– Да, что-то в этом роде. – Потом Эйлин спросила: – И какой же он из себя, этот знаменитый доктор Нордхэген? Как вы с ним познакомились?
– Встретил его в пабе, – ответил я. – Он довольно забавный, но его сложно разгадать. Я как раз думал об этом, когда вы ко мне постучались. Прошлой ночью мы ходили по не самым шикарным местам, но он в них казался органичным, как рыба в воде.
– А куда вы ходили?
– В питейные в Сохо. В таких местах в последнюю очередь ожидаешь увидеть знаменитого косметического хирурга.
– Я бы не назвала его «знаменитым», – сказала Эйлин. – Он не из тех докторов, которые посещают заметные события или благотворительные балы. У него другой имидж, но он считается лучшим косметическим хирургом в Лондоне, этим он и известен.
– Могу представить.
– Да. Говорят, что идти надо именно к нему. Если вы можете себе это позволить, конечно. К нему приезжают арабы и другие иностранцы.
– Золотая жила, – сказал я, представив очередь из арабских носов, уходящую за горизонт. – Что за забавный маленький человечек. Завтра вечером я с ним ужинаю.
– Должна сказать, что вы быстро влились в лондонское общество, – заметила Эйлин. Она шутила, но было видно, что мой рассказ ее впечатлил. Я улыбнулся.
После ужина мы выпили кофе с бренди, но я с трудом мог поддержать разговор. Информация о Нордхэгене занимала все мои мысли. Еще один кусочек пазла.
Подкрепившись едой и напитками, Эйлин стала более уверенной в себе. Она даже пару раз прислонялась ко мне вплотную. Боже, неужели она надеялась, что я со всей американской прямотой схвачу ее за тощие бедра? Но мои мысли были далеко, и, если она рассчитывала на романтическое продолжение вечера, мне пришлось ее разочаровать.
Я вернулся в свою квартиру рано и сразу лег спать. Мое тело нуждалось в восстановлении, в подзарядке. Еда пошла ему на пользу. Я проснулся около полудня, снова голодным, но полным энергии, готовым к свершениям.
Для ужина с Нордхэгеном я надел свой единственный костюм. Думаю, я ожидал увидеть его в той же потертой одежде – и поэтому удивился, что на нем тоже был костюм, причем пошитый на заказ. Теперь он выглядел соответственно своему статусу.
– Мы оба нарядились по случаю, – сказал этот старый лис в качестве приветствия. – Наши мысли сходятся.
Это было обычное для Нордхэгена замечание, невинная шутка. Но он произнес ее так, словно у нас с ним есть общая страшная тайна. Бармен усмехнулся, словно тоже был в нее посвящен. Мне это не понравилось.
Сперва я немного нервничал. Думаю, я все еще боялся, что совершаю огромную ошибку. Но после пары доз алкоголя мы с Нордхэгеном снова превратились в жизнерадостных гуляк.
Мы дошли до Джеррард-стрит, где поужинали в китайском ресторане. Прекрасный выбор – еда вкусная, а само заведение комфортабельное и просторное. Нордхэген комментировал заказанные нами блюда и китайскую кухню в целом. Его рассказ был остроумным и информативным, в нем не было помпезности и снисходительности. После мы продолжили играть в угадайку.
– Я бы сказал, что вы получили строгое религиозное воспитание, – размышлял он.
– Верно.
– Протестантское.
– Ага.
– Так я и думал. Вы не выглядите тревожным, скрытным и виноватым, как все католики. Даже бывшие католики не могут избавиться от этой манеры держать себя.
– В моей семье не было католиков, – подтвердил я.
– В ваших жилах течет шотландская кровь, судя по вашей фамилии. Значит, вы пресвитерианец?
– Вроде того, – признал я. – Разбавленный несколькими поколениями американцев. Я не имею никакого отношения к религии лет с пятнадцати.
Он кивнул и улыбнулся.
– Да, но поверьте, вывихи следует вправлять в более раннем возрасте.
Нордхэген произнес это замечание с такой веселой и озорной улыбкой, что на него невозможно было обидеться. Но я знал, что на следующий день мое отношение к его словам изменится в худшую сторону.
– Скажите, вы же не британец? – спросил я, ощутив внезапное вдохновение. Настала моя очередь задавать вопросы. – Вы сами сказали, что иностранец, как и я. Нордхэген – это немецкая фамилия?
– Скандинавская.
– Норвежская или…
– Откуда-то оттуда, да, – быстро ответил маленький доктор. – Но для меня нет разницы. Я так давно уехал, что моя родина для меня ничего не значит. Меня с ней ничего не связывает, и я живу здесь достаточно долго, чтобы чувствовать себя британцем.
– Вы…
– Мы закончили? Думаю, нам пора идти, – спокойно сказал Нордхэген.
Я задел его за живое? Старик не жаждал рассказывать о своем прошлом, или мне так показалось. Я не стал настаивать. Не хотелось портить ему настроение. В конце концов, он мне нравился. Но я решил, что обязательно подумаю об этом позже. Эта информация была важной частью тайны, которую мне хотелось разгадать. Может, он бывший нацист? Военный преступник? Или коллаборационист? Может, поэтому он не хочет возвращаться в Данию, или Швецию, или откуда он там. В чем бы ни заключалась его тайна, делиться ею он не хотел.
