Тот поднялся из кресла и, дружески похлопав его по плечу, объявил:
— Штирлица или Тульева я вам не гарантирую, но что-то близкое к Бекасу у нас с вами, Коля, получится.
Гольцев не удержался и шутливо заметил:
— Михаил Иванович, вы только с ним не заигрывайтесь, а то уйдет в творчество, и мы потеряем лучшего работника.
— Лучшие и талантливые не теряются! — с улыбкой парировал Ножкин и, перейдя на серьезный тон, потребовал: — А теперь, друзья, я хочу посмотреть того, кого предстоит играть нашему герою. Надеюсь, в вашем сценарии трагический финал для Николая не предусмотрен?
— Конечно, нет! — заверил Сердюк и поторопил оператора: — Сережа запускай запись по объекту!
Зал снова погрузился в прохладный полумрак, и на экране замелькали кадры с Литвиным, отснятые разведчиками наружного наблюдения на улицах, в метро и в помещениях. Сеанс продолжался больше часа. Ножкин буквально впился в экран, ловя нюансы в его движениях, мимике, речи, и время от времени делал пометки в блокноте. Закончилась очередная кассета, и оператор приготовился поставить новую, но он остановил:
— Достаточно! Того, что я увидел, вполне хватит для роли.
— Насколько она сложна? — поинтересовался Сердюк.
— Не настолько, как вы думаете. Есть кое-что общее в движениях и мимике, сложнее будет с жестами и особенно с голосом.
— С голосом проблему мы сняли, — заверил Гольцев.
— Он что же, будет немым? — удивился Ножкин.
— Нет! Съест ящик мороженого и запьет холодным молоком.
— Николай будет простужен, — поспешил внести ясность Сердюк.
— Интересное решение?! — хмыкнул Ножкин и, перейдя на деловой тон, спросил: — Каким временем мы располагаем?
— Пять дней! Максимум неделя! — обозначил срок Сердюк.
— Сколько, сколько?!
— Извините, Михаил Иванович, у нас нет другого выхода.
— Ну, вы даете! Вот так с листа сыграть роль, и, насколько я понимаю, весьма опасную? Нет, друзья вы от меня требуете невозможного.
— Михаил Иванович, надо! — мягко, но настойчиво убеждал Сердюк.
— Я справлюсь! — заверил Николай.
— Он справится? Вы только посмотрите на него! Молодой человек, вы хоть понимаете, что говорите? Вы что, Смоктуновский или, может быть, Миронов? Пять дней? Нет, это немыслимо! — Ножкин развел руками.
— Простите, Михаил Иванович, я, конечно, не специалист, а нельзя ли свести это к отдельной сцене или эпизоду? — смущаясь, спросил Гольцев.
— Что вы хотите этим сказать?
— Встреча Николая будет проходить в кафе и займет, как мы полагаем, не больше часа.
— Так-так! Это уже кое-что, — смягчился Ножкин и потребовал: — Отсюда попрошу поподробнее, если это, конечно, не нарушает ваших тайн о самом месте и обстановке.
— Здесь нет секретов, — охотно согласился Сердюк.
Вместе с Гольцевым, стараясь не упустить деталей, они подробно описали обстановку в кафе. Ножкин внимательно слушал, изредка задавал уточняющие вопросы и в конце заявил:
— Тогда будем работать вживую!
— Что вы имеете в виду? — уточнил Сердюк.
— Репетировать прямо на месте, в кафе!
— Извините, Михаил Иванович, но такой вариант исключен.
— Это же почему?
— Так засветим не только Николая, а и саму операцию!
— Светить или темнить — я не электрик и в таких делах не разбираюсь, но, для того чтобы он не провалился, по-другому нельзя! — отрезал Ножкин.
Гольцев и Сердюк недолго думали и быстро нашли выход из положения. Он оказался на удивление прост. В тот же день на одной из конспиративных дач ФСБ бригада плотников в спешном порядке в глубине сада соорудила точную копию летнего кафе из парка ЦДХ. В это же время Остащенко, Байдин, Салтовский и девчата из секретариата достали из шкафов выходные костюмы и платья и готовились играть роли статистов в сценарии, который на ходу сочиняли Ножкин, Гольцев и Кочубей. Во второй столовой на Лубянке царил аврал, ее заведующая вместе с поварской бригадой в режиме ошпаренной кошки срочно готовили блюда под меню, на которое не поскупился широкий души Михаил Иванович.
Столь же стремительно развивались события и в Академии Петра Великого. После окончания лекции подполковника Ореста Литвина в коридоре перехватил помощник дежурного и направил его к начальнику факультета.
Генерал-майор Кузин, обычно суховатый и сдержанный в общении с подчиненными, на это раз был непривычно предупредителен и пригласил присесть. Литвин занял дальний стул и вопросительно посмотрел на генерала. Тот суетливо зашуршал бумагами, зачем-то надел очки и начал разговор с дежурной фразы:
— Как прошла лекция, Орест Михайлович?
— Активно, никто не спал, и были вопросы, — ответил он, теряясь в догадках по поводу своего внезапного вызова.
— У вас что в плане на эту и начало следующей недели?
«Следующая неделя? Встреча с Майклом!», — бросило в жар Литвина, и он невнятно пробормотал:
— Э-э, лекции, один зачет в двенадцатой группе, научная конференция в 4-м НИИ. Потом…
— Дома все в порядке? — перебил Кузин.
