— Хорошо! Только не накручивай меня.
— Я не накручиваю. Но сердцем чувствую: они его до добра не доведут.
— Все, хватит! Я завтра поговорю с Егором! — отрезал Сердюк.
Неприятный разговор испортил и без того паршивое настроение. Он поднялся из-за стола, прошел в зал и включил телевизор. Экран вспыхнул яркими красками трибун малой арены «Лужников», и волнующий рокот тысяч болельщиков заставил дрогнуть сердце заядлого болельщика. Шла двенадцатая минута второго периода, счет на табло 2:1 в пользу «Динамо» прибавил ему настроения и на время заставил забыть о Гастролере, службе и продолжавшей ворчать в соседней комнате жене.
Острая и бескомпромиссная игра старых соперников отвлекла на время. Стремительные атаки накатывались то на одни, то на другие ворота, шайба, как мышь, металась под клюшками хоккеистов. К концу периода уральцы сумели переломить игру, и все чаще их мощные броски угрожали воротам динамовцев. Гол назревал, и на последней минуте шайба, словно пойманная рыба, затрепыхалась в сетке ворот бело-голубых. После перерыва магнитогорцы усилили натиск, и еще две безответные шайбы пропустили динамовцы. Финальный свисток судьи подвел печальный для Сердюка итог — счет на табло был 4: 2 в пользу «Магнитки».
Проигрыш любимцев не добавил настроения. Он возвратился на кухню и еще долго возился с моделью парусника-корвета, а когда прошел в спальню, жена вновь напомнила о сыне.
— Толя, Егор так и не пришел?
— И что? — буркнул он.
— Ты с ним поговори. Первый час, а его нет дома.
— Наташа, он взрослый человек и голову на плечах имеет.
— Взрослый, говоришь?! Как связался с байкерами, так все и покатилось. Последнюю сессию с тройками сдал.
— Хорошо-хорошо, я же сказал, поговорю! А теперь давай спать, — ушел он от продолжения неприятного разговора.
«Да, надо обязательно переговорить, а то с этими гастролерами скоро про сына родного забуду», — решил Сердюк и повернулся к стенке. В меркнущем сознании бледными масками то возникали, то проваливались в темноту лица Митрова, Стельмаха, Дудинца, Оноприенко и Литвина. Они корчили ему рожи и злорадно хихикали.
Глава пятаяЧто это за страна — с ее секретами?
Пустая пачка из-под сигарет «Кент» и мало что говорящая информация по ракетному комплексу «Тополь» в тот злополучный для резидентуры ЦРУ в Киеве день не стали последним сюрпризом, который преподнес ей Фантом. Саливана, питавшего надежду на то, что установленные технарями Дункана в камере хранения миниатюрные видеокамеры дадут результат и Инициативник, наконец, «засветится», ждало жестокое разочарование.
После того как Перси оставил в тайнике деньги, смена операторов, дежурившая в посольстве и не спускавшая глаз с мониторов, к своему изумлению увидела на экране не физиономию неуловимого Фантома, а усыпанное веснушками лицо мальчишки. Воровато оглянувшись по сторонам, он открыл ячейку хранилища, вытащил сверток с долларами и, крутнувшись волчком, шмыгнул в толпу.
Саливан, а вместе с ним Перси, Ковальчук и Дункан тупо смотрели на тускло мерцающий экран, с которого на них щурилась нахальная рыжая физиономия, и не могли найти слов. Фантом в очередной раз сделал им козью морду и оставил в дураках. Одним ловким ходом он легко ушел от наблюдения и чужими руками утащил из-под носа американской разведки «каштан» в десять тысяч долларов.
— Мерзавец! Подлец! — взорвался Саливан, и его кулак с грохотом обрушился на крышку стола.
— Э-э, кто бы мог подумать? — растерянно пробормотал Дункан.
— Во, дает! — восхитился Ковальчук.
Перси промолчал, чтобы лишний раз не попасть под горячую руку рассвирепевшего Саливана. Но это не спасло. Метнув на него испепеляющий взгляд, тот дал волю гневу.
— И это все вы, Марк! Изменник на месте?! Черт вас дернул тащить эту мерзость ко мне!
— Сэр, я только выполнял свой долг, и не моя вина, что все так получилось, — попытался объясниться Марк.
Но Саливан не стал даже слушать и костерил на чем свет стоит всех подряд. Попал под этот накат и Дункан. Без вины виноватый, он растерянно хлопал глазами и, когда к нему вернулся дар речи, осекся на первом же слове. Саливан и ему заткнул рот, припомнив все, что было и не было. Хитрый Ковальчук предпочел не переть на рожон и отступил в сторону. Перси угрюмо смотрел в пол и чувствовал себя так, будто его с головой окунули в дерьмо. Вольно или невольно, но он оказался первым и, похоже, станет крайним в этой скандальной истории.
«Черт бы с ним, с Фантомом! Прокол с ним еще как-то можно объяснить. Мало ли, всякое случается. Но на что списать десять тысяч долларов? На что?! На глупость? Но на чью? Это же надо в конце службы, и так обгадиться! Теперь все зависит, как Саливан повернет дело», — терзался Перси.
Тот, словно прочел его мысли, яростно прорычал:
— Это же надо так обгадиться! Что прикажешь докладывать в Лэнгли? Что? Я тебя спрашиваю, Марк?!
Тому ничего другого не оставалось, как молча проглотить обиду.
— Подождать, — выдавил из себя Дункан.
— Да?! Сэм, тебе легко говорить. А мне что делать, когда вопрос на контроле у директора? И потом, на что десять тысяч спишем?
— Сэр, может, не стоит сгущать краски? Подождем, его следующий ход, — пытался сгладить ситуацию Перси.
