Как еще можно описать произошедшее? Она напоила и накормила меня, очаровала своими игрушками и красотой и соблазнила меня. Тот же стереотипный метод съема, которым пользуются богатые повесы, только вывернутый наизнанку. Когда мне пришло в голову такое сравнение, я рассмеялся. Меня это не беспокоило, напротив, я наслаждался каждой минутой, и мне хотелось еще и еще. Хотя, если задуматься, в поведении Лины было что-то хищное.
Об этом я размышлял в понедельник утром в такси по дороге на Мэтесон-роуд. После выходных, полных сексуальных утех, выпивки, наркотиков и недосыпа, я чувствовал себя как выжатый лимон. Когда я спросил Лину, увидимся ли мы снова, она ответила, что да, конечно. Но после того, как она вышла из такси на Маунт-стрит и я потерял ощущение ее присутствия, у меня появились сомнения и вопросы. Что-то было не так. Мне казалось, я понимаю, что именно. Это меня и пугало.
На НортЭнд-роуд я купил газету, но не мог заставить себя ее прочитать. Не оставалось ничего, кроме как целый день пролежать пластом в квартире. Удалось недолго поспать, но проснулся я потным и разбитым. В моих мыслях Лина была паучихой. Но если я муха, готовая добровольно принять смерть, то почему у меня было чувство, что меня освободили из паутины? Нет, все не так. Все дело в спонтанности – или в ее отсутствии. Я не имею в виду любовь с первого взгляда. Два человека встретились, между ними пробежала искра, а потом все завертелось. Но все было не так, не совсем так. Лина взяла меня на прицел, как только я оказался в офисе Нордхэгена. Когда я был рядом с ней, то, что происходило между нами, казалось мне полностью нормальным. Но после меня не покидало гнетущее чувство. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, как бы мне этого ни хотелось.
Позже я вышел на прогулку. На небосклоне ненадолго показалось слабое английское солнце. Было холодно и ветрено, и даже воздух меня раздражал. Впервые район, в котором я жил, показался мне унылым и депрессивным. В нем было что-то мертвое, словно дома – это пустые раковины, оставшиеся после отлива. Мне было неуютно, и мое настроение не улучшилось даже в пабе. В темном помещении пахло сыростью. Заведение открылось всего несколько минут назад, и пиво казалось кислым на вкус. Лина права. Теперь во мне было слишком много фантазий, и реальность представлялась унылой.
Тем вечером я остался дома, и заняться мне было нечем. Я подумывал сходить на представление в Вест-Энд, но мне не хватало ни сил, ни желания выйти на улицу. Лине я так и не позвонил. Может, мне это привиделось, но у меня было ощущение, что мы договорились пару дней отдохнуть от общества друг друга. Теперь я жалел, что не позвонил ей, и еще хуже было от того, что я не удосужился спросить ее домашний номер. Его не было в телефонной книге, а в справочной мне его сообщить тоже не смогли.
Я думал о Лине и Нордхэгене. Какие между ними отношения? Размышления об этом вызывали слишком много боли. У меня появились мрачные подозрения. Одного уикенда оказалось достаточно, чтобы у меня развилась дикая паранойя. Неужели Нордхэген свел меня с Линой специально? Зачем? И почему она охотно согласилась? Что все это значит?
Мои абсурдные размышления были милосердно прерваны стуком в дверь. Знакомое «тук-тук». Это была Эйлин Фотергилл. Соседка. Торговля шпоном. Два килограмма датской ветчины. Все это всплыло в памяти, словно обломки какой-то другой жизни.
– Привет, – сказала она подозрительно дружелюбно. – Я подумала, может вы хотите выпить стаканчик шерри?..
Шерри, наконец-то.
– Эм-м, что ж, это было бы чудесно, – ответил я. – Но, боюсь, не сегодня. Через пару минут я ухожу.
– Ладно.
– В джаз-клуб Ронни Скотта, – пояснил я. – У меня там назначена встреча. Первое выступление начинается сразу после десяти.
Звучало правдоподобно, и Эйлин поверила.
– Тогда в другой раз, – сказала она. – Я заметила, вы уезжали на выходные.
– Эмм, да.
– Здорово. Вы были за городом?
Ее вопрос ввел меня в ступор. У меня не было ни малейшего желания рассказывать ей все, но сложно врать о пригороде, где я ни разу не был, человеку, который может его знать.
– На самом деле нет. Я был у друзей на севере Лондона. Знакомые моей семьи. – Я вошел во вкус. – Я откладывал встречу с ними. Это своего рода обязательство, понимаете? Но в выходные все-таки съездил к ним – и неплохо провел время.
История получилась не очень. Вообще в ней не было никакого смысла, но Эйлин была слишком воспитана, чтобы донимать меня расспросами. Она ушла, взяв с меня обещание, что я выпью с ней шерри в другой раз. Уродина, думал я, настоящая уродина – только поглядите на этот намечающийся пушок над верхней губой. А еще унылая. Я не замечал этого или не задумывался раньше, но Эйлин – унылая женщина. Шерри? Ну нет!
Моя импровизация привела к тому, что тем вечером мне все-таки пришлось выйти из дома. Я провел его в ночном клубе на Оксфорд-стрит. Дорогое заведение с гнетущей атмосферой. В клубе находились обычные посетители – арабы, бюрократы и менеджеры по продажам, с готовностью торгующие Британией даже в вечер понедельника. Шоу оказалось китчево-пошлым, ни одна из хостес не привлекла моего внимания. Несмотря на это, я просидел там до трех утра – по инерции, подпитанной алкоголем.
