Целых два урока ломал я голову: как найти этого художника? Так ни до чего и не додумавшись, я опять созвал своих молодцов.
— Слушай, — сказал я Зурабу-Головастику, — по- моему, в нашем классе поэтов не водится. Судя по тому, как состряпаны стихи, это кто-то из старшеклассников. Да и рисунок твёрдой рукой сделан: видать, умелый человек сработал.
— Хе-хе, рисунок хороший! — соглашается Головастик.
— Чего хорошего-то? Рука, говорю, твёрдая у человека, а не рисунок хороший. Ты осторожно порасспроси и ребятам нашим скажи. Интересно, кому это жить надоело?..
Но кончились уроки, а мы так ничего и не узнали о моём «доброжелателе».
И ребята на каждой перемене толкались перед газетой и от души смеялись, заливались смехом.
«СМЕРТЬ» БАБУШКИ
Вся эта неделя давила меня, как хурджин[2], набитый камнями.
Хотел я того или нет, мне всё равно приходилось любоваться карикатурой на себя.
Через неделю, когда вся эта история немного утихнет, забудется, я смогу прибегнуть к способу, который придумал сам, немало удивив своих единомышленников. Ничего не поделаешь, не могу я смириться со своею судьбой, такой уж я человек. Да и как можно с ней смириться, когда ходишь по земле безобидный, как ягнёнок, а она тебе такой капкан ставит, будто ты волк! Так уж моя чудная башка устроена: только меня прижмет посильнее, как мигом она что-нибудь такое выдумает, что я и сам изумляюсь и с завистью поглядываю на себя.
Главное теперь было — переждать немного.
Вчера я присутствовал на сборе звена. Тихо, мирно выслушал проработку и наставления. Не забыли, разумеется, и про карикатуру со стишками под ней, но никто словом не обмолвился, чьих это рук дело.
Тогда я встал и, на удивление всем, сказал:
— Товарищи, я решил исправиться!.. Ещё до карикатуры решил. Об этом свидетельствует и то, как я потрудился на пришкольном участке. Я же не виноват в том, что деревья нельзя прививать осенью; откуда мне было знать об этом… Но стенгазета помогла мне понять свою вину перед отрядом. Вот только жаль, не могу поблагодарить моего «доброжелателя», не знаю, кто он…
— О какой ещё благодарности ты говоришь… — прервала меня Лали. — Если действительно решил исправиться, докажи делом. А насчёт прививки деревьев, кстати, Заури тебя предупреждал…
— «Заури, Заури»! — не выдержал я. Слышать не могу от неё это имя. — Вот наступит февраль, посмотрим тогда, как он проведёт прививку. Пилы от топора отличить не умеет ваш Заури…
Утро выдалось пасмурное.
Я, хмурый, вошёл в класс, сел за парту мрачнее тучи и стал ждать, кто спросит о причине моего грустного настроения.
Сижу минуту, другую. Никто не обращает на меня никакого внимания.
Вот и Гиви пришёл. Как всегда, рот до ушей и жужжит над ухом:
— Ну как?
— Тише, — говорю я. — Никто ни о чём не спрашивает. Чёрствые люди…
— А ты попробовал бы слезу пустить.
— Не выходит…
— Ничего, заметят, — обнадёжил меня Гиви.
Тут вдруг Лали чихнула, да ещё два раза подряд.
Я встал и, как это делают обычно старые люди, похлопал её по спине и сказал печальным голосом:
— Не болей, а то тоже вдруг умрёшь…
Ребята услышали мои слова и удивлённо вскинулись.
— Вчера вечером, — продолжал я слабым голосом, — мы получили телеграмму о том, что бабушка моя скончалась. Сейчас я как раз думал о ней, когда ты чихнула. Бабушка всегда говорила, что чихнувшего надо похлопать по спине и сказать ему что-нибудь, а то может помереть.
— И ты в это веришь?! — поразилась Лали.
— Поверишь, когда у тебя такое горе, что сам не свой…
Тут кто-то из ребят удивлённо сообщил, что видел мою бабушку нынче утром, когда в школу шёл.
— Да это не та бабушка! — воскликнул я. — Умерла другая, которая по отцу…
Я уже чуть не плакал, живо представляя умершую бабушку, о смерти которой не помнил даже мой отец — так давно её нет в живых.
— А что с бабушкой случилось?
— От чего она умерла?
— Долго ли болела?
Я всем объяснил, что бабушка была ещё вовсе не старая, что болели у неё только ноги, но после поездки в Цхалтубо[3] и это прошло.
Думал я, от чего мог бы умереть такой здоровый человек, и придумал:
— Незадолго до смерти у неё начался прострел.
— Что это за болезнь? — заинтересовалась Лали.
— Боже упаси! То в голове стрельнёт, то в пояснице, то в ноги ударит, то как стрела между рёбрами вонзится! Словом, стреляет всюду.
Ребята окружили меня. Даже из других классов сбежались.
— У него бабушка умерла.
— Бабушка?..
— Да, видите, чуть не плачет, еле удерживается.
Первый урок у нас вела классная руководительница. Когда я слабым голоском откликнулся на свою фамилию, она удивлённо вскинула голову.
— Как видно, стенгазета пошла тебе на пользу, Девдариани?
— Очень даже… Только сейчас у меня большое горе.
