Салли открыла ставни, положила листок на подоконник, разгладила в лучах Звезды. Подумала: а даже хорошо, что так вышло! Сейчас найду карандаш, исправлю кое-что. Допишу, как у меня с самого начала была чудесная коса с лентами. И еще добавлю — пусть Северная Принцесса скажет: «Восхищаюсь вами, леди Алиса. Ваша любовь — самая подлинная на свете». Утром приду раньше всех и всуну под низ стопки.
Салли ахнула, рассмотрев листок. Она схватила чужое сочинение. Там не было леди Алисы и славного сира Поллака, и трех страниц текста. Не было даже одной. Вверху листа темнела короткая строка:
«Леди гнила в темнице. Рыцарь пришел ее спасти».
Салли в жизни не читала школьных сочинений. Но едва солнце взошло, а в голове прояснилось, она поняла, насколько это странный текст.
Горгулья сказала: пишите сколько угодно, хоть полстраницы. Но тут не было даже четверти страницы, всего-то два предложения! Затем, не было и цельной сказки — одно начало. И что за жуткое слово — «гнила»? Леди могут хворать или, например, изнемогать. Гниют — мертвецы и старые овощи в подвале, и плохие раны у невезучих солдат… Но никак не леди!
Если я верну это сочинение, — поняла Салли, — горгулья накажет того, кто написал. Скажет: ленивая зараза, не придумал ничего! Скажет: как ты смеешь такое писать про леди?!
Потом Салли подумала: а как накажет, коль не проставлено имя ученика? Бедняга понял, что напортачил, и побоялся назваться. Но, тьма холодная, это его не спасет. Злобная грымза знает все наши почерки. Руперт, например, так и не научился ставить подпись, но миссис Гейл сразу понимает: «Ага, сасквайр, это твое». Значит, если верну в стопку — кому-то несдобровать. А кому?
И тут ее прошиб холодный пот. Кто больше всех пыхтел? Кто спрашивал горгулью, про какую беду написать? Кто только оправился от хвори, у кого еще не варит голова? Пол Иголочка — вот кто! Это он не сумел придумать больше одной строки. И неслучайно написал «гнила». Он-то сам переболел, вот и всплыло на ум страшное слово. Что же мне делать?!
Салли сготовила завтрак, принесла отцу в постель:
— Папенька, поешьте…
Он рыкнул, махнул кулаком, перекатился на бок. Отцу было скверно. Всегда бывает по утрам. Салли поцеловала его в лоб, оставила тарелку у кровати, сама наскоро что-то перекусила. Оделась, обулась, выбежала в школу: нынче суббота, потому вечерний класс занимается с утра, а дневной — отдыхает. И все это время, пока готовила, одевалась, бежала — она думала, как поступить.
В школе служили два учителя. Отец Бартлби, приходской священник, вел уроки слова божьего. Все остальное — словесность, географию, математику, манеры — преподавала миссис Гейл. Отец Бартлби был прекрасным, отзывчивым, добрым человеком — мог просто так взять и похвалить, или погладить по голове! Миссис Гейл была монстром. Ее прозвали горгульей, что звучало обидно для каменной скульптуры. Ни одна горгулья из восьми, украшавших городской собор, ни разу не высмеяла ребенка, не обозвала тупым поленом, не стукнула тростью по рукам. На любой урок миссис Гейл Салли входила, стиснув зубы, точно в пыточный застенок. А словесность была хуже всех. Грымза хоть как-то могла простить, если ученики путали квадрат с кубом или графство с герцогством, но ошибки в словах не прощала никогда. Все от пакостного убеждения: «Вы живете, как говорите. Не научитесь говорить — не научитесь жить». В неверно сказанных словах она видела доказательство ничтожности школяров.
И вот прямо в пасть этому чудовищу Салли должна вложить сочинение Пола! Сочинение из одной строки, без начала и конца, еще и с мерзким словом. Если Салли возьмет ведро помоев и опрокинет парню на голову — это будет ласка в сравнении с тем, что устроит миссис Гейл.
Но с другой стороны, а можно ли не принести? Ведь тогда получится, что Пол вовсе ничего не написал! Просидел целый урок — и не вывел ни одной строки! За что горгулья накажет страшнее: за полную лень или непроглядную тупость?
Тяжелые мысли задержали девчонку. Она пришла в школу не первой, и даже не пятой. Почти весь класс сидел за партами, а горгулья перебирала стопку сочинений. Всунуть листок уже не было шанса. Ни жива, ни мертва, Салли упала на свое место. Раскрыла тетрадь со вложенным сочинением Пола. «Леди гнила в темнице…» Салли подумала в отчаянье: а леди Алиса что бы сделала на моем месте? Как бы спасла любимого?
Она чуть не взвизгнула, когда нашла ответ. Я допишу за него! Много не успею, но хоть абзац, этого хватит! А когда горгулья вызовет Пола, скажу: «Миссис Гейл, я это вчера нашла на полу. Верно, он обронил». И отдам ему — пускай читает!
«Леди гнила в темнице. Рыцарь пришел ее спасти». Что было дальше? Салли, где твоя фантазия?
— Чуда не произошло, — мрачно изрекла миссис Гейл, шевеля рукою стопку. — Искра мысли не зарделась в ваших котелках. Да, Эмма, даже в твоем. Сейчас мы дружно в этом убедимся. Я буду вызывать по очереди, каждый прочтет свое творение. Затем обсудим. Первым у нас…
Горгулья вызвала Рыжую с Третьей и размазала по стене. Здоровенная дерзкая деваха, дочь мастера-кожевника, сглотнула сопли и уползла за парту. Горгулья проводила ее словами:
— Это не твое. Работай чем можешь: кулаками, грудью, бедрами — но не пером.