Хотя нет. Если в его прошлом есть нечто ужасное, нечто такое, что он хотел бы скрыть, то Нордхэген не открыл бы клинику в самом центре Лондона. Если верить Эйлин, его имя и фотография время от времени появлялись в прессе. Вряд ли такое мог себе позволить Эйхманн[16].
Скорее всего, он – жертва, беглец, опасающийся за свою жизнь. Возможно, он потерял друзей или любимых, а может, он всегда был одиночкой. Я действительно не имел ни малейшего представления о его прошлом, но это и делало Нордхэгена таким интересным – в нем было что-то, что будоражило любопытство.
Мы вышли из ресторана и дошли до многолюдной Шафтсбери-авеню.
– Вы не против, если мы немного пройдемся? – спросил он.
– Хорошо.
– Медленные прогулки помогают успокоить желудок и улучшают пищеварение, – объяснил он.
Впоследствии я узнал, что это – еще один маленький ритуал Нордхэгена. Я не возражал, хотя предпочитал успокаивать желудок после еды более традиционным способом: расположившись в удобном кресле. Мы прошли через площадь Сохо и вышли на Оксфорд – стрит, где Нордхэген поймал такси.
– Парк-стрит, – сказал он водителю.
– Куда мы едем? – спросил я, как только автомобиль тронулся. – В очередной клуб?
Я расслышал тихий смешок:
– Можно так сказать.
– Кажется, в Лондоне полно клубов.
– Абсолютно точно, – многозначительно согласился Нордхэген. – Лондон весь состоит из клубов, тех или иных.
– А вы в скольких состоите?
Маленький доктор махнул рукой, давая понять, что это не имеет значения.
– Примерно в… Впрочем, я понятия не имею, если честно, – ответил он. – Членство в некоторых клубах – забавная штука.
– Необходимо быть с кем-нибудь знакомым?
– Или быть знакомым с чьим-нибудь знакомым, да. Иногда это помогает. Но клуб клубу рознь. Той ночью мы посетили вполне легальные заведения, созданные, чтобы обойти наше хаотичное лицензионное законодательство. Некоторые клубы предназначены для представителей среднего класса, в них можно спокойно выпить и посплетничать. В других собираются люди с самого дна. О, мой мальчик, я мог бы сводить вас в по-настоящему страшные места.
– Здорово.
– На самом деле – нет. Вам так только кажется. – Нордхэген прочистил горло и продолжил. – Существуют и настоящие клубы – «Карлтон», «Реформ», «Будлс» и подобные места. Прекрасные заведения, но, боюсь, они постепенно вымирают.
Такси повернуло, потом еще раз. Через несколько секунд я заметил американское посольство, возвышающееся впереди. Огромный орел был похож на ночную хищную птицу, готовую взлететь. Мы проехали мимо и свернули на Парк-стрит.
– Вот мы и приехали, – объявил Нордхэген.
Я осмотрел здание, пока он расплачивался с водителем. Оно было построено из бурого кирпича. Элегантное, но очень узкое – не шире шести метров. За окнами не было ничего видно, лишь отблески света то тут, то там, словно они были закрыты ставнями изнутри. Я насчитал пять этажей.
– Впечатление обманчиво, – сказал Нордхэген. – Дом кажется небольшим, но внутри просторно. Возможно, его построил голландец.
Мы поднялись по ступенькам к тяжелой деревянной двери, освещенной электрическим фонарем. Нордхэген позвонил в незаметный дверной звонок, прикрепленный к дверному косяку, в нескольких сантиметрах от небольшой медной таблички, сообщавшей, что мы пришли в «Фезерс».
Сауна для геев? Фешенебельный бордель? Я начал волноваться. Вряд ли отсюда можно легко уйти, если я вдруг окажусь в щекотливом положении. Самое время прощаться.
Но дверь открылась, и я проследовал за Нордхэгеном в прихожую. Пол, стены и потолок покрывал темно-синий бархат. Нас встретили двое крепких парней в вечерних костюмах, которые выполняли функцию фейс-контроля. Им был знаком мой спутник, и нас препроводили в фойе. Лестница вела наверх и вниз, в подвальные помещения. В центральном лестничном пролете был установлен добротный старинный лифт. Кроме гардероба, в фойе имелись две двери без опознавательных знаков. В здании стояла тишина. Нордхэген замешкался, решая, куда пойти.
– «Фезерс», – сказал я. – Что это за место?
– Том, кажется, вы нервничаете, – сказал он, и его лицо расплылось в широкой улыбке. – Не стоит, мой дорогой. Пойдемте, выпьем в музыкальном баре, это поможет вам расслабиться.
Музыкальный бар находился на втором этаже. В помещении было темно, его освещали свечи в красных бокалах, стоявшие на столиках. Каждый столик был огорожен ширмой, что позволяло уединиться.
Где-то в баре кто-то играл на пианино. У коврового покрытия был настолько длинный ворс, что казалось, словно мы идем по подушкам. Кресла выглядели не менее шикарно. Я заметил барную стойку, но за ней никого не было. К нам подошла молодая женщина, и мы сделали заказ. Полагаю, я не был готов к ее появлению и слегка оробел. Через несколько минут она вернулась с нашими напитками, и я смог рассмотреть ее получше. Она была высокой, стройной, очень красивой, а ее одежда состояла из двух или трех шелковых платков, повязанных вокруг талии.