— Что?! Ход! С вашими ходами, Марк, мы уже превратились в посмешище!
— Сэр, но Фантома тоже можно понять. Он серьезно рискует и потому страхуется.
— Страхуется?! А кто мне десять тысяч вернет? Кто?!
— Сэр, Фантому нужен миллион, и он проявит себя, — неожиданно проявил смелость Дункан.
— Действительно, нас же никто в шею не гонит! — поддержал его Ковальчук. — А деньги, что деньги, спишем на выборы. Тысячей больше, тысячей меньше — какая разница? Ни сегодня, так завтра между «оранжевыми» и «синими» такая драчка начнется, что только успевай нашим ненасытным «кроликам» «капусту» подкидывать.
— Генри, выбирай выражения, мы с тобой не на ферме, — рыкнул Саливан и, отшвырнув от себя информацию Фантома, заявил: — Хватит советов! Тема с Фантомом закрыта! Все свободны!
Ковальчук с Дунканом вышли из кабинета. Перси предпринял еще одну попытку переубедить Саливана. Но тот категорично отрезал:
— Все, Марк, я сыт по горло этим мерзавцем и вашими авантюрными предложениями. Больше не хочу о нем даже слышать! Вы слышите? Не хо-чу!
— Авантюрные?! — Перси задохнулся от возмущения и, в ярости хлопнув дверью, вылетел в приемную.
Саливан выругался ему вслед и излил злость на ручке. В его побелевшем от напряжения кулаке она жалобно хрустнула и развалилась на куски. Он смахнул осколки со стола на пол, вскочил из кресла и, в душе проклиная всех и вся, принялся описывать круги по кабинету. Вызывающая выходка Перси и эта, сейчас выглядевшая откровенно дурацкой, бездарная возня с Фантомом взвинтили и без того накрученные нервы.
В последние месяцы ему пришлось работать без выходных. Удачно начатая операция по компрометации президента Кучмы и его ставленника на президентских выборах Януковича к финишу начала пробуксовывать. Выпущенный из бутылки джин «оранжевой революции» вот-вот грозил выйти из повиновения. Ее «вожди», почувствовав вкус близкой власти, закусили удила, перестали прислушиваться к советам и гнули свое. В то время как на юге и востоке Украины набирали силу другие настроения, площади и улицы Крыма, Донецка и Луганска запестрели российскими флагами, на митингах все громче звучали голоса: «Скинуть захребетников-бандеровцев!» и «Идти в Россию!». В ответ в Закарпатье и на Львовщине подняли истошный вой «отмороженные» националисты и боевики из УНА-УНСО.
Призрак гражданской войны замаячил на горизонте Украине — войны, которая могла ее взорвать и снова вернуть в объятия ненавистной Москвы. Такой ход событий никак не укладывался в сценарий, разработанный «яйцеголовыми» из Госдепа и ЦРУ. В нем Украине отводилась ключевая роль: вслед за Грузией стать важнейшим звеном в том «санитарном кордоне», что выстраивался вокруг пришедшего в себя после «трепки» бандитской приватизацией и сокрушительного дефолта «русского медведя».
Поход «западной демократии» на Украину, объявленный президентом Бушем полтора года назад, грозил потерпеть фиаско, а текущая по тайным каналам долларовая река бесследно уйти в «песок» и раствориться в карманах ненасытных конфидентов. В Лэнгли этого не хотели понимать и требовали решительных действий и результатов. Тон разговоров становился все более жестким. Саливану то и дело тыкали в лицо этим чертовым «планом» — так, будто он, Саливан, один был виноват в том, что рухнувший в девяносто первом году СССР не похоронил под своими обломками Россию.
План! Когда он появился? В декабре восемьдесят девятого на Мальте. В то время когда генсек Горбачев пожимал руку президенту США Бушу-старшему и говорил о перестройке международных отношений, директор ЦРУ в узком кругу объявил: «…Мы и наши союзники обязаны сделать все, чтобы Советский Союз навсегда перестал существовать как географическое понятие. Россия, этот последний осколок «империи зла», и она должна превратиться в лоскутное одеяло, которое мы будем кроить по своему усмотрению!»
В девяностых годах этот казавшийся фантастическим план осуществился. «Советский блок» — Варшавский договор и СЭВ — пал, вслед за ним канул в вечность СССР. Западная цивилизация, «переварив» к началу XXI века страны Восточной Европы и Прибалтики, через Кавказ и Среднюю Азию все ближе подбиралась к мировой энергетической кладовой — России. Сегодня на Украине, а завтра в Белоруссии на ее «кровеносных» артериях — нефтегазопроводах должна была окончательно затянуться экономическая удавка, чтобы навсегда поставить ее на колени.
Именно об этом говорил директор ЦРУ с Саливаном при его назначении на должность резидента. И у него захватывало дух от грандиозности поставленной задачи, а голову кружила слава исполнителя великой миссии. Но тогда в кабинете директора Саливан в полной мере не представлял всей ее сложности. Спустя полгода от той эйфории не осталось и следа. За время, проведенное в Киеве, он измотался больше, чем за все предыдущие годы службы. Сегодняшний провал операции с Фантомом его окончательно доконал. В эти минуты Саливану хотелось только одного: не видеть и не слышать ни Дункана, ни Перси, ни Ковальчука. Стены кабинета давили и плющили его. Швырнув документы в сейф, он, с трудом попадая руками в рукава пальто, оделся и, тяжело ступая, вышел из кабинета. Гулкое эхо пустых коридоров сопровождало его до дверей. На выходе морской пехотинец вытянулся в струнку и отдал честь. Скользнув по нему отсутствующим взглядом, Саливан спустился во двор к машине. Примерзшая на морозе ручка дверцы внедорожника с трудом подалась нажиму, он распахнул ее и плюхнулся на сиденье.