ды медиков со всем необходимым, и они займутся теми, кто уцелеет к тому времени. Но умирающим, измученным людям, возможно, трудно будет растолковать, что мы не можем их лечить. Они могут напасть на наши передвижные лаборатории просто от гнева и отчаяния.
– И от страха, – сказал Тал Уитмен.
– Совершенно верно, – согласился генерал, не заметив или сделав вид, будто не уловил иронии, с какой были произнесены эти слова. – Мы проигрывали возможные психологические ситуации, и этот анализ показал, что вероятность таких нападений вполне реальна.
– А если больные и умирающие люди и вправду попытались бы помешать вашей работе, – спросила Дженни, – вы что, стали бы в них стрелять?
Копперфилд повернулся к ней. Солнце отразилось в щитке его шлема, превратив лист плексигласа в зеркало, и какое-то время Дженни не могла разглядеть скрывающееся под шлемом лицо. Генерал слегка изменил позу, и лицо его снова стало видно, но все же не настолько хорошо, чтобы Дженни могла рассмотреть, как он выглядит. Лицо как бы зависло внутри шлема, обрамленное им, но в отрыве от всего остального.
– Вы, как я понимаю, доктор Пэйдж? – спросил генерал.
– Да.
– Так вот, доктор, если какие-нибудь террористы или агенты иностранного правительства совершили бы акт бактериологической войны против американского города или местности, то моей задачей и задачей подчиненных мне людей было бы выделить микроб, определить его и предложить возможные средства противодействия. Это очень большая ответственность. И если мы позволим кому-нибудь помешать нам, пусть даже это будут страдающие жертвы нападения, то опасность распространения заразы увеличится во много раз.
– Значит, – продолжала нажимать на него Дженни, – если бы больные и умирающие люди попытались помешать вашей работе, вы бы стали в них стрелять.
– Да, – честно ответил он. – Даже порядочным людям иногда приходится выбирать из двух зол меньшее.
Дженни посмотрела на Сноуфилд, который и сейчас, в ярком солнечном свете, выглядел таким же кладбищем, каким казался вчера в вечерних сумерках. Генерал Копперфилд был прав. Любые меры, которые могли понадобиться для защиты его бригады, оказались бы меньшим злом. Зло большее уже произошло в этом городе – и продолжало происходить еще и сейчас.
Теперь она уже сама не понимала, с чего вдруг так на него набросилась.
Может быть, потому, что представляла себе генерала и его бригаду как кавалерию, которая прискачет и мгновенно выиграет бой, решит исход сражения. Ей подсознательно хотелось, чтобы с прибытием Копперфилда все вопросы сами собой мгновенно разъяснились, все проблемы автоматически решились. Когда она поняла, что ничего подобного не произойдет, когда на нее даже наставили автомат, все мечты исчезли в одно мгновение. И она совершенно иррациональным образом сочла генерала виновным в этом.
На нее это было совсем не похоже. Значит, за прошедшую ночь нервы у нее сдали гораздо сильнее, чем она сама думала.
Брайс начал представлять своих людей генералу, но Копперфилд прервал его:
– Извините, шериф, я не хочу показаться невежливым, но у нас нет времени на представления. Это все потом. А сейчас надо начинать делать дело. Я хочу осмотреть все то, о чем вы рассказали мне вчера по телефону, и сразу после этого начинать проводить вскрытия.
«Он не хочет взаимного представления, потому что нет смысла тратить время на знакомство с людьми, которые, возможно, обречены и скоро умрут, – подумала Дженни. – Если в ближайшие несколько часов у нас разовьются симптомы какой-нибудь болезни, если эта болезнь поражает мозг и если мы сойдем с ума и попытаемся напасть на его лаборатории, ему будет легче перестрелять нас, не успев с нами познакомиться и узнать нас поближе».
– Прекрати это! – сердито приказала она самой себе.
Она посмотрела на Лизу и подумала: «Господи, сестренка, если я в таком раздрызге, то в каком же состоянии должна быть ты?! А тем не менее ты держишься молодцом, не хуже всех остальных. Отличная ты у меня сестренка, честное слово!»
– Прежде чем мы вам все покажем, – сказал Брайс, обращаясь к Копперфилду, – должен рассказать вам кое о чем, что мы видели прошедшей ночью и что…
– Нет-нет, – нетерпеливо перебил его Копперфилд. – Я хочу пройти последовательно по всем стадиям, шаг за шагом. Начнем с того, что вы увидели, когда приехали в город. Потом у нас будет масса времени и вы сможете рассказать мне, что случилось прошлой ночью. Давайте начнем.
