— Ну, как знаешь. А я выпью.
Мак поднес флягу к губам, и Пелмон дернулся отобрать.
— Эй, ты чего, жалеешь ханти? Я ж тебя от смерти спас!
— Ну… э… — кучер замялся, поискал слов, и махнул рукой: — Ладно, прости.
Мак приложился к горлышку.
— Ах, хорошо! Медвежья леди, помнится, пивала такой ханти. Она знала толк…
— Ты выяснил, кто убийца? — перебил Пелмон.
— Конечно, о том и рассказ. Слушайте все, это дико интересно! — Мак откашлялся и поправил шейный платок. — Когда я понял, что не ты вонзил нож, то оказался в затруднении. Нож-то вонзен, а кем — непонятно. Фарнсворт сел в карету живым и всю дорогу ехал без остановок. Дверца — под наблюдением Сэмов, и вдобавок очень плохо открывается. Люков в кабине нет. Как, собственно, убийца попал в карету?
Он снова хлебнул из фляги.
— Прежде всего, я рассмотрел версию сговора. Ты и Сэмы — сообщники, вместе порешили священника в дороге, а потом соврали, что не останавливались. Но это лишено смысла. Все вы проиграли от такого сговора: Сэмы лишились работы, а ты попал под суд. Ты не стал бы покрывать их ценою своей жизни.
— Ясен хрен, — согласился кучер.
— Тогда я воспользовался логикой. Хе-хе. Знаю одну прекрасную девицу: страшно умная, но фантазерка, каких мало. Делает вид, будто мыслит логично, а сама как начнет сочинять — любой писака позавидует! Пересеклись мы по висельному делу. Сначала я ее подозревал, а потом…
Кучер перебил:
— Так кто убил хозяина?
— А ты куда-то спешишь?
— На волю хочу!
— Эх, торопыга… Ну, ладно, вернемся. Логика — это не фантазии, а предельная строгость мышления. Если отброшены все версии, кроме одной, то она и есть истина, какою бы странной ни казалась. Отца Фарнсворта убили в дороге. Всю дорогу он был в карете один. Вывод предельно прост: он сам вогнал в себя клинок. Больше некому.
Палач встрепенулся:
— Что ты меня дурачишь? Сам же говорил про зонтик!
— Верно, зонтик — важнейшая улика, я ее не отрицаю. Хе-хе. Вот у моей нынешней девушки нету зонта. Однажды мы с нею попали под дождь — хороший такой ливень. И, доложу я вам…
— Да хватит! — вскричал кучер. — Говори уже ясно, нам не терпится!
— Черт с тобой, не хочешь про девушек — слушай про мертвеца. Он велел запрячь карету, дабы ехать к леди Валери и просить защиты у ее мужа-генерала. Взял с собой охранников, чтоб не попасть в беду по дороге. И главное: шел к карете под зонтом. Твой хозяин боялся промокнуть. Хотел явиться к леди Валери в сухой одежде — а значит, точно собирался доехать живым. Нет, он не планировал самоубийства, садясь в экипаж.
Мак поднял указательный палец:
— Но! В дороге случилось то, что заставило священника покончить с собою.
— Что же?
— Я стал перебирать варианты. Прочел письмо со страшным известием? При нем не найдено писем. Увидел нечто жуткое в окно? Например, опасного врага? Но он и так знал, что враг опасен, потому и нанял охрану. С кем-то поговорил? Так не с кем же, один ехал. Разве только с кучером… Когда-то я сам ездил в таком экипаже, и четко помню: если идет дождь, кучер не слышит ни черта. Гремят подковы и колеса, стучат капли. Надо орать во все горло еще и колотить по стене, лишь тогда кучер заметит.
— Так и есть, — кивнул Пелмон.
— Значит, в дороге не произошло ничего. Но это противоречит логике. События не случаются просто так, раз кинжал вонзился в тело — значит, была причина. Я подумал предельно трезво: что случилось по пути? И понял: одно событие мы все-таки знаем!
Мак торжествующе поднял флягу:
— Отец Фарнсворт выпил из нее! На трупе ее нашли наполовину пустой.
Палач спросил:
— Напился настолько, что зарезал сам себя? Это чушь.
— Конечно, чушь! Даже самый крепкий ханти до такого не доводит. А вот что не чушь: он боялся разных орудий убийства, в том числе — ядов. Изучал их действие, проверял пищу на собаке… Предположим, в дороге, после выпитого ханти, у священника схватило сердце. «Меня отравили!» — подумал он в ужасе. Покричал кучеру, чтоб остановил — но тот не слышит. Высунул руку в форточку, попробовал открыть дверь. Но пальцы сводит судорогой, а засов очень скользок. Что ему оставалось? Только стучать и стучать в стену слабеющей рукой. Но кучер все не слышал, карета мчала под грохот копыт… Тогда бедный Фарнсворт достал стилет, который носил при себе. Да-да, носил, хотя мало кто знал об этом! Он жил в страхе перед убийцами, не мог не обзавестись оружием.
— И заколол себя, чтобы избавиться от мук?
— Почти. Прежде он совершил одно важное действие: спрятал ножны.
Кучер Пелмон скривился:
— Ну, это уж ты насочинял. В духе той девицы… как бишь ее звали?
— Ты просил не отвлекаться, вот и не стану.
— Да ладно, говори уж. Ты любишь баб, я тоже… — кучер погладил рисунок на стене. — Что там за девица?
