Я сел, девушка все еще лежала на полу подо мной. Но продолжала бороться и схватила меня за яйца. Ее ногти впились мне в плоть, и я инстинктивно отпрянул назад. Я упал на девушку и выставил одну руку вперед, для упора. Теперь она схватила меня за лицо, ее ногти разрывали мою кожу. Когда я почувствовал ее ногти на своих глазных яблоках, я издал вопль, полный ярости и страха, и замотал головой изо всех сил.
В этот момент последняя надежда на то, что это игра, испарилась. На подсознательном уровне я наконец сообразил, что девушка не собирается останавливаться.
Никакая она не актриса. Наш поединок для нее – вопрос жизни и смерти. Она хотела причинить мне боль, покалечить меня, убить меня. Она превратилась в бешеное животное и была готова порвать меня на куски, если бы я позволил. Я оказался в кошмарном сне и, как любой главный герой кошмарного сна, только сейчас начал осознавать, что происходит.
Но даже тогда я не хотел причинить девушке необратимый вред. Я намеревался вырубить ее и снова приковать к балке. Все могло закончиться именно так, кроваво и жестоко, но все остались бы живы.
Однако все вышло иначе, потому что к тому моменту я тоже превратился в животное. Она пыталась выцарапать мне глаза, и я отреагировал со всей яростью. Принялся избивать ее обеими руками – и вспомнил, что в одной из них держу нож, только когда ее руки обмякли и жизнь вышла из ее тела, словно затихающий шторм. А потом я заметил кровь, бьющую из ран, которые я ей нанес.
Я склонился над девушкой. Где-то в глубине души я чувствовал облегчение: мне удалось выжить в этой смертельной схватке. Но в то же время я разрыдался, оплакивая то, что произошло. То, что я сделал. Я не мог в это поверить. Я никогда никому не причинял вреда. Как могло дойти до такого?
– Не-е-е-е-е-ет! – закричал я.
Комната поглотила мой вопль. Я чувствовал себя одиноким, и тьма окутывала меня, словно саван. В темноте продолжали танцевать стробоскоп, лазеры и призрачные голограммы. Но я был уже не там. Я чувствовал себя звездой, чья история повернулась вспять – и она превратилась в газовое облако. Я чувствовал, как исчезаю. Казалось, у меня больше нет оболочки.
Появилась Лина, и я кинулся к ней, благодарный за то, что могу сконцентрироваться на ком-то другом. Мы яростно набросились друг на друга, словно одной только силы будет достаточно, чтобы наши тела и сознания слились воедино. И занялись любовью прямо там, в луже крови, как в первый и последний раз. Занялись любовью из-за отчаяния. Все потаенное, что в нас было, вырвалось наружу, и теперь мы взглянули друг на друга заново.
Затем Лина вывела меня из темной комнаты, умыла меня, обработала раны, потом помылась сама. Я был как в тумане. Я мог бы сказать, что меня обманули, соблазнили, заставили сделать то, чего я не хотел. Она подвергла мою жизнь опасности, и это привело к смерти другого человека. Я мог бы настоять на том, чтобы мы разобрались с этой ситуацией по закону, неважно, какие будут последствия. Но в то же время я отбросил эти мысли как нечто глупое и бессмысленное. Меня никто не обманывал. Я мог отказаться в любой момент и оказался там, где хотел быть. Все просто. Кого я обманываю? Никакая я не жертва, а человек, влюбленный в фантазию. И эта любовь превратила меня в убийцу. Во всем виноват я сам. Но Лина – нечто большее, чем просто фантазия. Она – настоящая. Она рядом, и я ее все еще люблю. Даже сильнее, чем раньше, потому что эта новая кровавая реальность связала нас еще крепче.
Наша с Линой любовь была похожа на экзотическое растение, которое растет само по себе. Его нельзя культивировать, обрезать или направить. Им движет анархия, иначе оно погибнет. И, конечно, я не хотел, чтобы наша любовь погибла. Я был близок с Линой как никогда. И эта новая реальность пугала, но в то же время делала меня счастливым.
Лина прикоснулась к моему лицу, словно прочитав мои мысли.
– Теперь ты знаешь, – сказала она тихо. – Окончательная фантазия – это единственная реальность. Они неразрывно связаны. И теперь ты понимаешь, какая у меня фантазия, правда?
– Власть.
Лина улыбнулась.
– Да, – сказала она. – Власть. – Она посмотрела мне в глаза. – Ты здесь, потому что веришь. Ты теперь все понимаешь. Из-за этого чувства ты оставил пустоту позади. Вот что заставило тебя преодолеть тысячи километров и оказаться здесь. Ты нашел здесь неудержимую силу природы, прикоснулся к ней и позволил ей пройти через себя. Теперь она переполняет тебя, но вскоре ты научишься ей управлять и никогда не будешь прежним. Тот, кем ты был раньше, мертв. Вся твоя жизнь вела тебя к этому моменту, и ты знаешь, что так и должно быть.
Я посмотрел в окно на парк через дорогу. Квинс-Вуд. Мне показалось, что я способен видеть сквозь деревья и кусты. Видеть то, что скрыто там, под землей. Видеть тела. Тысячи скелетов, сокрытых под землей.
– Да, – сказали.
Я сказал «да», но через пару дней был уже в нескольких сотнях километров от Лины, в другой стране. Для меня оказалось невозможным спокойно сидеть в квартире. Я едва мог контролировать свое тело. Мои нервы расшатались, сердце бешено колотилось, а руки постоянно дрожали. У меня кружилась голова, когда я переходил из одной комнаты в другую. Я часто ходил в туалет, даже когда в мочевом пузыре совсем не оставалось жидкости. Пытался есть, осознавая, что от голода чувствую себя только хуже, но удавалось проглотить одно лишь яблоко, не более того.
