, а мы — с людьми. Немудрено, что я заметил одну штуку, а ты упустил. Отец Фарнсворт нанял двух стражников. Часто ли так поступают священники из маленьких церквей? Нет, приятель, совсем не часто. Фарнсворт имел врага и знал об этом. Возможно, даже получал угрозы. Этот враг и посулил кучеру награду за голову Фарнсворта. Видимо, кучер взял задаток, из коего приобрел дорогой ханти.
Мак уважительно кивнул:
— Отдаю должное твоей наблюдательности, но приведу второй аргумент. Пелмон служил Фарнсворту каждый день. Он мог убить когда угодно и любым способом: например, отравить или задавить каретой. Мог изобразить несчастный случай, замести следы, подставить кого-нибудь. Но он нарочно убил так, чтоб никого другого не могли заподозрить? Еще и отказался сознаться, тем самым отягчив вину? Кучер Пелмон мечтал умереть на костре — так ты считаешь?
— Я не знаю, — нахмурился палач. — Но иных вариантов не вижу.
— Тогда вот тебе третий довод. Рубаха и жилет священника пропитались кровью. Не сильно, но заметно — это показали на суде стражники, а сегодня повторил и кучер. Но стилет же попал в сердце! Оно остановилось, кровообращение прервалось, а клинок остался затычкой в ране. Кровь не должна была литься! Ни жилет, ни даже рубаха не пропитались бы ею.
— Откуда же она взялась?
— Я отвечу, друг мой. Карета качалась во время движения, тело шаталось вперед и назад. Грудная клетка то сжималась, то разжималась, выполняя роль насоса. Отец Фарнсворт погиб еще в пути.
— А может, стилет просто не попал в сердце?.. Лекарь ошибся, когда осматривал тело…
— Лекарь мог и ошибиться, но не я. Если б кинжал прошел мимо сердца, священник не умер бы сразу. Успел бы закричать, позвать на помощь, сказать, кто убийца. Но ничего этого не было. Он погиб быстро и тихо от одного меткого удара. После чего тело качалось на ухабах, и кровь выдавливалась из него, как из губки. Убийство было совершено на ходу, и кучер Пелмон точно не делал этого — поскольку правил каретой!
Палач поскреб в бороде.
— Но кто же убийца? Не было там больше никого!
— Понятия не имею, — улыбнулся Мак. — Это меня и радует.
Логика — безжалостная вещь. Человек сел в карету один, живой и здоровый. Никого больше в кабине не было, ехали без остановок, дверца не открывалась. Человек должен был приехать на место живым. Однако он мертв, с ножом в груди! Пришли к противоречию — значит, какая-то из посылок ошибочна. Необходимо проверить все.
Чтобы ускорить дело, друзья разделились. Мак начал с местного констебля. В долгой беседе смысла не было: это же констебль, откуда ему знать, кто убийца. Мак задал единственный вопрос, на который страж порядка мог ответить:
— Где находятся вещи покойного?
Констебль имел наглость уточнить, зачем это нужно. Мак слету сочинил двести-надцатую статью Юлианина кодекса и подкрепил слова визитной карточкой.
— За-кон-ные ус-лу-ги, — по слогам прочел констебль. — Вижу, сударь, вы понимаете в законах… Ну, я-то тоже, да. Вещи покойного не утеряны, даже не думайте. Аккуратно хранятся в ратуше. Извольте осмотреть.
Мак изволил.
Черная жилетка, умеренно залитая кровью.
Рубаха — заскорузлая и бурая, страшно брать в руки. На груди дыра.
Штанов нет. Видимо, были достаточно чисты и отправились в могилу вместе с покойным.
Обуви тоже нет — очевидно, там же, где штаны.
Плащ — церковного покроя, сильно напоминающий сутану. Без прорех и следов крови.
Карманные часы «коллет», дорогие, в золотой оправе.
Черный зонтик. Хорошая вещь, удобная и полностью исправная. Мак несколько раз открыл и закрыл его, сказал: «Ага».
Саквояж. Внутри молитвенник, спираль, блокнот, карандаш, серебряная фляга. Мак хмыкнул, увидев последнюю. Отец Фарснворт подарил флягу кучеру. Видимо, олух-констебль перепутал вещи арестованного и покойника, так она и оказалась здесь. Красивая фляга: выгравирована жабка в короне, с горящими красными глазами. Заполнена наполовину. Судя по запаху, ханти Лисьего Дола. Пробовать на вкус Мак, естественно, не стал.
А вот в блокноте нашлось кое-что поистине любопытное: чистые страницы. То был блокнот для почтовой переписки, сработанный так, чтобы листы легко отрывались. Черкнул несколько слов, вырвал листок и отправил — удобно. Осталась примерно половина страниц, все белы. Но на верхней отпечатались едва заметные следы от букв. Священник писал что-то, сильно нажимая на перо, затем вырвал лист — но слова перебились на следующий.
Мак взял карандаш и аккуратно заштриховал страницу. Слова проступили белыми тенями среди штриховки:
«Глубокоуважаемый милорд генерал!
Я вынужден просить о помощи. Опасность грозит не только мне, но и общему делу, лишь потому я осмелился побеспокоить…»
На этом текст обрывался. Фарнсворт либо раздумал обращаться к генералу, либо избрал иной способ связи. Но и эти короткие строки говорили о многом, по меньшей мере — о мотиве убийства.
Конечно, Мак не стал обременять сложными материями почтенный разум констебля. Он задал вопросы полегче:
— Сударь, я вижу здесь дорогие вещи. Почему родичи покойного до сих пор их не забрали?
— Родичи неизвестны. Отец Фарнсворт — холостой и бездетный.
— Совсем один, как пальма средь пустыни?