Вскоре мы с Линой начали терять к ним интерес. Я думал, что поставлю точку в наших отношениях, когда на танцполе сказал Салли: «У тебя пара шикарных бидонов, дорогуша, и, готов поспорить, отсасываешь ты как надо». Я думал, такой грубостью, подрывающей основы английской чопорности, я отпугну ее от себя. Но увы. До этого она сдерживалась в выражениях, а после того, как я подал ей пример, не стеснялась требовать большего.
Это привело к странному финалу. Однажды днем Салли позвонила нам домой, и я снял трубку. Она сказала, что хочет со мной поговорить. Она думала о том, что я сказал. Действительно ли я считаю, что у нее красивая фигура? Не слишком ли она крупная? Иногда она ненавидит свою грудь и считает верхнюю часть туловища слишком массивной. Она чувствует себя неуверенно, сказала она мне. Ей нужно слышать, как мужчина говорит ей, что у нее классная фигура и что сама она очень красивая. Потом она начала перечислять, во что одета. Во что-то кружевное и сексуальное. Она хотела бы, чтобы я ее видел, но так как это невозможно, начала описывать. Очень подробно. Потом попросила, чтобы я честно рассказал ей свою самую тайную фантазию о ней. Я сразу же сочинил ее, не пожалев деталей, которые она хотела услышать.
– Она кончает, – сказал я Лине, зажав рукой микрофон. – Прямо сейчас. У нас секс по телефону.
Лина сдержала смех и жестами подстегнула мою изобретательность. Таким образом мы с Салли консумми-ровали наши недоотношения посредством Лондонской телефонной сети. На следующий день мы сменили номер телефона. Перестали ходить в клуб, в котором познакомились и встречались с Тони и Салли, и больше никогда их не видели.
Эта пара напомнила мне слова, когда-то сказанные Линой или Нордхэгеном: без боли нет жизни. Мне казалось, что в погоне за новыми удовольствиями Тони и Салли на самом деле причиняют себе боль. Если они в состоянии сделать себе больно, то это значит, что в них все еще живо нечто важное. В конце концов они наберутся опыта, возобновят отношения и будут больше ценить друг друга. Или, наоборот, боль приведет к окончательному разрыву и к началу новой независимой жизни. Что бы с ними ни произошло, боль сыграет в этом главную роль. Боль – это выход.
Наступило лето. Начался Уимблдонский турнир, и в городе было полно туристов. Мы по-прежнему выходили в город по ночам, но больше не относились к этому как к чему-то обязательному. Часто мы оставались у себя в саду на крыше. Сидели, пили и наблюдали за тем, как над Лондоном сгущается тьма. Мы могли говорить или молчать, в зависимости от настроения. И вот в одну из таких ночей, когда небо было необычно безоблачным и звезды светили ярче городских огней, Лина заговорила о скуке.
– Не думаешь ли ты, что нам все досталось слишком легко, и поэтому мы ощущаем некоторую пресыщенность? – спросила она.
– Нет. А что?
– Иногда мне кажется, что я в состоянии застоя, – сказала она. – Когда надо было следить за тем, чтобы Нордхэген и его мирок не развалились, я пребывала в постоянном тонусе, в постоянном ужасе. Но теперь жизнь перестала бросать мне вызов.
– Какого вызова ты хочешь?
– Еще не знаю. Например, мы могли бы потратить все деньги и потом начать их снова зарабатывать. Существует столько разных опасных способов сколотить состояние.
– Конечно. Можно так сделать, – допустил я. – Пит Таунсенд однажды сказал, что не боится потерять все свои деньги, потому что всегда может взять в руки гитару и заработать еще столько же. Так что какой в этом смысл?
– Тогда оставим в покое деньги. Может, придумать что-нибудь, связанное с другими людьми…
– Предлагаешь поехать в Сербитон и потрахаться с Тони и Салли? Какой в этом смысл? Все равно что играть в карты и знать руку соперника. Нет уж, спасибо. К тому же единственным вызовом в таком случае будет стараться не рассмеяться им в лицо.
– Я не это имела в виду. Конечно, ты прав.
– Тогда что?
– Не знаю, Том. – Лина редко не знала, что делать, и я не понимал, как ей помочь. Я дождался, пока она продолжит. – Мне просто кажется, что решение лежит прямо перед нами, мы просто не можем за него ухватиться и воспользоваться им. В итоге оно тает и утекает сквозь пальцы.
Мне не нужно было уточнять, что она имела в виду. Лина снова говорила о власти. Нашей ускользающей подруге.
– Зачем она тебе?
– Не знаю. Затем.
– Почему?
– Потому что она не может лежать без дела. Она хочет развиваться. Она хочет действовать.
Я никогда раньше не слышал, чтобы Лина не говорила о чем-то прямо. Значит, ей хотелось, чтобы я предложил варианты. Я решил не ходить вокруг да около.
– Можно убивать людей, – сказал я. – Хотя это уже пройденный этап.
Лина улыбнулась.
– Убийства – не самоцель.
Не согласилась, но и не сказала «нет».
– Расскажи мне о своей фантазии, – попросил я. Беспроигрышный запасной вариант.
– Иногда, – начала Лина, – мне хочется увидеть, как этот город рушится.