Мысли бросало из крайности в крайность. Они были наполнены ужасными видениями. В одну секунду я чувствовал угрызения совести и тоску, в другую – холодное безразличие. Я был в ужасе от того, что произошло у Лины, от того, что я сделал. Но более того, впервые в жизни я испытывал страх, настоящий страх.
Я убедил себя в том, что в мою квартиру в любую минуту может ворваться полиция. Представлял себе заголовки газет и репортажи теленовостей, которые увидят во всем мире, даже в моем родном скучном городке в Огайо. Бывшие соседи и коллеги из Нью-Хейвена будут давать обо мне интервью: он был таким, он был сяким, он всегда казался… Временами я жалел, что та девушка меня не убила. Конечно, такая смерть была бы ужасна и бессмысленна, но жизнь с грузом преступления на плечах представлялась мне куда худшим бременем.
Когда я вышел из дома Лины, магия начала ослабевать. Фантазия представлялась незначительной по сравнению с ужасным событием, произошедшим в моей жизни. Не знаю, очнулся ли я ото сна или отошел от шока, но, добравшись до своей улицы, чувствовал себя безумно одиноким и раздавленным осознанием того, что случилось в Квинс-Вуд.
Несмотря на все мои попытки объяснить самому себе этот инцидент, осмыслить его до конца мне так и не удавалось. Кем была эта азиатка, которую я убил? Как она оказалась прикована к балке на чердаке у Лины? Очевидно, Лина все это и устроила. Но я все еще любил Лину и не мог поверить в то, что она хотела, чтобы произошло убийство. Хотя ее реакция, то неистовство, с которым она занялась со мной сексом в луже крови, все это красноречиво доказывало то, что она желала именно этого. Все произошедшее казалось таким нереальным, что иногда мне почти удавалось убедить себя, что мне это привиделось. Впрочем, раны у меня на теле были настоящими, и мозг не покидало ужасное осознание содеянного.
Я вышел из дома, чтобы купить бутылку виски. Я пил, пока не заснул, проснулся посреди ночи и выпил еще, потом опять отрубился. Я пил, чтобы забыться. Не помню, видел ли я сны той длинной ночью.
На следующее утро я чувствовал себя еще хуже. К болям по всему телу добавилось похмелье. Горячая ванна пошла мне на пользу, но я смог съесть только тарелку бульона и тост. У меня не получалось избавиться от усиливающегося чувства клаустрофобии, и я начал складывать чистую одежду в один из двух своих чемоданов, тот, что поменьше. Мне нужно было уехать на несколько дней – может, навсегда. Лондон внезапно оказался слишком невыносимым местом, и, хотя я никуда не хотел уезжать, я должен был уехать куда-нибудь.
В гостиной лежал атлас. Я открыл карту Западной Европы. В телефонном справочнике нашел список авиакомпаний, летавших из Лондона. Долго смотрел на карту и список, как человек, у которого прямо перед глазами лежит план выживания, осталось только его расшифровать.
Париж, Рим, Мадрид, Амстердам, Берлин, Копенгаген – чудесные города. Но я думал о них не как обычный турист. Я собирался не осматривать достопримечательности, а залечь на дно. И по возможности открыть себя заново. И пока я сидел там и размышлял, то понял, что хочу прежде всего оказаться подальше от Лины Равашоль. Я понятия не имел, какие отношения нас теперь связывают, и хотел в них разобраться. Но я не смогу это сделать, если останусь в Лондоне, под ее чарами.
Я пытался представить себя в различных городах – в Цюрихе, Брюсселе, Венеции – и чувствовал себя уязвимым. Португалию я сразу отбросил, так как читал, что там какое-то время скрывался Джеймс Эрл Рей[19], а его примеру мне следовать не хотелось. Может, лучше отправиться в курортный городок где-нибудь на побережье Средиземного моря, на одном из островов, или даже в Северную Африку? Но все эти варианты казались скучными и непривлекательными. Я уже почти выбрал Мальту, но тут наткнулся на гораздо лучший вариант – Люксембург. Крошечная страна, окруженная Францией, Германией и Бельгией. Саму ее и на карте не так-то просто разглядеть, но рядом с ней расположены несколько крупных городов. На острове можно оказаться в ловушке, а вот из Люксембурга легко уехать, если потребуется. Можно даже пешком пересечь границы трех различных стран. Я ничего не знал об этой стране, но чутье мне подсказывало, что уехать туда – лучший выбор. Я позвонил в «Люксэйр» и забронировал билет на дневной рейс в этот же день.
У меня оставалось мало времени, но быстрые сборы помогли отвлечься. Я собрал чемодан, положил паспорт во внутренний карман куртки и перед выходом проверил все комнаты в квартире. Потом дошел до банка и получил несколько дорожных чеков и немного наличности. Неизвестно, сколько времени меня не будет, но кредитная карта тоже при мне. Поймал такси на НортЭнд-роуд и через полчаса прошел регистрацию в аэропорту Хитроу. Там купил газету «Геральд Трибьюн» и заказал в баре двойной скотч. Я все еще нервничал, но алкоголь помог немного расслабиться. На паспортном контроле никаких проблем не возникло. Я знал, что в Люксембурге меня тоже могут арестовать, но все-таки почувствовал себя в относительной безопасности, когда мой самолет оторвался от земли.