Даже при очень слабом освещении видение в окне производило чудовищное впечатление. То, что увидел Брайс по другую сторону стекла, – или то, что ему привиделось в калейдоскопическом мелькании фонарных лучей, в слабом мерцании лунного света и в причудливом переплетении теней, – казалось вышедшим прямо из какого-то жуткого, лихорадочного сна. Размах крыльев у этого кошмарного существа достигал трех или четырех футов. Голова у него была как у насекомого. Из нее торчали короткие, непрерывно дрожащие антенны. Челюсти с мелкими острыми зубами находились в непрестанном движении. Тело состояло из нескольких частей, как у муравья. Оно было подвешено между бледно-серыми крыльями и по форме и размеру напоминало два бейсбольных мяча, приставленных друг к другу острыми концами. Тело было тоже серое, того же оттенка, что и крылья, – неприятно-серое, словно слегка покрытое плесенью, поросшее пушком и как будто влажное. Брайсу удалось разглядеть и глаза: огромные, чернильно-черные, сильно выпуклые и состоящие из массы ячеек, они вбирали в себя свет, преломляя и отражая его, и смотрели мрачным, голодным взглядом.
Если то, что он увидел через стекло, и вправду существовало, то оно было чем-то вроде ночного мотылька, только размером с крупного орла. Но это же чистейший бред, это невозможно!
Оно стало биться в окно еще сильнее и ожесточеннее, словно в неистовстве, его бледно-серые крылья колотили по воздуху с такой частотой, что их очертания стали расплываться, размазываться. Оно перелетало с одного стекла на другое, время от времени отлетало и скрывалось в ночи, потом возвращалось вновь и лихорадочно пыталось пробиться через окно. Туктуктуктуктуктуктук! Но у него явно не было сил пробиться внутрь. Не было у него и щитка или твердого панциря, какие бывают у насекомых: все его тело было совершенно мягким, и при всем своем чудовищном размере и устрашающем внешнем виде разбить стекло оно было не в состоянии.
Туктуктуктуктук!
Наконец оно улетело.
Свет снова зажегся.
«Как в дурном спектакле», – подумал Брайс.
Когда они поняли, что то, что было в окне, не собирается возвращаться, то все, не сговариваясь, двинулись в переднюю часть комнаты. Они прошли через дверцу в загородке, помещение для посетителей, подошли к окнам и уставились в них, пораженные увиденным и по-прежнему не произнося ни слова.
На Скайлайн-роуд ничего не изменилось.
В ночи никого не было видно.
Ничто не двигалось.
Брайс уселся в заскрипевшее под ним кресло за столом Пола Хендерсона. Все остальные сгрудились вокруг него.
– Ну? – проговорил Брайс.
– Вот так вот, – сказал Тал.
Остальные переглянулись. Все они были взвинчены, взбудоражены, находились в нервном напряжении.
– Кто что думает? – спросил Брайс.
Никто не произнес ни слова.
– Кто-нибудь может объяснить, что это такое было?
– Такое огромное, – проговорила Лиза, и ее передернуло.
– Действительно большое. Ну да ничего, – сказала доктор Пэйдж и положила руку на плечо сестры, стараясь успокоить ее.
На Брайса произвели большое впечатление присутствие духа и выдержка Дженнифер Пэйдж. Кажется, она без малейшего труда переносила любой удар и любую неожиданность, которые обрушивал на нее Сноуфилд. Внешне, во всяком случае, она держалась даже лучше, чем его подчиненные. Она единственная не отвела взгляда в сторону, когда он посмотрел ей в глаза, а так же прямо, не мигая, ответила ему встречным взглядом.
«Очень необычная женщина», – подумал он.
– Нечто невозможное, – сказал Фрэнк Отри. – Это было нечто совершенно невозможное, вот что.
– Черт побери, ребята, что с вами творится? – спросил Уоргл и почесал свое мясистое лицо. – Это была птица. Ничего другого. Самая обычная птица, черт возьми.
– Черта с два обычная, – ответил Фрэнк.
– Какая-то мерзкая, но птица, – продолжал настаивать на своем Уоргл. Когда все остальные выразили свое несогласие с таким объяснением, он добавил: – Освещение плохое, повсюду тени – вот они и создали у вас такое впечатление. Ничего такого вы на самом деле и не видели, вам это только померещилось.
– И что же, по-твоему, нам померещилось? – спросил Тал.
Лицо Уоргла залила краска.
– Мы ведь видели то же самое, что и ты? – нажимал на него Тал. – Ты просто не хочешь в это поверить. Мы видели мотылька. Большого, безобразного, невероятного мотылька. Ты его видел?
Уоргл уставился вниз, на свои ботинки.
– Я видел птицу. Всего лишь птицу.
Брайс понял: Уоргл настолько лишен воображения, что он не способен осознать и принять возможность невозможного даже тогда, когда он видел это невозможное собственными глазами.
– Откуда оно взялось? – спросил Брайс.
На этот счет ни у кого не было никаких соображений.
– Чего оно хотело? – спросил шериф.
– Оно хотело нас, – ответила Лиза.
С такой оценкой, похоже, согласны были все.
– Но то, что было в окне, не могло утащить Джейка, – сказал Фрэнк. – Эта штука была слабая и легкая. Она не смогла бы утащить взрослого мужчину.
