Виталий Игоревич КлейменовФантомная «черная пехота»: об участии генуэзского контингента в Донском побоище (1380 г.)
История России изобилует «знаковыми событиями», представления о которых формируются еще со школьной скамьи. Одним из них, несомненно, является Донское побоище, более известное как Куликовская битва[1]. Данное событие военной истории Восточной Европы пользуется огромной популярностью как среди профессиональных историков, так и среди любителей. Основной объем знаний об этом сражении каждый из нас получает в рамках школьной программы. Сегодня становится очевидно, что наряду с действительно важной фактологической базой на школьном этапе образования нами усваивается ряд историографических мифов, плотно укоренившихся в школьной программе и, как следствие, в массовом представлении о Куликовской битве. Как удачно отметил А. Е. Петров, Куликовская битва по-прежнему остается крайне мифологизированным событием российской истории[2]. Одним из многочисленных мифов, связанных с Куликовской битвой, является миф о генуэзском контингенте, который, как утверждается, участвовал в сражении на стороне Мамая.
Чтобы обозначить масштаб проблемы, обратимся к научно-популярной литературе, в которой особенно ярко отразился «генуэзский миф». К данной категории можно отнести работы В. В. Мавродина, В. В. Каргалова и А. Н. Кирпичникова, выпущенные к 600-летию Куликовской битвы. Согласно В. В. Мавродину, наемники из числа генуэзцев, осетин и черкесов, одетые в темные кафтаны и черные шлемы, а также вооруженные длинными копьями, составляли пешую часть войска Мамая и находились в центре боевого построения татар[3]. В книге В. В. Каргалова, наполненной красочными художественными деталями, говорится, что Мамай нанял «панцирную генуэзскую пехоту», вооруженную длинными копьями, чтобы противопоставить ее умение сражаться в глубокой фаланге русской конной дружине.
В описании хода сражения «генуэзская фаланга» уже плотными рядами наступает на центр русского войска, медленно продвигаясь вперед[4]. А. Н. Кирпичников в брошюре, посвященной Куликовской битве, лишь вскользь касается вопроса об этническом составе войска Мамая, упоминая в том числе и о наемниках из крымских итальянцев[5]. Далее им не отводится отдельной роли в ходе сражения, хотя на начальном этапе битвы также говорится о «применении пешего ощетинившегося копьями строя», по-видимому, генуэзского[6]. Стоит отметить, что все перечисленные выше утверждения основаны на поздних летописных источниках (пространной «Летописной повести» и Никоновской летописи) и не находят подтверждений в повествованиях, близких к самому событию. Таким образом, можно проследить, какие метаморфозы претерпели предельно краткое летописное упоминание фрягов в воображении весьма уважаемых исследователей Древней Руси. Летописные фряги, стали тождественны крымским генуэзцам, нанятый Мамаем контингент превратился непременно в пешую фалангу, вооруженную длинными копьями, и за этим отрядом прочно закрепилось название «черной генуэзской пехоты». На картах, изображающих ход сражения, генуэзскую пехоту традиционно располагают в центре татарскою войска[7]. Именно в таком виде данный миф проник в школьную программу: генуэзская пехота изображается на картах, и о ней говорится в текстах учебников[8].
Истоки «генуэзского мифа», безусловно, следует искать в более ранних работах. Переходя от научно-популярной литературы к историографии, нужно подчеркнуть, что историографию «генуэзского вопроса» трудно назвать полной и разнообразной в плане интерпретаций и мнений исследователей. Начиная с Н. М. Карамзина[9], использовавшего пространную «Летописную повесть» о Куликовской битве, список народов, из числа которых Мамай якобы набирал наемников для похода но Русь (бесермен, армен, фрягов, черкасов, ясов и буртасов), лишь упоминался в исторических работах и не подвергался критике[10].
