– Конечно, я вернусь домой, – сказал я. – Без вопросов. Я должен. Но… что ж, я буду работать в медицинской сфере, потому что учился на врача. Но я не буду делать вид, что ничего не произошло. Я отправился в это путешествие для того, чтобы изменить свою жизнь.
– Этого не случится.
– Не случится чего?
– Вы не уедете из Лондона.
– Почему?
– Потому что не сможете.
Радостная улыбка и решительная, слишком уверенная манера держаться начинали мне надоедать. Этот мужчина казался слишком убедительным в своей роли прорицателя.
– Почему? – спросил я снова.
– Потому что ваша работа – и ваша жизнь – будут связаны с этим местом.
Ну да. Конечно. Как я не догадался? Настала моя очередь смеяться.
– И откуда же вы это знаете?
Нордхэген пожал плечами.
– У меня чуйка на подобные вещи, – ответил он. – Я не могу объяснить, но у меня есть способность смотреть на людей, слушать их и понимать в них больше, чем они хотели бы открыть. Нет, нет, не в плохом смысле, дорогой мой мальчик. Я бы сказал, что таким образом я привык ладить с людьми.
– Понятно. И по вашим ощущениям я останусь в Лондоне?
– Абсолютно верно.
– Что ж, доктор, я…
– Прошу, называйте меня Роджер.
Не было сомнений в том, что этот парень хочет стать моим другом.
– Что же, Роджер, боюсь, в этот раз ваша чуйка вас подвела.
– Как так?
– Через шесть месяцев мне придется вернуться в Штаты. Вот и все. Мне будет негде здесь жить, и я чертовски уверен, что к тому моменту у меня закончатся деньги. Мне нельзя работать врачом в этой стране, поэтому я вернусь в старые добрые США. Чтобы зарабатывать на жизнь.
Выкладывая все это Нордхэгену, я осознавал, что единственное, что держит меня на плаву, – это деньги. Все зависело от денег. А мои деньги закончатся через шесть месяцев. Неважно, насколько мне нравится в Лондоне и как сильно я люблю свою ночную жизнь. Деньги, вернее их отсутствие, вернут меня в дневной мир. Да, я буду работать дома, зарабатывать, как любой другой гражданин. Поездка в Лондон – это причуда. Не более того.
Но мой новый приятель доктор Нордхэген, Роджер, взгромоздившийся на барный табурет, словно какая-то странная птица, улыбнулся и покачал головой, будто я неразумный школьник, который не понимает очевидного.
– Квартира, жилье, деньги, – фыркнул он. – Все это лишь детали, банальности. – Казалось, его оскорбило то, что я снизошел до таких мелочных аргументов.
– Не поверите, сколько людей вынуждены обращать внимание на подобные вещи, – сказал я. Потом добавил: – У большинства нет выбора. Эти, как вы их называете, банальности, управляют жизнями людей.
– Именно! – воскликнул Нордхэген, словно я только что доказал его утверждение. – А знаете, почему я называют их деталями и банальностями?
– Если честно, понятия не имею, – ответил я.
– Потому что их можно легко получить. Я не шучу. Послушайте, доктор Сазерленд…
– Зовите меня Том. – К черту!
– Послушайте… спасибо. Том. Послушайте, Том, через шесть месяцев от этого момента, когда вы…
– Уже через пять, – поправил я его.
– Неважно, – упрямо продолжал Нордхэген. – К тому времени у вас будет все, что пожелаете, если вы этого действительно хотите. Деньги, лучшее жилье – все это можно очень легко достать. Если знаете, как.
Я не мог понять из его витиеватых речей, пытается ли он склонить меня к какой-то мошеннической схеме, проецирует ли свои мечты на мою молодость – или просто выпитое вино ударило ему в голову. Скорее всего, последнее, подумал я.
– Что ж, – махнул я рукой.
– Я не шучу, – настаивал он, сжав мою руку. Нордхэген был похож на худосочную старую птицу, но он меня удивил. В его хватке чувствовалась сила руки хирурга. – Скажите, – продолжил он, – когда вы приехали сюда, разве вы не говорили себе: «Лондон, весь Лондон у моих ног. Я могу делать здесь что угодно». Разве у вас не было таких мыслей?
– Конечно. Но все дело в чувстве свободы. У всех оно бывает, когда они уходят с работы и отправляются в путешествие. В отпуск.
– Да, да, – быстро согласился Нордхэген. – Но разница все-таки есть. У большинства людей нет цели. А у вас есть. И у вас появилась особая возможность. Вы дали себе на ее достижение шесть месяцев. Разве вы не знали, дорогой мальчик, что и за меньший срок можно завоевать или потерять целый мир? За гораздо меньший срок.
– Да, знаю, – ответил я машинально. Мне начало надоедать это направление нашего диалога. – Дело в том, что я всего лишь хочу хорошо провести в Лондоне время. Понимаете?
– Конечно-конечно, – кивнул Нордхэген. – Все сводится к этому, не так ли?
– Точно.
– Хорошо провести время, – повторил он, нахмурившись.
Я заметил, что мы почти допили наши напитки. Я его угостил, так что мы в расчете. Пора уходить. Я устаю, когда слишком много времени провожу в одном месте, особенно ранним вечером. Неужели мои движения и выражение лица так легко прочитать? Нордхэген заговорил, словно знал, о чем я думаю.
