Я опустил огнемет и достал пистолет. Наверное, сидящий незнакомец услышал мои шаги — он дернулся, но не произнес ни звука.
Во избежание неприятностей я поднес пистолет к его голове и приподнял дулом край плаща. Тотчас раздался приглушенный стон.
Почти наверняка несчастный был жертвой, и все же что-то заставляло меня подозревать в его появлении ловушку. Я ощущал это всей кожей: под личиной этого бедняги мог прятаться кто угодно… если, конечно, он не был посажен сюда в качестве наживки, а слуги Длинного в это время не ждали за дверью, когда мы потеряем бдительность.
— Кто ты?
Незнакомец не ответил.
— Где мы можем найти Длинного?
Молчание…
Осмелев, я откинул тряпку с его лица и… Сложно передать, какая лавина чувств обрушилась на меня!
Передо мной была Лиз… Растрепавшаяся челка до половины закрывала ее лицо, рот и нос были закрыты широкой полосой пластыря, обезумевшие от страха и боли глаза переполнены отчаяньем.
Лиз, моя Лиз… Я узнал бы ее среди тысяч.
Я думал, что Длинный подстроил ловушку, но все было проще и хуже: он «всего лишь» преподнес мне самый неприятный из возможных сюрпризов.
Лиз приподняла голову, обращая на меня свой страдающий взгляд…
— Бог ты мой! — вырвалось у меня. — Лиз! Что он сделал с тобой?
За моей спиной что-то зашевелилось — это подошел удивленный и растерянный Реджи.
— Реджи, — начал объяснять я, — это девушка из нашего городка, но она…
Я не успел договорить, потому что произошло нечто настолько ужасное, что я так и замер на месте, раздираемый болью, страхом, отвращением и… даже не знаю, чем.
Охватившее меня чувство было настолько сильным, что я просто потерял способность соображать.
Ткань на спине Лиз зашевелилась, будто вздымаемая изнутри. Картина, возникшая через секунду, на всю жизнь отпечаталась в моей памяти: кусок спины Лиз был вырезан, а на месте удаленного позвоночника шевелился нечеловеческий эмбрион. Он некоторое время возился, разбрызгивая во все стороны мерзкую слизь, затем приподнял лысую уродливую головку. Его взгляд был направлен прямо на меня.
— Неплохо играешь, мальчик! — засипел он тусклым голоском, копирующим интонации Длинного. — Но если ты поедешь на восток, ты будешь мертв…
Это выглядело настолько дико, отвратительно и жутко, что я не выдержал: комната поплыла у меня перед глазами и я на какое-то время потерял сознание.
РЕДЖИ
У меня не было выбора. Девчонка и так страдала, и ее было не спасти, а чудовище могло выскочить и причинить массу неприятностей. Его появление, признаться, потрясло меня. Я никогда не был любителем мерзких сцен, а эта была в своем роде уникальной. Мне даже показалось, что я схожу с ума… Впрочем, к последнему я почти привык. Так вот, выбора у меня действительно не было — я оттолкнул Майка (он почему-то упал) и направил на девчонку огнемет.
Огненная струя накрыла их, маленькое чудовище в спине Лиз задергалось и принялось вопить дребезжащим гадким голоском. Девушка чуть слышно стонала, но я не опускал огнемет, пока все звуки не стихли, а от обоих тел не остались только бесформенные обугленные кучи. Так ей было лучше… Это я знал наверняка. Хотя конечно, смерть в огне ужасна и мучительна, но…
Что я оправдываюсь? Я поступил правильно, но совесть все равно будет твердить мне, что я убийца, пока я буду жив. Но не мог я поступить по-другому… Не мог!
Майка из склепа я вывел — он был как в бреду.
Я прекрасно понимал его чувства… Мне было тоже тяжело, а если учесть, что эту девчонку он знал и, видимо, любил… Я даже не пытался успокоить его в прямом смысле слова. Он сам должен был справиться с этим горем.
Чуть позже, уже в пути, он вспомнил, что у Лиз глаза были немного другого цвета… Может быть, он просто утешал себя, не знаю. Не знаю… Я знал одно: теперь нам следовало быть готовыми и к новым сюрпризам такого рода. Это был уже не первый раз, когда Длинный оставлял нам свои «визитные карточки», но эта «визитная карточка» оказалась самой страшной. Эта девушка была похожа на ту, что все время чудится Майку. Но и для меня Длинный может подобрать кого-то «родного». И я, как и Майк, буду страдать и надеяться на ошибку: не тот, не та…
Я даже не знаю, что писать в дневнике. Мне тяжело заниматься сейчас этой работой, но если я брошу ее, размышления совсем меня доконают. Бедная девушка… За что пострадала она? Она-то была живой, пусть даже не той его знакомой: ее глаза не оставляли в этом сомнений. Эти твари не способны так мучиться…
Еще немного, и я сменю Майка у руля. Хоть какое-то занятие… Вопреки предупреждениям Длинного мы движемся на восток. Там оставался всего лишь один город — Перигорд…
Так что же мы встретим в нем?