— Какое ещё горе! — Учительница, не понимая, что происходит, готова была вскипеть, по своему обыкновению.
Но Лали Чихладзе, так сказать, погасила огонь прежде чем он разгорелся.
— У него бабушка умерла, — сообщила она учительнице.
— Да что ты говоришь?! — искренне огорчилась учительница.
— От прострела умерла, — пояснила словоохотливая Лали; и кто только тянул её за язык!
— От прострела? — изумилась учительница. — Это странно…
Я почувствовал, что дело может принять нежелательный оборот, и поспешил вмешаться.
— Это, — говорю, — бабушка так думала, что у неё прострел. На самом же деле она давно хворала сердцем, а недавно, когда её с приступом везли в больницу, вдруг арба перевернулась на камнях…
Я сунул руку в карман и стал себя больно щипать, но, как назло, ни одной слезинки не выжал из глаз. Тогда я закрыл лицо руками и стал всхлипывать.
Не знаю, насколько убедительной показалась всем причина смерти бабушки, но факт, что в её смерть поверили все. Да, пожалуй, это и неправдой-то нельзя было назвать. Она ведь и правда умерла, а когда…
После этого мне только и оставалось, что вздыхать и шептать что-нибудь невнятное на уроках.
Зато мои ребята развили кипучую деятельность.
— Нужно, чтобы внук сказал проникновенные слова на похоронах бабушки, — заявил Зура и чуть не сгубил всё дело — едва удержался, чтоб не рассмеяться.
— Конечно, конечно, — поддерживает его Вахтанг.
— Художник… Нужен художник… Надо сделать надпись на венке, — носится по классам Дито.
— Стихи!.. Надо написать стихами. Отзовитесь, кто у нас поэт! — требует Гиви.
Весь день они бегали из класса в класс.
Во всей школе оказалось целых три поэта и пять художников.
Вот тебе и новая задача. Поди узнай, кто из них «доброжелатель».
— Раз уж такая получается неразбериха, — заключил Дато, — давайте отлупим всех пятерых художников и троих поэтов!..
— Нет, так не годится, — возразил Коки. — Лучше по жребию, на кого выпадет, — Он смущённо потупился.
— Глупости! — сказал я. — Может, жребий выпадет как раз на невиновного. Хватит нам и того, что о нас люди говорят. Не будем мы бить невиновных!
Я решил: пусть каждый из поэтов и художников напишет и нарисует что-нибудь, а там мы уж попробуем определить среди них правого и виноватого.
На третий день мы собрались в тени огромного старого дуба: мы теперь всегда здесь собираемся, когда надо что-нибудь решить. Я сидел на камне, который мы сюда прикатили, а ребята — вокруг.
— Итак, — сказал я, как хан, взобравшись на камень с ногами, — покажите, кто и чем нас порадовал.
— Хе-хе-хе! — засмеялся Зура и протянул мне листы бумаги из альбомов для рисования.
— Подавай по одному. Будем рассматривать каждый рисунок в отдельности…
По нашему мнению, рисунок одного из пятиклассников так расползся вкривь и вкось, что считать эдакого мазилу художником было бы слишком большой честью для него.
Вторая работа принадлежала нашему однокласснику Алико Немсадзе.
— Что такое? Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй? — удивился я.
— Его сильно бить нельзя, у него гланды, — поспешил предупредить Коки.
— Да он и ни при чём! — успокоил я Коки.
Уж такой есть: справедливость для меня превыше всего.
— Ну-ка вот на это погляди! — протянул мне Головастик плотный лист бумаги.
— Всё ясно! — хватил я кулаком по камню. — Это он!
Судя по всему, моим «доброжелателем» был Залико из шестого класса. Всё, художник в ловушке. Теперь оставалось найти поэта.
Ни первый, ни второй поэт не вызвали подозрения, хотя стих первого чуть не выжал из меня слезу, но зато когда мы читали третий, на глаза нам навернулись настоящие слёзы, а в горле застрял ком. Гиви так даже начал всхлипывать.
— Ну, попался, голубчик! — воскликнул я и что было сил хватил кулаком по камню.
Дальнейшее расследование было признано ненужным.
А бабушка?..
Как я уже говорил, её смерть давно пережил уже даже мой отец. А мне вот и через тридцать пять лет после своей кончины она невольно оказала такую неоценимую услугу. Ну, а если бы эта замечательная старушка была и сейчас жива, разве стал бы я жаловаться на судьбу? Да никогда в жизни!
ПЛЕМЕННОЙ БЫК
У шестиклассников после уроков сбор звена. Я послал туда своего человека — ищем Залико, художника-доброжелателя.
— Там никого нет, ушли! — сообщил нам вернувшийся Коки и смущённо потупился в землю. — Ушли на ферму.
— Куда?
— Они уже который раз там устраивают собрания, среди навоза.
— Ага, верно, они же шефствуют!.. — вспомнил Вахтанг.
— Что ещё за «шефствуют»? Коров, что ли, доят?
— А кто их знает, кого они доят. Факт, что ушли. — Коки наконец поднял голову и посмотрел мне в глаза.
Делать нечего — отправились на ферму. Хорошо ещё, попутная машина подвернулась, отруби везла. Только дорога до фермы больно нехороша — растрясло нас порядком. Кто-то даже сказал, что лучше было бы пешком добираться.