Салли могла бы насладиться разгромом обидчицы, если б так напряженно не думала над сочинением. «Леди гнила, рыцарь пришел спасти». Что дальше?.. Пусть будет так: «Он сакрушил стражников мечом и арболетом. Выбил двери тимницы и вызвалил леди». Хорошо, записала. Но это совсем чуть, горгулья не наестся. Так, надо понять: отчего она гнила? Наверное, какая-то хворь. Вот — гнойная болезнь! Стоп, а такая бывает? Неважно, это ж сказка, пущай будет. «Леди мучилась от гнойной болезни. Рыцарь отнес ее на руках к себе домой, уложил на пастель и нежно облобзы…» Боги святые, вот же словечко! «Нежно пацыловал в уста. Патом он побежал искать лекаря…»
Горгулья поочередно расправлялась с учениками. Милдред и Мартин получили свое. Милдред зарюмсала, горгулья пристыдила:
— Дура ты. Что б я ни сказала, это слез не стоит. Заплакать на людях — худший стыд, чем написать дрянной текст.
Милдред совсем раскисла и убежала во двор. Вышла Эмма, гордо зачитала свое сочинение. Там шло про графа и графиню, кто-то из них был рода Агаты.
— Ты хоть что-нибудь знаешь про Светлую Агату, чтобы писать такое? Думаешь, самая умная? Что ты о себе возомнила, хочу узнать?!
— Да, миссис Гейл, — ответила Эмма, — я думаю, что самая умная в этом классе. И еще самая красивая.
Горгулья грохнула тростью по столешнице:
— Еще раз сравнишь себя с Агатой — я тебе руки отобью!
— Простите, миссис…
Эмма сжалась и поковыляла на место. Горгулья чуточку смягчилась:
— Вернись, возьми листок. Можешь исправить, если хочешь.
Салли строчила: «Лекарь сказал рыцарю вот што. Гнойную хворь так просто не вылечишь. Но есть одно чудище в водах смерти, если ему оторвать клык истиреть в парашок и посыпать язвы, то хворь прайдет. Рыцарь пустился в плаванье на каровел… коравел… на шхуне. Он дастиг водов смерти и нашел чудище и атрубил…»
— Читай, сасквайр.
Здоровяк Руперт под взглядом горгульи на фут убавил росту. Тихо, но твердо прочел:
— Злодей взял красивую леди в плен. Рыцарь прискакал на коне, чтобы спасти. А еще у него был сасквайр. Они сшиблись, злодей убил рыцаря. Но потом сасквайр победил злодея и полюбил леди. Все, миссис Гейл, больше нету.
Горгулья помедлила, теребя трость, будто думала, как лучше унизить здоровяка.
— Сам скажи: ты хорошо написал?
— Не знаю, миссис Гейл…
— Дубина. Повторяю вопрос: ты написал хорошо?!
Он собрал волю в кулак:
— Так точно, миссис Гейл.
— Почему хорошо?
— Злодея убили. Сасквайр сделал подвиг. Его посвятят в рыцари. Хорошо.
Горгулья состроила нечто, похожее на улыбку. Ее верхняя губа была рассечена, в изломе рта виднелась щербатая дыра.
— Ступай на место, сасквайр Руперт. Что-то ты сможешь.
Он зашагал, надуваясь от гордости. Никто другой не заслужил ничего, более похожего на похвалу.
— Салли, теперь твое.
Она удивилась: уже? Мой листок был внизу, отчего же так быстро?
Но размышлять не приходилось, Салли вышла к доске, взяла бумагу из рук миссис Гейл. Горгулья носила черные перчатки.
— Ты написала очень много. Почему?
— Она тут до вечера торчала, гы-гы-гы! — заржал Руперт, окрыленный похвалой. Горгулья жестко рубанула:
— Знай свое место! Я с ней говорю.
Салли затрепетала. От нее ожидался ответ — но какой? Что сказать, чтобы не в грязь лицом?
— Я написала много, потому…
— Почему?
— У меня хорошая фантазия, миссис Гейл…
— Громче, не мямли!
— У меня хорошая фантазия!
— Уверена в этом?
Салли помнила, что сказал Руперт: «Так точно, миссис». Его похвалили, вывод ясен: надо быть уверенной в себе. Но он же чурбан с пустой головой! Он уверен потому, что не имеет мозгов! А я не могу так, откуда мне знать точно…
— Не знаю, миссис Гейл…
Горгулья скривила уродливые губы:
— Ты трусиха, Салли?
Вот в этом она была уверена. Так точно, трусиха, абсолютная правда. Но слишком стыдно сказать.
— Не знаю, миссис Гейл…
— Зато я знаю. Мне жаль тебя… Ладно, читай.
И тут у Салли поплыло перед глазами, а к горлу подкатил комок. Вчера она думала… планировала… собиралась… Боги, как же нелепо! Что она только вообразила — что сможет при всех прочесть свое признание? И никто не засмеет, не покрутит пальцем у виска, горгулья не втопчет ее чувства в грязь?! Салли сглотнула, облизала губы, утерла нос рукавом… Попыталась начать, выдавила первое слово…
Задохнулась и вернула листок училке.
— Я не могу…
— Громче!
— Я не могу, миссис Гейл.
— Стало быть, ты написала дерьмо.
Она залилась слезами.
— Это неправда! Я хорошо придумала!..
— Может быть, — сказала горгулья, — я-то не знаю. Раз ты сама побоялась читать, значит, сказка — дрянь.