Следующий день я провел за мазохистским экспериментом. Остался дома, прибирался в квартире, слушал музыку по радио. Решил не звонить Лине. Конечно, хотел и пару раз чуть не набрал ее рабочий номер, но сдержался. И что же я выяснил о себе из этого эксперимента? К вечеру я был сам не свой. Она поймала меня на крючок. «Особая смесь» – крутая штука, но я подсел на другой наркотик – на Лину Равашоль, и у меня была ломка. Я плохо спал той ночью. На следующий день, рано утром, я позвонил в офис Нордхэгена. Лина ответила на мой звонок, и мне сразу стало лучше.
– Не могу сейчас говорить, – сказала она.
– Когда сможешь?
– Перезвони завтра.
– Завтра? Почему не сегодня днем или вечером?
– Это зависит не от меня.
Над ее последней фразой я думал весь оставшийся день и полночи. На следующее утро у нас состоялся точно такой же диалог. Я повесил трубку с мыслью, что Лина делает недвусмысленный намек. Прощай. Приятно было познакомиться, Том, а теперь – прощай. Тем вечером я шатался по Вест-Энду и выпил довольно много алкоголя из его погребов. Впрочем, впереди меня ждал еще один неожиданный поворот.
Пару вечеров спустя я бесцельно слонялся по Сохо. По пути мне попался «Карлайл», куда я решил заглянуть на пинту пива. У барной стойки сидел Нордхэген. Был ранний вечер, но он уже успел напиться. Глаза у него слезились, и он старался формулировать мысли осторожно. Он посмотрел на меня и сразу же узнал.
– Том. Рад тебя видеть. Садись рядом, дорогой мальчик.
Мы выпили. Потом еще и еще. Нордхэген всем видом показывал, что нам надо встречаться чаще, словно это я его избегал. Я собирался ему напомнить, что он обещал перезвонить мне и назначить другую дату для совместного ужина, но решил, что в его текущем состоянии в этом нет никакого смысла.
Мы покинули уютный «Карлайл» и направились по знакомому маршруту питейных заведений. Это была ночь злачных мест, а не изысканного «Фезерс». Но я все равно пошел с ним и был счастлив, что мне снова повстречался маленький доктор. Впрочем, теперь меня интересовал далеко не он. В «Террис», или в «Тобис», или в другой подобной забегаловке я спросил у него о Лине.
– Ах, она – прекрасное дитя, – сказал он заплетающимся языком.
Потом он долго смотрел на меня хитрым, коварным взглядом, и я решил, что он меня дразнит, чтобы я попытался вытащить из него больше информации о ней. Какое-то время наш разговор крутился вокруг Лины Равашоль, но я не узнал почти ничего нового. Может, дело было в скрытности Нордхэгена, а может, в количестве выпитого. Наконец я решил отбросить осторожность и спросить напрямую. Я уже смирился, по крайней мере, частично, с тем, что у нас с Линой нет будущего, именно так я понял ее намеки. Поэтому решил, что терять мне нечего.
– У нее кто-то есть? Бойфренд или еще кто? Нордхэген улыбнулся, опустив взгляд в бокал.
– Нет, нет, – ответил он. – У нее никого нет.
– Что ж. Мне хотелось бы с ней еще раз встретиться. Как думаете, Роджер, это хорошая идея?
– Потрясающая. Почему бы и нет? Она же существует, нужно только руку протянуть.
Он говорил о ней, как о Джомолунгме. Затем на какое-то время он вернулся в состояние спокойствия и ясности ума, которое иногда бывает у пьяных. Заговорил серьезно и откровенно.
– Том, я давно хотел с вами поговорить. Я хочу предложить вам работу. Ваше будущее здесь, вы же знаете.
Может, ему это и известно, но для меня его предложение не имело никакого смысла. Я ничего не знал об этой области медицины. И вообще, у меня не было разрешения на врачебную деятельность в Великобритании.
Нордхэген замолчал, ожидая моего ответа. Я ничего не сказал, и он продолжил.
– Ей нужна помощь, – пробормотал он, скорее обращаясь к себе, чем ко мне. – Я больше не справляюсь. Слишком старый. Тяжело, слишком тяжело.
Я списал его слова на пьяный бред, как и большинство из сказанного им тем вечером. Но наша ночная вылазка прошла не зря. Я получил от него то, что хотел: подтверждение того, что у меня есть шанс на отношения с Линой. Если она хочет меня отшить, пусть так и скажет. Бойфренда у нее нет, так что я – не третий лишний. Она существует, нужно только руку протянуть. Хорошо, попробую еще раз. Я бы попробовал в любом случае, но сейчас у меня появилась надежда.
На следующий день я вспомнил о словах Нордхэгена. Он часто закладывал в мой мозг вербальную бомбу с часовым механизмом, детонирующую где-то через день. «Она – прекрасное дитя», – сказал он о Лине. Теперь я задумался, может, Лина – его дочь? Зарплаты ассистентки в клинике не хватит на такой дом, как у нее. К тому же она… Но если у нее есть деньги, то зачем работать? С другой стороны, если она работает на отца, у которого много денег, – то это все объясняет. То, что у них разные фамилии, не противоречило моей теории. Роджер Нордхэген и Лина Равашоль. Две загадки – или все-таки одна? Чем больше я узнавал о них, тем меньше понимал, что происходит.