За одним из таких столов, около окна, сидел Берт Сандлер, прилетевший в Лондон по делам из Нью-Йорка, и с ужасом думал, как он сумеет по возвращении обосновать ту сумму, что будет указана в счете за сегодняшний завтрак. Гость его начал с того, что заказал бутылку хорошего шампанского: особо сухого «Мумм», которое стоило очень недешево. К шампанскому он попросил икру – подумать только, шампанское с икрой на завтрак! – и два вида свежих фруктов. Причем было очевидно, что старик заказал еще далеко не все, что намеревался.
Доктор Тимоти Флайт, сидевший напротив Сандлера и являвший собой предмет изумления последнего, изучал меню с поистине детским восторгом. Обращаясь к официанту, он произнес:
– И пожалуйста, порцию слоеных булочек.
– Да, сэр, – записал официант.
– Они у вас сегодня свежие?
– Да, сэр. Очень.
– Отлично. И яйца, – продолжал Флайт. – Яичницу из двух хороших яиц, слегка непрожаренную. И тосты с маслом.
– Тосты? – переспросил официант. – Это в дополнение к двум булочкам, сэр?
– Да-да, – подтвердил Флайт, теребя слегка обтрепавшийся воротник белой рубашки. – И с яичницей тоненький ломтик бекона.
– Да, сэр. – Официант начал моргать.
Флайт наконец взглянул на Берта Сандлера:
– Что такое завтрак без бекона? Верно я говорю?
– Я сам считаю обязательным съесть на завтрак яичницу с беконом, – согласился Берт Сандлер, выдавливая из себя улыбку.
– И правильно делаете, – рассудительно произнес Флайт. Его очки в тонкой металлической оправе постепенно сползали все ниже и ниже и сейчас держались на самом кончике носа, кругленьком и красном. Длинным тонким пальцем Флайт вернул их на место.
Сандлер обратил внимание, что в середине, на переносице, очки, видимо, были сломаны, а потом спаяны. Причем ремонт был выполнен настолько непрофессионально, что напрашивался вывод: ради экономии Флайт спаял очки сам.
– Свиные сосиски у вас хорошие? – спросил Флайт официанта. – Только честно. Если они окажутся не самого высшего качества, я отошлю их назад.
– Сосиски у нас превосходные, – заверил его официант. – Я сам к ним неравнодушен.
– Тогда сосиски.
– Это вместо бекона, сэр?
– Нет, нет, нет. Вдобавок, – проговорил Флайт таким тоном, словно заданный официантом вопрос был не только странен, но и свидетельствовал о его тугодумии.
Флайту было пятьдесят восемь, но выглядел он по крайней мере лет на десять старше. Его редкие жесткие волосы слегка завивались надо лбом и на затылке, но на висках и за большими оттопыренными ушами торчали дыбом, будто заряженные током. Шейка у него была тощая, вся в морщинах, плечи узкие и хрупкие, а в телосложении кости и хрящи явно преобладали над мясом. Трудно было поверить, что он физически сможет съесть все то, что заказал.
– Картофель, – сказал Флайт.
– Обязательно, сэр, – ответил официант, записывая очередной заказ на бланке, на котором уже почти не осталось места.
– Кондитерские изделия у вас съедобные? – спросил Флайт.
Официант, которого в этой ситуации можно было назвать образцом хороших манер, не выказал ни малейшего намека на удивление необычайной ненасытностью Флайта, а только взглянул на Берта Сандлера, как бы спрашивая: «Ваш дедушка окончательно выжил из ума, сэр, или он бегун-марафонец, которому нужно много калорий?»
Сандлер лишь слегка улыбнулся ему в ответ.
Обращаясь к Флайту, официант сказал:
– Да, сэр. У нас хороший выбор пирожных и тортов. Есть прекрасный…
– Принесите всего понемножку, – перебил его Флайт. – Разумеется, под конец завтрака.
– Не беспокойтесь, сэр, все будет исполнено как надо.
– Хорошо. Очень хорошо. Отлично! – ответил сияющий Флайт. Наконец-то он с видимой неохотой закрыл меню и отдал его официанту.
Сандлер чуть не застонал от облегчения. Себе он заказал апельсиновый сок, яичницу с беконом и тосты. Пока он этим занимался, профессор Флайт поправлял уже увядшую красную гвоздику, приколотую к лацкану его довольно залоснившегося синего костюма.
Когда Сандлер сделал заказ, Флайт с заговорщицким видом наклонился к нему:
– А вы, мистер Сандлер, не откажетесь от шампанского?
– Пожалуй, выпью бокал-другой, – ответил Сандлер, надеясь, что шипучее вино пробудит его фантазию и поможет ему сочинить какое-нибудь внушающее доверие объяснение, которое убедило бы даже тех скупых клерков из бухгалтерии, что будут изучать представленный им счет под электронным микроскопом.
Флайт посмотрел на официанта:
– Тогда, пожалуй, принесите лучше две бутылки.
Сандлер, отпивавший в этот момент глоток воды со льдом, чуть не поперхнулся.
Официант ушел, и Флайт взглянул на улицу через залитое дождем окно.
– Отвратительная погода. В Нью-Йорке осенью тоже так?
– У нас бывают дождливые дни. Но осень в Нью-Йорке может быть и изумительной.
– У нас иногда тоже, – сказал Флайт. – Хотя, как мне кажется, у нас дождливых дней должно быть больше, чем в Нью-Йорке. Недаром за Лондоном закрепилась слава города, где преобладает влажная погода.
Профессор говорил исключительно о пустяках до тех самых пор, пока не подали икру и шампанское. Он словно боялся, что если они сразу обговорят деловые вопросы, то Сандлер немедленно отменит всю оставшуюся часть заказа, которую им не успеют принести к тому времени.
