Преисподняя.
Как он здесь оказался? Очнулся, сидит на стуле в темноте, но знает, что это баня общественная, в какой он сто лет не бывал. Кругом люди. Сидят рядами, посреди прохода железная печь раскаленная, в темноте малиновым светом проступает. Все молчат, сидят неподвижно, только силуэты угадываются. Кажется, мужчины и женщины сидят вперемежку. Так молча все сидят и ждут чего-то, каждый вроде как собой занят. Он поначалу зашел, с краю у входа сел, только овладело им беспокойство. Если это не моечное отделение и не парилка, то зачем здесь печь. Почему все молчат? И зачем темнота? Если это очередь, то почему никто не входит и не выходит? Очень странно. Да и куда выходить? Почему-то он знал, что выхода из этого помещения нет. Нет? А вход-то есть. Он сидел с краю прохода, вот она дверь, рядом, через нее и зашел, только руку протянуть. Между дверью и косяком видна слабая полоска света: за дверью жизнь, слышны голоса обслуги. Обслуги? Какой обслуги. Ну да, кочегары. Вон как бодро перекликаются, а посетителям не до смеха. Где-то там, за дверью, осталось прошлое: все они родом оттуда, а вернуться назад не могут, нельзя.
Нельзя? Поддавшись внезапному порыву, он вскочил, приоткрыл дверь. Наружный свет мгновенно погас, словно его и не было, голоса смолкли, а по ногам потянуло холодом и пустотой. Он только и успел заметить, что стоит абсолютно голый, и понял, что одежда уже сгорела. Так вот для чего печь! Осторожно прикрыв дверь, он сел на место пристыженный. Теперь он знал, где находится: это не просто баня, это чистилище. Выход из помещения есть, но не там, где вход, а только через печь. И обслуга — это не просто обслуга, нетрудно догадаться — кто. Теперь понятно, почему все молчат.
Злой отец.
Некий отец учил своего сына жестокости, рассуждая про себя так: если он и причинит кому зло, зато сам в обиде не будет, времена сейчас такие, что иначе не проживешь. И казался сей муж себе отцом заботливым и прозорливым. Однако все его дальние расчеты привели к печальному итогу. Вначале, действительно, его маленький сын обижал других и только смеялся, когда другие плакали, но вот однажды обидели самого, да такие люди, что и отец не мог заступиться. И тогда он начал учить сына изворотливости и коварству, как ударить или отомстить, чтобы на кого другого подумали. Сын освоил и эту науку, но всякий раз получалось, что одерживал верх, пока не нарывался на более сильного или коварного противника, тем временем вырос, и отец уже влиять на него не мог. Однажды сын связался с дурной компанией, воровали и грабили, потом убили кого-то, их поймали и заключили в тюрьму. А когда сын вышел, то принялся за старое еще злее и беспощаднее. Однажды отец не выдержал, попытался образумить сына кнутом, но сам оказался жестоко бит. Отец купил Библию, много читал и понял, что в свое время соблазнил малого, раскаялся и решил, что искупит свою вину, обратив сына к Богу, и все приставал к нему со Святым Писанием, пока тот однажды не вышел из себя. А когда вышел, отец понял, что это не сын вовсе, но было поздно. Бес убил его.
Не путаница.
Жил на свете человек, который от природы знал, что хорошо и что плохо, но в той стране царила путаница, и люди называли черное белым, а белое черным, принимали ложь за истину, а истину ни во что ни ставили, поэтому жили наперекосяк. И вот, этот человек, что отличал добро и зло, начал говорить: разве не видите, вот это надо делать так и так, а вот это наоборот. Над ним смеялись, отвечая, что весьма заблуждается. Он не стал спорить, а устроил свой дом, как оно и должно быть, и был у него свет светом, тьма темнотой, и получилось хорошо, и многие позавидовали, хотели сделать так же, но не смогли, поскольку привыкли жить неправдой. А тут еще люди, которые той страной заправляли и которым путаница была выгодна, начали обвинять честного человека во лжи и государственной измене. Многие понимали, что он прав, но промолчали, всякий за себя боялся. Наконец, человека того объявили преступником и казнили только за то, что называл вещи своими именами. Но не все захотели жить по-старому, успели заметить, что хорошо и что плохо, стали поступать как надо, и других учили, и все больше прозревали истину. Последователей того человека тоже казнили, и смеялись над глупцами, но вот наступил конец света, явились на суд клеветники, которые стали дружно оправдываться, кивая друг на друга, мол, была путаница, они думали, что поступают хорошо, а делали плохо, не ведая, что творят. Все так жили, откуда им было знать? На это Господь сказал:
— Все на земле знают, что белое, что черное, что воровать и убивать не хорошо, но воровали и убивали. Поэтому судитесь не за путаницу, как надеетесь, а за убийство и воровство.
Благодарение.
У некоего отца был маленький сын, которого он решил приучить к благодарению. Однажды ребенок получил редкое для себя лакомство, забыл сказать спасибо, и съел как должное. Отец ничего не сказал, но перестал давать даже простую воду. Через пару дней сын взмолился:
— Отец! Ты хочешь, чтобы я умер?
Тот сделал вид, что не понял:
— А что такое?
— Как! — вскричал сын. — И ты еще спрашиваешь? Я уже третий день без воды, а тебе и дела нет. Вот, я уже при смерти!