ЛИЗ
Чем ближе мы подъезжали к Перигорду, тем тяжелее становилось у меня на душе. И дело было не только в предстоящих похоронах, не только в обострившемся предчувствии — сама дорога действовала на меня угнетающе. Когда машина мчится и остается только сидеть и ничего не делать, в голову лезут мысли. Много мыслей. Поэтому дорога так приятна, когда на душе легко, и так ужасна, когда тебе есть над чем задуматься. От монотонного мелькания придорожных деревьев возрождались все мои кошмары и страхи…
Меня удивляло, как хорошо держалась бабушка. Она давно уже заговаривала и о собственной смерти и относилась к этому так философски, что, если я не совсем извелась за время пути — благодарить за это можно было только ее.
— Я похоронила своих внуков, — почти спокойно, во всяком случае, без видимого волнения, говорила она, глядя прямо перед собой, — своих детей, теперь пришла очередь моего мужа… Я так любила его!
Краем глаза я заметила ее взгляд — и поразилась. Все ее спокойствие было фикцией, маской. Дедушка был последним по-настоящему близким ей человеком, и ее взгляд говорил об истинном размере потери сильнее, чем слова. Бедная бабушка! Как уважала и жалела я ее в этот момент!
— Но у тебя остались я и Джерри! — попробовала отвлечь я ее.
Да, мы остались… пока. Все то же гнетущее предчувствие постоянно шепчет мне, что мне придется встретиться со смертью раньше, чем положено природой. Судьбе было угодно втянуть меня в чью-то жестокую игру, и не в моих силах было из нее выйти. Я могла только ждать или бороться по правилам, придуманным не мной. По страшным правилам.
— Джерри приезжает только изредка, — напомнила бабушка. — А как ты? Тебе по-прежнему снятся все эти кошмары?
Она посмотрела на меня с таким пониманием, что я невольно ответила отрицательно:
— Да нет…
Мне не хотелось признаваться ей в последних «открытиях»; кроме того, разве это можно назвать снами? Ох, лучше бы обо всем этом и не вспоминать… Чует мое сердце: близко развязка, близко… Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить опустевшие города, мимо которых мы проезжали. Жуткое зрелище — по-другому не скажешь. Зачем мне напомнили об этом? Мне стало страшно, по-глупому страшно. Больше я ничего не слышала и ни на что не хотела отвечать.
Майк… если бы ты мог меня услышать и прийти на помощь! Что буду делать я, столкнувшись с реальной бедой, если даже ожидание ее заставляет меня так страдать? Говорят, иногда ожидание страшнее… Надеюсь, что это так.
Наша машина проехала мимо фанерного щита с названием города и цифрой, указывающей количество его жителей. Цифра была всего лишь трехзначной — я слишком поздно обратила на это внимание. Зато на пустоту улиц — сразу… Если большинство городов, встретившихся нам по пути, были уже мертвы, этот еще жил — но был при смерти. Кое-где на улицах еще встречались одинокие фигуры — но они только подчеркивали общее запустение. Еще больше я видела закрытых и забитых досками домов.
Похоже, мы подоспели к кризису. Перигорд ждала агония, и мне очень не хотелось бы ее застать.
Сколько времени мы здесь пробудем? Хотелось бы поменьше… Хотя от судьбы не уйдешь. Если Длинный не встретится мне здесь, наши пути пересекутся где-нибудь в другом месте.
Наша кавалькальда из трех машин подъехала прямо к моргу. Двери распахнулись нам навстречу, и оттуда вышли двое. Никогда я не видела людей столь неприятных: оба молодых человека были похожи, как родные братья, если не как близнецы. Черты их лиц отличались правильностью, но и она производила отталкивающее впечатление из-за полной неподвижности. Больше всего они напоминали оживших мертвецов… если не являлись таковыми в действительности. Конечно, любая работа накладывает на людей свой особый отпечаток, но не до такой же степени! Служители морга направились к нам — даже движения у них были совершенно идентичными. Роботы, заводные машины…
Мы с Джерри помогли выйти бабушке. День выдался солнечный, но от этого было только тоскливей. Похоронными делами лучше заниматься в пасмурные дни… Бабушка сделала несколько шагов и вдруг всхлипнула. Впервые за все время выдержка изменила ей.
Из двери показался пастор. Вначале он тоже мне не понравился: его глаза странно блуждали, руки подрагивали, как у алкоголика, но затем я встретилась с ним взглядом… Боже, что это был за взгляд! Судя по нему, передо мной был один из несчастнейших обитателей этого мира…
Пастор шел неуверенно, то и дело косясь назад. Подойдя к краю лестницы, он оглянулся уже открыто и поморщился. И тогда я поняла: Длинный держал его в качестве заложника! Может быть, в этот момент ему в затылок было нацелено дуло пистолета… Или это было плодом моей фантазии? Не знаю… Мне так показалось — и все. А вот несчастен и испуган он был и в самом деле. Как же он мог нести людям утешение, если сам нуждался в нем больше других?
— Я не могу, — проговорила вдруг бабушка, и я забыла обо всем.
Мы с Джерри кинулись к ней.
— Ты должна быть сильной, бабушка. Дедушка не хотел бы видеть тебя слабой…
Слова… простые слова…
Бабушка в ответ только вздохнула и подавила новое всхлипывание.
— Да, да… Я постараюсь…
Бедная моя бабушка! Бедные мы все…