Просто-таки диккенсовский персонаж, подумал Сандлер.
Они произнесли первый тост, пожелав друг другу всяческой удачи, пригубили шампанское, и Флайт спросил:
– Так, значит, вы прилетели из самого Нью-Йорка, только чтобы встретиться со мной? – Глаза его весело блестели.
– Чтобы встретиться с несколькими авторами, – ответил Сандлер. – Я каждый год приезжаю сюда с этой целью. Я ищу новые книги, те, над которыми авторы еще только работают. Английские писатели сейчас популярны в Штатах, особенно те, что пишут триллеры.
– Маклейн, Фоллет, Форсайт, Бэгли – такого рода?
– Да. Некоторые из них очень популярны.
Икра была превосходной. По настоянию профессора Сандлер попробовал ее, положив немножко на кружочек лука. Сам Флайт накладывал ее горками на кусочки сухого тоста и ел без каких-либо приправ.
– Но я ищу не только триллеры, – сказал Сандлер. – Меня многое интересует. В том числе и неизвестные авторы. А иногда я сам предлагаю какому-либо автору тему и ее возможный поворот.
– Как я понимаю, у вас есть какое-то предложение подобного рода ко мне.
– Прежде всего позвольте мне сказать, что я прочитал «Вековечного врага» сразу же, как только он вышел, и книга мне очень понравилась.
– Она многим нравится, – сказал Флайт. – Но большинство приходит от нее в ярость.
– Насколько я слышал, у вас из-за этой книги возникли трудности.
– Ничего, кроме трудностей, она мне фактически не принесла.
– А какие?
– В сорок три года, в том возрасте, когда большинство профессоров получает уже пожизненное место, меня выставили из университета.
– Выставили из университета за то, что вы написали «Вековечного врага»?!
– Ну, так прямо никто не говорил, – ответил Флайт, отправляя в рот очередную порцию икры. – Если бы они так поставили вопрос, то тем самым продемонстрировали бы собственную ограниченность. Руководство колледжа, в котором я тогда преподавал, декан факультета и мои высокочтимые коллеги предпочли все обставить по-другому. Косвенно. Мистер Сандлер, дорогой вы мой, грызня за власть между оголтелыми политиканами или иезуитская неразборчивость в средствах молодых карьеристов, рвущихся к продвижению в крупной корпорации, по недоброжелательству, злобности и жестокости не идут ни в какое сравнение с тем, как ведут себя те представители ученого мира, которые внезапно узрели для себя возможность подняться вверх по университетской лестнице за счет кого-то из своих коллег. Обо мне распространяли самые бессовестные сплетни, скандальную чушь о моих сексуальных наклонностях, слухи насчет того, что я якобы вступаю в интимные отношения со своими студентками, да и со студентами тоже. Ни одно из этих лживых, оскорбительных обвинений не выдвигалось открыто, на каком-нибудь собрании, где я мог бы его опровергнуть. Слухи, одни только слухи. Перешептывания за спиной. Ядовитые сплетни. А в более открытых формах делались вежливые намеки на мою недостаточную компетентность, на перегрузку, на умственное утомление от чрезмерно напряженной работы. Понимаете ли, меня освободили: мое увольнение было представлено именно таким образом, хотя, с моей точки зрения, никакого освобождения ни от чего я во всем происшедшем не усматриваю. Но через полтора года после выхода «Вековечного врага» меня в университете не стало. И ни один другой университет меня не брал – якобы потому, что у меня была сомнительная репутация. А настоящая причина, конечно же, заключалась в том, что мои теории оказались, по академическим понятиям, слишком странными, эксцентричными. Меня обвинили в том, что я погнался за деньгами и ради этого стал спекулировать на склонности простого человека к всякого рода псевдонауке и дешевым сенсациям, что тем самым я подорвал доверие к себе как специалисту.
Флайт замолчал, отпил немного шампанского, посмаковал его.
Сандлер искренне ужаснулся услышанному:
– Но это же возмутительно! Ваша книга – научный трактат. И она писалась не для того, чтобы оказаться в списке бестселлеров. Обычному человеку продраться через «Вековечного врага» было бы невероятно трудно. На работах такого рода делать деньги практически невозможно!
– Что и подтвердили размеры моего гонорара, – согласился Флайт, доедая икру.
– Но вы же были уважаемым и признанным археологом, – сказал Сандлер.
– Ну, как выяснилось, не таким уж признанным и уважаемым, – ответил Флайт с оттенком самоуничижения. – Хотя профессию свою я никогда не позорил, как утверждали некоторые впоследствии. Если поведение моих коллег представляется вам невероятным, мистер Сандлер, так только потому, что вы не знаете природу этого зверя. Я имею в виду такого зверя, как ученый. Ученые обучены считать, что всякое новое знание добывается по крупицам, по песчинкам. Основная часть знаний и в самом деле добывается именно так: песчинка слагается с песчинкой, и постепенно из них вырастает гора. И потому ученый мир вечно оказывается не готов принять провидцев, предлагающих новый взгляд на вещи, который сразу и в корне меняет все представления в их сфере деятельности. Коперника его современники высмеивали за мысль о том, что планеты вращаются вокруг Солнца. Но в конечном счете прав-то оказался Коперник. И подобного рода примеров в истории науки великое множество. – Флайт раскраснелся и смолк, чтобы снова отпить еще немного шампанского. – Конечно, я не сравниваю себя ни с Коперником, ни с другими великими людьми. Я просто пытаюсь объяснить вам, почему мои коллеги непременно должны были на меня ополчиться. И я должен был это предвидеть.