— Уже расхотелось. Ножны, приятель, все дело в них, а не в бабе. Священник быстро слабел, мышцы сводило, руки едва слушались. Однако он затратил усилия, чтобы все-таки спрятать ножны. Он очень хотел скрыть свое самоубийство. Мы должны были увидеть труп с ножом в груди и злодея над трупом. Пелмон, приятель, Фарнсворт спрятал ножны с единственной целью: подставить тебя!
— Но почему?.. — спросил кучер дрожащим голосом.
— Потому, что перед смертью успел кое-что понять. А именно: план убийцы.
— Эй, куда ты клонишь?!
— Когда карета встала, ты распахнул дверь и нашел труп. Кинулся в кабину и целую минуту что-то делал, пока Сэмы не всполошились. Чем ты занимался эту минуту? Почему тут же не позвал их?
— Я пытался помочь…
— Хрена с два! Ты сразу увидел, что он мертв. «Кинжал торчал прямо в сердце», — это твои слова, тьма сожри! Так что ты делал минуту возле трупа? И данный вопрос тесно связан с другим: почему ты не услышал, когда Фарнсворт стучал в стену?
— Постой, ты не понял, я просто…
Мак отчеканил:
— Просто пытался справиться с шоком. В карете ты увидел не то, что ожидал! Ты знал, что Фарнсворт будет убит. Только — иным способом!
Кучер побелел, как полотно. А Мак торжествующе поднял флягу:
— Тьма, до чего я жалею, что той барышни нет рядом. Она бы точно оценила! Ты, Пелмон, придумал идовски хитрый план. У вас с хозяином были одинаковые фляги. Свою он, разумеется, наполнял сам. Но ты знал, какой ханти пьет хозяин, и приобрел такой же, несмотря на цену. Налил в свою флягу, добавил яд — тот, чьи симптомы легко спутать с приступом сердца. Провинциальный лекарь и констебль ни за что не отличили бы. А потом ты подменил фляги. Это было легко: ты нес в карету саквояж хозяина. В дороге, перед встречей с генеральшей, священник хлебнул от волнения. И начал умирать. Ты это понял, когда услышал стуки в стену. Ты подхлестнул коней, чтобы копыта звучали громче, и Сэмы не разобрали криков. Ты все предусмотрел, хитрый черт: даже выкрутил винт из засова! Я думал на дьякона, но ведь не только он имел доступ к монашеской почте. Люди королевы могли с тем же успехом подговорить и тебя! Бедный священник умер бы от сердечного приступа — и никто не заподозрил убийство. Он так нервничал, так волновался — вот и не вынесло сердечко…
Мак перевел дух.
— Именно это понял несчастный священник, пока корчился в судорогах. Ты первым зайдешь в карету и поменяешь фляги обратно. Никто не обнаружит яд, убийца уйдет безнаказанным. Как он мог помешать тебе? Выбраться из кареты — не хватало сил. Нацарапать записку — бесполезно: ты заберешь ее вместе с флягой. И он нашел выход: оставил такую улику, которая точно пошлет тебя в петлю!.. А через десять минут ты открыл дверцу — и увидел мертвеца, как ожидал. Но не отравленного, а заколотого! Представляю потрясение: уж ты-то точно знал, что никакого иного убийцы нет! Полминуты потерял, пока думал, что делать. Потом все-таки нашел и заменил флягу — но это уже не спасло, ведь ты попался прямо над трупом.
С великим удовольствием Мак допил ханти.
— А знаешь, душегуб, что было самым забавным? Устроить этот маленький спектакль и посмотреть на твою морду. Ты хотел отговорить меня пить отраву. Не смог найти доводы и махнул рукой: ладно, пускай Мак помрет, лишь бы успел доказать мою невиновность. Торопил меня: не сворачивай на девиц, говори главное, пока не сыграл в ящик. Но потом сообразил, что в итоге я тебя и обвиню. Стал отвлекать, переспрашивать, бабами вдруг заинтересовался… Эх, ты. Нету во фляге яда — его допил невезучий охранник темницы. А я налил чистый ханти, весьма полезный для сердца — так Медвежья Леди говорила.
— Ты не докажешь! — прошипел кучер.
— Верно, нельзя доказать яд. Труп зарыли, фляга опустела… — Мак вынул из кармана протокол допроса. — Как здорово, что ты уже сознался в убийстве. Приятно тебе отдохнуть в петле. Скажи спасибо, что не на костре! Увидишь Ульяну — так и передай: «Меня спас от мучений милосердный Макфрид Кроу».
Фантазия десятая: Сочинение на тему
1750 г. от Сошествия
— Вы — темные невежественные остолопы. Писать без ошибок вы не начнете никогда. Скорее корова освоит бальный танец, чем вы — грамматику. Чтобы писать грамотно, нужно прочесть хотя бы двадцать книг. Двадцать, от корки до корки! А для вас одна страница чтения — уже каторга на галере. Клянусь Праматерью, таких безнадежных детей я еще не встречала.
Миссис Гейл с грохотом швырнула трость на учительский стол. Опустилась на свое место, подперла подбородок кулаком и свирепым взглядом обвела класс. Дети поспешно спрятали лица, смотреть в глаза учительнице все боялись. Будет диктант, — тоскливо подумала Салли. Диктант — худшее из унижений. Салли всегда делает кучу ошибок, просто не может без них. Вот как понять: правильно «влодычица» или «владычеца», «сашествие» или «сошевствие»? Кем надо быть, чтобы все это запомнить!..
— Пишем диктант, миссис Гейл? — спросила Эмма.
Салли насупилась от зависти. Эмма самая хорошенькая в классе, у нее светлые волосы и ленты на шляпке. Только Эмма делает на странице меньше десяти ошибок. Всех остальных, кроме нее, миссис Гейл считает тупыми кусками бревна.