– Тогда что же утащило Джейка? – спросил Горди.
– Что-то более крупное, – ответил Фрэнк. – Что-то гораздо более сильное и мерзкое.
Брайс решил, что настало наконец время рассказать всем о том, что он слышал – и почувствовал – тогда по телефону, между звонками губернатору Ретлоку и генералу Копперфилду: о чьем-то молчаливом присутствии; об истошных криках чаек; о предупреждающем стуке гремучей змеи и о самом худшем – об отчаянных предсмертных воплях мужчин, женщин и детей. Поначалу он не собирался рассказывать об этом до утра, до тех пор, пока не рассвело и не прибыло подкрепление. Но все вместе они могли бы обнаружить нечто существенное, что сам он, возможно, упустил или чему не придал должного значения: какую-нибудь мелочь, какую-то ниточку, которые могут оказаться полезными. А кроме того, теперь, после того как все видели эту тварь в окне, то, что он испытал тогда, уже не казалось чрезмерно шокирующим или способным потрясти.
Все внимательно выслушали рассказ Брайса, и на всех услышанное произвело самое неприятное впечатление.
– Каким же надо быть дегенератом, чтобы записывать на магнитофон вопли своих жертв? – спросил Горди.
Тал Уитмен отрицательно покачал головой:
– Возможно, дело вовсе не в этом. Могло быть и так…
– Да?
– Ну, может быть, не стоит сейчас об этом говорить.
– Раз уж начал, так договаривай, – сказал Брайс.
– Ладно, – сдался Тал. – А что, если вы слышали не запись? Я хочу сказать, мы же знаем, сколько народа в Сноуфилде пропало неизвестно куда. Судя по тому, что мы видели, пропавших должно быть гораздо больше, чем мертвых. Так вот… что, если пропавших где-то удерживают? Как заложников? И что, если вопли, которые вы тогда слышали по телефону, исходили от еще живых людей, которых в тот самый момент пытали, а возможно, и убивали?
Вспомнив эти ужасные крики, Брайс почувствовал, как у него внутри все словно бы леденеет.
– Запись это или живые голоса, – сказал Фрэнк Отри, – не думаю, чтобы их взяли в заложники.
– Если мистер Отри хочет сказать, что мы должны ограничивать свои поиски привычными объяснениями, – проговорила доктор Пэйдж, – то с этим я целиком и полностью согласна. Но мне все случившееся кажется совершенно непохожим на традиционное взятие в заложники. Здесь происходит что-то чертовски необычное, что-то такое, с чем никто не сталкивался никогда раньше. И давайте не будем скатываться к привычным объяснениям только потому, что нам с ними было бы приятнее и удобнее. И, кроме того, если мы имеем дело с террористами, то как объяснить появление той твари, которую мы видели в окне? Какая между ними может быть связь?
– Вы правы, – кивнул Брайс. – Но мне кажется, Тал вовсе не хотел сказать, что здешних жителей похитили по каким-то традиционным мотивам.
– Нет-нет, – проговорил Тал. – Я не имел в виду обычных террористов или тех, кто похищает детей. Даже если здешних жителей удерживают сейчас как заложников, это вовсе не означает, что те, кто их удерживает, тоже люди. Я даже готов согласиться, что их может удерживать нечто, имеющее совсем не человеческую природу. Как тем, кто считает себя непредубежденным, понравилась бы вот такая версия? Возможно, что их удерживает оно, то самое оно, которое никто из нас не может определить. И возможно, оно удерживает их только для того, чтобы продлить собственное удовольствие, которое оно получает, вбирая в себя, вдыхая, как дым от сигареты, жизнь этих людей. Не исключено, что оно удерживает их только для того, чтобы дразнить нас их криками, как оно дразнило по телефону Брайса. Черт побери, если мы имеем дело с чем-то действительно необычайным, сверхъестественным, действительно нечеловеческим, то причины, по которым оно удерживает заложников – если оно в самом деле их удерживает, – должны быть выше нашего понимания.
– Господи, вы рассуждаете, как лунатики, – проговорил Уоргл.
Никто ему не ответил.
Они уже вошли в зазеркалье, вступили в страну чудес. Невозможное становилось тут возможным. А врагом была сама неизвестность.
Лиза Пэйдж откашлялась, прочищая горло. Лицо у нее было совсем бледным. Едва слышным голосом она сказала:
– Может быть, оно сплело здесь где-нибудь в темном потаенном месте, в пещере или в погребе, паутину, связало этой паутиной всех пропавших людей, упрятало их в коконы, прямо живыми, и будет так держать до тех пор, пока не проголодается снова.
Если возможным отныне становилось абсолютно все, если самые фантастические предположения могли оказаться верными, то вполне вероятно, что девочка и права, подумал Брайс. Быть может, где-нибудь в темноте сейчас действительно раскачивалась и вибрировала гигантская паутина, в которой, упакованные по отдельности ради удобства и для сохранения свежести, висели, как лакомые кусочки, сотни две, а то и больше мужчин, женщин, детей. Где-нибудь здесь, в Сноуфилде, живые человеческие существа, низведенные до положения чьей-то еды, ждали, возможно, лишь того момента, когда их захочет проглотить грубая, невообразимо злобная и ужасная, наделенная мрачным интеллектом сила.