— Извини, сынок, я забыл. Разве у тебя нет языка, чтобы напомнить, — он подал ему стакан воды, тот схватил, выпил и потребовал:
— Еще!
— Извини, сынок, — отец сделал вид, что уходит. — Сейчас мне некогда, подожди до вечера.
— Отец, — взмолился сын. — Я не напился!
— Да ну, не может быть, — отец медлил. — Ты, наверно, шутишь?
— Пожалуйста, прошу тебя!
Отец пожал плечами, подал еще немного. И опять тот выпил, и спасибо не сказал, попросил еще.
— Нет, — сказал отец, пожимая плечами. — Если бы ты действительно хотел пить, то сказал бы не только пожалуйста, но и спасибо.
— Прости, отец, я забыл.
— Хорошо, больше не забывай, — сказал он сыну и подал достаточно воды. Тот поблагодарил, выпил медленно, с чувством, получая наслаждение от каждого глотка. Выпив, поблагодарил еще раз, и сказал:
— Ничего вкуснее в жизни не пробовал!
— Вот теперь вижу, что напился, — улыбнулся отец. — С благодарением и вкус другой, и малого глотка бывает достаточно.
Непутевый сын.
У некоего зажиточного крестьянина был непутевый сын. Не то что бы он хулиганил или воровал, а любил шумные компании, без меры напивался, водил непотребных девиц, а если отец ему высказывал, то и пропадал на время. Сын единственный, и отец не знал, как его наставить, только урезонивал:
— Ну что вот ты вчера напился. Из дома ушел чистым, а вернулся хуже свиньи. Опять, наверно, в кабаке всю компанию поил. Ты пойми, мне денег не жалко, но там ведь тебя за дурака держат, смеются за глаза. Сами они люди никудышные, воры да проходимцы, а тебя и таковым не считают. Пошел бы по хозяйству поработал, со скотиной управился, по грибы сходил или на рыбалку. Польза не польза, а все же не бесчинство какое. Случись завтра умереть, ты же весь дом по ветру пустишь.
На это сын отвечал:
— Опять наставления, каждый день. Неинтересно мне рыбачить, глаза в воду пялить. Что я, реки не видел и в лесу не бывал? Да мне в кабаке милее во сто крат. А насчет скотины ты меня уволь. Чтобы я в навозе копался? Ни за что! Девки засмеют. У тебя работники есть, ты им деньги платишь, а меня не позорь. Кстати, я тут поиздержался, ты мне ссуди. Как наследник прошу, а то воровать пойду, — пригрозил он, заметив, что отец не расположен и вообще не в духе.
Родитель выдал ему крупную сумму и сказал:
— Даю деньги в последний раз. Если пропьешь, домой не возвращайся. Лучше никакого сына, чем дурак такой непутевый, посмешище на всю деревню.
Получив деньги, сын, конечно, сразу побежал в трактир. Отец переоделся, взял пару работников покрепче и вместе пошли следом. Он заранее знал, что добром дело не кончится. Поскольку сумма была чересчур большой, то худые люди случая не упустят. И действительно, вскоре он увидел своего бесчувственного сына, которого под руки вывели из трактира разбойного вида люди и поволокли до ближайшей подворотни.
Отец, конечно, вмешался, отбил сына, и полуживого доставил домой. Раны промыли, перевязали, побои смазали, и он уснул, а наутро ничего не помнил и рвался в кабак. На этот раз терпение отца кончилось, он взял и закрыл сына в хлеву со свиньями. Вначале тот кричал и буйствовал, потом просил и умолял, но ничто не помогало, отец был непреклонен, потому что знал: все повторится, а там либо убьют, либо покалечат, либо окончательно с пути собьется, из дома уйдет. Так и жил его сын в хлеву, мучаясь от запаха и нечистот, а потом догадался, попросил скребок, вилы и щетку, и так все вычистил, что любо-дорого. Но все же отец его там держал, пока сын совсем не смирился и не стал доволен тем что есть, могло этого не быть. А когда отец его наконец выпустил, когда сын увидел солнце, и вдохнул свежий воздух, то не мог даже слова сказать, только вдруг расплакался и бросился отцу на плечо. А потом они пошли на рыбалку и молча радовались, ибо отец обрел сына, а сын — отца. Оказывается, кабак для счастья совсем не нужен.
Скиталец.
Некий человек так уверовал в Бога, что решил оставить дом, жену и малых детей, чтобы проповедовать Евангелие. Родные посчитали его намерение прихотью, пустым сумасшествием, хотели запереть, но он бежал из дома, зная, что поминают его недобрым словом. Время шло, он скитался, бродяжничал, жил на подаяние или подрабатывал, нигде не задерживался и везде уверенно проповедовал: Царство Божие не за горами. Ему мало кто верил, больше смеялись. Иногда встречал старых знакомых, которые говорили: вот, жена твоя одна, дети растут без отца, времена ныне трудные, семья бедствует. Горько ему было слышать, однако уповал на Господа. И вот, когда прошло много лет, он тяжело заболел и, не в силах уже скитаться, примкнул к приюту, где готовился окончить дни свои. Царство Божье никак не наступало, и он возроптал, поскольку устал от жизни и от своих так и не сбывшихся предсказаний. Погубил он свою жизнь напрасно. Перед самой смертью, когда уже каялся в грехах, кто-то сообщил его