– Скажите, – начал он, – вы бывали когда-нибудь в «Террис»? Нет, конечно не бывали. Это закрытый клуб, а вы не местный. Он здесь рядом, практически за углом. Не хотите присоединиться ко мне и выпить там еще по одной?
– Эмм…
Я не особо горел желанием, но Нордхэген употребил слово, которое разожгло мой интерес. Закрытый. Возможно, у меня никогда не будет возможности попасть в мир Лондона, открытый только для своих. Может, старик и начнет действовать на нервы, но, если это произойдет, ничто не помешает мне уйти, когда я захочу. С другой стороны, мне ведь все равно надо было чем-то заняться. И вот у меня появился шанс заглянуть в закрытый Лондон. Мы ушли из «Карлайла» вместе.
– Вы определенно все делаете правильно, – заметил Нордхэген, ведя меня за собой через Сохо.
– Что вы имеете в виду?
– Лучший способ узнать место, увидеть, какое оно на самом деле, – это начать со дна. – Он снова улыбнулся. – Мы пришли. Заходите.
Той ночью мы побывали в «Террис» и еще в паре мест. Казалось, Нордхэгену известны все секретные питейные заведения Вест-Энда. И в них его тоже все знали. Маленький доктор, как его кто-то назвал, когда мы вошли в клуб, вызывал улыбки, кивки и приветственные жесты, где бы он ни появлялся. С течением вечера и с каждым напитком он становился все оживленнее, но нельзя сказать, что он напился до бессознательного состояния. Его речь оставалась ясной, и он без труда доходил до туалета или до следующего бара. Просто стал, скажем так, веселее.
Вскоре я убедился, что Нордхэген действительно косметический хирург, а я его интересую исключительно как потенциальный собутыльник. По его словам, он жил один и у него не было близких друзей. Только множество знакомых в лондонских клубах и пабах. Я принялся расспрашивать его о жизни, слишком в лоб, должен признать. Выпивка заглушила чувство такта, но, по крайней мере, мои сомнения развеялись.
– Как часто вы оперируете? – Я был уверен, что алкоголь и возраст негативно повлияли на его работу.
– Раз в неделю, конечно, – ответил он. – Мне тоже нужно зарабатывать на жизнь, знаете ли.
– И что вы делаете? Исправляете носы и все такое, верно?
– Да, я исправляю носы, еще как исправляю. Невозможно подсчитать, сколько носов я исправил за свою жизнь. – Нордхэген запнулся, словно осознание этого поразило даже его самого. – Делаю и другие виды косметических операций. Пересаживаю кожу, убираю двойные подбородки, делаю подтяжку лица, увеличиваю грудь, утягиваю бедра, подправить уши – кстати, здесь такая процедура популярна, поверьте. Разве что большинство клиентов вряд ли попросят сделать их похожими на кого-то из членов королевской семьи.
– Я никогда не задумывался об этой области медицины, – признался я. – Мне она всегда казалась слишком голливудской. Уверен, на самом деле это не так, но…
– В сущности, вы правы, – сказал Нордхэген. – Но мне всегда было интересно этим заниматься. Помогать людям ощущать себя лучше – и выглядеть лучше. – Потом, возможно, опасаясь, что его слова звучат слишком высокопарно, Нордхэген рассмеялся и добавил:
– Я даже изобрел способ создавать мочки ушей.
– Мочки ушей?
– Да. Некоторые люди рождаются без них. Создать их не очень сложно. Вы даже не представляете, сколько людей считают, что отсутствие мочки – отличительная черта серийных убийц. Конечно, это полная чушь.
– Вам нравится то, чем вы занимаетесь, – сказал я. А это уже немало. Я потратил немалую часть своей жизни на медицину, но еще не нашел область, которая бы меня по-настоящему интересовала и волновала. По умолчанию я был врачом общей практики.
– О да, абсолютно. Кстати, вы упомянули носы, и мне кажется, мне больше всего нравится заниматься именно носами. Да, носы – лучшая часть моей работы.
– Вышутите.
– Нет, я вполне серьезен, – настаивал Нордхэген. – Носы на лицах хорошеньких молодых девушек. Ах, нет ничего лучше, чем сделать хорошенькую шестнадцатилетнюю девушку сногсшибательно прекрасной, исправив ей нос. Это чудесно, правда – по-другому и не скажешь. Знаете, каково это? Вам сказать? Но это может прозвучать…
– Продолжайте. Расскажите мне.
На его лице застыло сентиментально-мечтательное выражение. Думаю, в этом было что-то комичное – старик, слагающий оду носам. Я мог его заткнуть, но не стал этого делать. Очевидно, тема носов занимала его не на шутку.
– Что ж, когда я вижу молодую девушку, – продолжил он, – ее прекрасные глаза, чудесные волосы и прелестные зубки, и она безупречна во всем, кроме носа, то думаю, что Бог схалтурил в тот день, когда сотворил ее, недоделал работу до конца. И теперь я должен добавить последние штрихи. Этим я и занимаюсь. Добавляю последние штрихи. Редкая привилегия, согласны?
Не знаю, сколько заведений мы посетили той ночью. Они находились или вверху, или внизу лестничных пролетов, редко на уровне улицы. Ни одно из них нельзя было назвать модным – просто питейные заведения с невыразительным интерьером. Я заметил, что ни в одном из клубов мы надолго не задерживались. Как только нам наскучивал один, мы перебирались в следующий.