– Я привязался к Лондону, – беспечно сказал я. – Жаль будет его разрушать.
– Город не в физическом смысле, не его прекрасные здания. В психологическом. Порядок.
– Ты имеешь в виду то, чем занимается ИРА? – рассмеялся я. – Британцы становятся только сильнее, когда кто-то атакует их размеренную жизнь. В результате действий ирландцев у британцев повышается самооценка, ведь так?
– О, я вовсе не думала о том, чтобы повышать людям самооценку, – сказала Лина. На ее лице блуждала улыбка. – Я бы заставила их страдать.
Воцарилось долгое молчание. Ночь вокруг нас казалась осязаемой. Я бы не удивился, если бы мог к ней прикоснуться – к аморфной, тактильной ночи. Наконец я заговорил.
– Я все еще здесь, – сказал я. – В голове появляются различные мысли. Я не в состоянии оглянуться назад. Это стало невозможным благодаря тебе, и я счастлив. Нордхэген сделал со мной то же самое, но по-другому. Назад пути нет. Я больше не тот, кем был раньше. «Любовь» – это слово, которым мы с тобой пользуемся редко. Может, потому, что оно кажется нам слишком поверхностным, или потому, что нам никогда не были нужны слова. Но прямо сейчас я не перестаю о нем думать, и хочу сказать вслух: «Я люблю тебя, Лина, я люблю тебя». После первых выходных, которые мы провели вместе, у меня было чувство, что жизнь моя окончена. Я не сразу это понял. На то, чтобы в себе разобраться, мне потребовалось время, но потом я пришел к одной простой мысли. Жить с тобой – только это имеет для меня значение. Более того, я даже не надеялся, что со мной произойдет что-то подобное. И я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу тебя потерять. Если это произойдет, я шагну с крыши или размажу свои мозги по стене тюремной камеры. У меня не будет выбора. Я просто самоуничтожусь. С тобой мне не скучно. По моему мнению, люди сами убеждают себя в том, что им скучно, по причинам, не выдерживающим критики. Я с тобой до конца, что бы ни случилось, какой бы ни стала наша любовь. Но я не хочу, чтобы мы сбились с пути. У нас может не быть второго шанса избежать наказания, и это самое страшное, что может произойти. Нам придет конец, и никакие фантазии или даже власть этого не стоят. Настоящий вызов заключается в том, чтобы не потерять то, что происходит между нами, не потерять нас. Мы должны сохранить наши отношения и использовать их по максимуму. Вот все, что я хочу.
После того, как я высказался, мне должно было стать легче, но как только я замолчал, у меня появилось дурное предчувствие. Словно видение, в котором Лина говорила: «Да, я твоя фантазия, но ты не понимаешь одного, Том, для самой себя я тоже фантазия. Я власть, а это значит, что власть – твоя самая главная фантазия, и ты не в состоянии мне сопротивляться, потому что я – непреодолимая сила природы, и наша любовь взлетит до небес, потому что иначе быть не может. Существуем только мы, что бы ни случилось».
Это видение меня шокировало, и я не мог отделаться от неприятного ощущения, несмотря на то что на самом деле Лина ничего не сказала. Она смотрела на ночное небо и держала меня за руку, потом повернулась ко мне, и я увидел, что ее глаза полны слез.
Относитесь к этому как к хобби. Любому человеку необходимо хобби. Сегодня я зритель. Я сижу в шкафу, который стал моей театральной ложей. В нем душно, но мне все равно. Сегодняшнюю пьесу сочинила сама жизнь. В ней переплелись драма, комедия и трагедия – ни одному драматургу такое не под силу. Дверь шкафа сделана из одностороннего зеркала, по другую сторону от нее гостевая комната. Лондон – мое пип-шоу… и сегодня я подглядываю за тем, как мужчина пытается трахнуть курицу.
Не знаю, где она их находит, но это не важно. Улицы города полны людей, которые что-то ищут. Знают ли они, что именно? Поймут ли они, что это именно то, что им нужно? Не будут ли они разочарованы? Но погодите. Загорается свет и освещает сцену. Входят актеры, мужчина и женщина. Начинается спектакль.
Ему нравится комната. Он говорит, что она обалденная. Они скидывают верхнюю одежду. Она подходит к бару и разливает напитки. Он продолжает осматривать комнату. Красивый интерьер, говорит он. Китчевый, но ему нравится. Вот у него округляются глаза: он замечает на стене игрушки – хлыст, наручники, веревки, цепи, капюшоны и различные маски. Вот его брови взлетают вверх: он видит вертикальную распорку и гимнастического коня. Рядом стоит старая школьная парта. Как романтично.
Он спрашивает, это что, коллекция антиквариата? Нет, отвечает она, она пользуется этими приспособлениями. Для сексуальных игр, ты же понимаешь. Конечно, он все понимает. Он с этим еще не сталкивался, но ему нравится. Он готов на все.
Она стоит этого, не так ли? Какая красотка, все при ней – лицо, тело. И одета соответствующе – диагональные разрезы черной паутиной окутывают ее бедра и декольте. Каждое ее движение оголяет небольшой участок тела, давая простор для фантазии. Он настолько заворожен ею, что проносит бокал мимо рта и ударяет им о подбородок. И собеседник из него никакой, но простим ему это. Действие развивается.