Исключением можно считать работу Н. Н. Мурзакевича о генуэзских колониях на территории Крыма[11]. Касаясь вопроса об участии выходцев из колоний в Куликовской битве, Н. Н. Мурзакевич ошибочно ссылается на работу Дж. Серра, чтобы подтвердить факт помощи генуэзцев Мамаю[12]. В самой же работе Дж. Серра напрямую не говорится об этом[13]. Нельзя однозначно судить, было ли это сделано преднамеренно, но неверная интерпретация работы Дж. Серра Н. Н. Мурзакевичем может быть одним из источников мифа о генуэзском контингенте.
В советский период миф о генуэзцах фигурирует прежде всего в научно-популярных работах, рассмотренных выше. Кроме того, в изданиях памятников Куликовского цикла мнения о генуэзцах в армии Мамая высказывались в примечаниях к краткому летописному рассказу в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи, а также к пространной «Летописной повести» из Новгородской четвертой и Софийской первой летописей. Так, например, в приложении к изданию «Повести о Куликовской битве» 1959 г. М. Н. Тихомиров идентифицирует народы, перечисленные в источниках, и приходит к выводу, что в летописных повествованиях очерчивается круг народов, которые находились в зависимости от Мамая и из числа которых набирались наемники[14]. Согласно М. Н. Тихомирову, под фрягами имелись в виду крымские генуэзцы, связанные торговлей с Поволжьем. Следует отметить, что М. Н. Тихомиров также принимает на веру летописное сообщение. Союзниками Мамая крымских генуэзцев считал и М. Г. Сафаргалиев: по его мнению, для похода на Русь они предоставили Мамаю «незначительный, но хорошо обученный отряд пехоты»[15]. Апогея «генуэзский миф» достиг в статье исследователя исторической географии Золотой Орды В. Л. Егорова, опубликованной в сборнике к 600-летию Куликовской битвы. По мнению В. Л. Егорова, между итальянскими колониями и Мамаем существовал некий договор о военной помощи, хотя ни одним из источников этот тезис не подтверждается[16].
Критическое отношение к летописному упоминанию о фрягах начинает проявляться, начиная со статьи В. А. Кучкина[17]. В ней автор предлагает отвергнуть упоминание о бесерменах, арменах и буртасах из «Летописной повести» как более позднее, т. к. оно, согласно В. А. Кучкину, не соответствует политической ситуации в Золотой Орде в 1380 г.[18] Летописное свидетельство о фрягах, черкасах и ясах исследователь, наоборот, признает достоверным, но с оговоркой, что под фрягами могли иметься в виду не крымские генуэзцы, я выходцы из венецианской колонии в Тане (современный Азов)[19]. С выводами В. А. Кучкина соглашается и Р. Г. Скрынников[20].
Следующий этап демифологизации Куликовской битвы и мифа о генуэзцах в частности ознаменовался публикацией ряда работ Р. Ю. Почекаева. Первоначально в статье, служившей подготовительным этапом перед выходом монографии о политической биографии Мамая, факт присутствия генуэзских наемников вое — принимается автором как данность и используется им для подтверждения следующего тезиса: поход войск Дмитрия Ивановича оказался неожиданностью для Мамая, из-за чего он был вынужден спешно набирать наемников у северо-кавказских князей, генуэзцев, армян и буртасов[21].
В летописных фрягах Р. Ю. Почекаев склонен видеть скорее «солдат удачи», а не войска города Каффы. Как следствие, многочисленные иностранные наемники представляли собой крайне неорганизованное и разношерстное воинство, которое закономерно проиграло сражение более монолитным объединенным силам северо-восточных княжеств — Руси. Тот же тезис повторяется Р. Ю. Почекаевым в главе о Мамае в сборнике очерков «Цари Ордынские»[22]. Затем позиция исследователя по «генуэзскому вопросу» претерпевает существенные измзнения. В монографии, посрященной отдельно Мамаю и историографическим мифам вокруг его фигуры, Р. Ю. Почекаев выделяет целый подпункт под разоблачение мифа о финансовой и прямой военной помощи Мамаю со стороны генуэзских купцов