«С чего это такая забота? У генерала дембельский заскок?» — терялся в догадках Литвин и отделался общей фразой:
— Живы-здоровы, и никто не жалуется.
— Очень хорошо! Готовьтесь в командировку. Поедите принимать экзамены у будущих офицеров, — распорядился Кузин.
— Я?!
— Да вы, Орест Михайлович! Внезапно заболел полковник Скворцов, а вы у нас один из самых подготовленных преподавателей, полагаю, мне за нашу академию краснеть не придется, не так ли?
— Не-е-т, конечно. Но у меня… — растерялся Литвин.
— Ничего, ничего! Неделька активной и живой работы среди молодежи, — здесь на лице Кузина появилась то ли улыбка, то ли гримаса, — вам не помешает.
— Спасибо, но у меня были другие планы, — потерянно бормотал Литвин.
— Орест Михайлович, я не вижу радости на вашем лице. Странно, другие в командировку рвутся, а вы отказываетесь?
— Извините, товарищ генерал, устал. Две лекции, зачетная неделя.
— Устали? А кому сейчас легко, — деревянно пошутил Кузин и, согнав с лица гримасу, объявил: — Поезжайте в войска, там наберетесь новых сил, подпитаитесь живой практикой. Старшим команды будет полковник Белобородов. Командировочные и деньги возьмете у него. Выезд завтра. Пункт назначения — город Йошкар-Ола. Счастливого пути, Орест Михайлович!
После такого жеста генерала ему ничего другого не оставалось, как только благодарить. Эта неожиданно свалившаяся, словно снег на голову, командировка была так некстати. В последние дни Литвин жил только одним — предстоящей встречей с Майклом. Всего неделя отделяла его от того момента, когда сотни тысяч долларов, наконец, станут не манящим миражом, а реальностью. Он шел по коридору, а в голове царил хаос мыслей, его подмывало возвратиться в кабинет Кузина и отказаться от поездки в Йошкар-Олу.
Остыв, Литвин не стал пороть горячки. Отказ от командировки, в которую зачахшие на кафедрах преподаватели выстраивались в очередь, мог вызвать ненужные разговоры, а в нынешнем его положении это было ни к чему. В последнее время контрразведчики зачастили на факультет, и каждое их появление усиливало поселившийся в нем страх. Он исподволь подтачивал волю и не давал покоя ни днем, ни ночью. Командировка на время отдаляла его от того рокового рубежа, после которого все «мосты» были бы окончательно сожжены.
Возвратившись на кафедру, Литвин дождался, когда коллеги разошлись на обед, и открыл сейф. В нем хранилась ксерокопия акта по результатам испытаний системы навигации ракетной пусковой установки «Тополь-М». В тот момент, когда она перекочевала в тайник, сделанный им во внутренней перегородке портфеля, он даже не подозревал, что каждое его движение записывалось скрытыми камерами наблюдения, а копия самого «акта», «добытого» с таким трудом в 4-м НИИ, являлась всего лишь умело сработанной контрразведчиками «липой». Пользуясь предстоящей командировкой, он раньше времени улизнул из академии.
Жара на улицах к этому времени спала, свежий ветерок потягивал со стороны Москвы-реки и обвевал разгоряченное лицо. Скорым шагом он поднялся к станции метро «Лубянка», доехал до конечной и оставшийся километр прошел пешком. Прежде чем зайти в квартиру, решил освободиться от опасного «груза» и свернул в гараж. Тусклый свет затянутой толстым слоем пыли электрической лампочки едва пробивал густой полумрак. Рука безошибочно нащупала в кирпичной кладке место тайника. Отвертка вошла в паз, и, после легкого нажима на ручку, кирпич легко поддался. В темном провале тускло блеснула алюминиевая коробка. В ней хранилось будущее состояние — десятки страниц исписанных от руки и отснятых на пленку копий секретных и совершенно секретных документов. Всего ничего оставалось до того дня, когда сотни безликих цифр должны были пролиться «золотым дождем».
Литвин присел на ступеньку лесенки, открыл крышку коробки, положил в нее копию «акта» результатов испытаний системы навигации ракетной пусковой установки и, не удержавшись, принялся перебирать бумаги. Их шелест звучал для него самой приятной музыкой, пьянил голову и распалял будущие желания. Скоро, совсем скоро будет покончено с той жалкой жизнью, что ему приходилось влачить в последние годы. Одна, всего одна неделя и уже не придется лезть из кожи, чтобы копить копейку на отпуск, а там давиться резиновым шашлыком и запивать бормотухой. С миллионом баксов он сможет наплевать на службу, докторскую диссертацию, заваленную завистниками, на жилищную комиссию, пятый год кормящую обещаниями новой квартиры и жалкую зарплату, которой едва хватало, чтобы свести концы с концами.
Проверив и пересчитав все до последнего листа, Литвин сложил бумаги в коробку, спрятал в тайник и, закрыв гараж, направился домой. Там его «встретили» голодным клекотом полупустой холодильник и простуженным сипением неисправный сливной бачок в туалете. Воспользовавшись тем, что жена с сыном осталась ночевать у подруги, Литвин сел за подготовку шифровки для Майкла. Двадцать пять строк текста быстро легли на чистый лист бумаги. Непосвященному они вряд ли что могли сказать, письмо ничем не отличалось от обычной переписки коллекционеров и фанатов ракетной техники. Перед тем как запустить его в Интернет, он проверил текст до точки, до запятой и отправил в «электронный» океан. После этого ему осталось запастись терпением и ждать ответа.