– Но, видите ли, вполне вероятно, что население городка было уничтожено вовсе не болезнью, – запротестовал Брайс.
– Мои люди прибыли для того, чтобы удостовериться, не было ли тут факта бактериологического нападения, – сказал генерал. – Это мы и будем выяснять в самую первую очередь. Потом мы сможем рассмотреть и другие версии. СПД, шериф.
Брайс отправил почти всех своих людей назад в гостиницу, оставив с собой только Тала и Фрэнка.
Дженни взяла Лизу за руку, и они вдвоем тоже направились к гостинице.
– Доктор! – окликнул ее Копперфилд. – Погодите минутку. Я бы хотел, чтобы вы нас сопровождали. Вы оказались тут самым первым врачом. И если состояние трупов за ночь изменилось, вы это обнаружите быстрее всех.
Дженни посмотрела на Лизу:
– Пойдешь с нами?
– Опять в ту булочную? Нет уж, спасибо. – Девочку даже передернуло.
Вспомнив о нежном, похожем на детский, голосочке, который исходил из раковины мойки, Дженни сказала:
– Не заходи на кухню. И если тебе понадобится в туалет, попроси, чтобы кто-нибудь тебя сопровождал.
– Дженни, но они же все парни!
– Мне на это наплевать. Попроси Горди. Он постоит около кабинки, повернувшись к тебе спиной.
– Ой, мне будет так неудобно.
– Хочешь опять оказаться одна в таком же положении?
Вся кровь отлила у девочки от лица, она стала белее снега.
– Нет, ни за что!
– Вот и хорошо. И будь все время рядом с другими. В полном смысле слова рядом. Не в одной и той же комнате, но в одном и том же углу или месте. Обещаешь мне?
– Обещаю.
Дженни подумала о двух утренних телефонных звонках от Уоргла, о его страшных угрозах. Конечно, это были угрозы мертвеца, и в этом смысле им можно было не придавать значения. Но все же Дженни была не на шутку напугана.
– Ты тоже будь осторожна, – сказала Лиза.
Дженни поцеловала сестру в щеку.
– Ну а теперь беги, догоняй Горди, пока он не повернул за угол.
Лиза помчалась, крича вслед полицейскому:
– Горди! Подожди!
Глядя вслед убегающей по вымощенному камнями тротуару Лизе, Дженни почувствовала, как у нее защемило сердце.
Она вдруг подумала: «А что, если, когда я вернусь, ее уже не будет? Что, если я никогда больше не увижу ее живой?»
Глава 24Леденящий ужас
Булочная Либерманов
Брайс, Тал, Фрэнк и Дженни вошли на кухню. Прямо за ними следом шли генерал Копперфилд и девять ученых из его группы, а сзади замыкали шествие четыре солдата с автоматами в руках.
На кухне получилось столпотворение, и от этого Брайс чувствовал себя тут очень неуютно. Что, если сейчас, когда они сгрудились тут целой кучей, на них нападут? Что, если им придется поспешно отступать отсюда?
Две отрезанные головы лежали на том же самом месте, где они оставили их накануне вечером: в печах, уставившись сквозь стекло вытаращенными глазами. На рабочем столе отрезанные руки по-прежнему сжимали скалку.
Один из членов бригады генерала, Нивен, сделал с разных точек несколько снимков общего вида кухни, потом еще раз десять сфотографировал вблизи головы и руки.
Все остальные переходили в это время от одной стенки к другой, стараясь не попадать в объектив аппарата. Вначале все должно было быть сфотографировано, только потом можно было приступать к расследованию. Что ж, полиция, прибывая на место преступления, обычно тоже следует этому правилу.
Когда одетые в свои космические скафандры ученые переходили с места на место, их прорезиненные костюмы издавали визжащий звук, а тяжелые ботинки громко стучали по выложенному кафелем полу.
– Вы все еще полагаете, что это похоже на обычное бактериологическое заражение? – спросил Брайс генерала.
– Не исключено.
– В самом деле?
– Фил, вы тут у нас специалист по нервно-паралитическим газам, – проговорил генерал. – Вам не приходит в голову то же самое, что и мне?
– Пока еще рано что-нибудь утверждать категорически, – на вопрос генерала ответил человек, на шлеме которого было написано: «ХОУК». – Но мне кажется, что мы имеем тут дело с нейролептическим отравлением. А кое-какие детали – и прежде всего проявленное тут крайнее психопатическое насилие – заставляют меня думать, не сталкиваемся ли мы тут с применением Т – сто тридцать девять.
– В высшей степени вероятно, – согласился Копперфилд. – Я сразу об этом подумал, как только мы вошли сюда.
Нивен продолжал фотографировать, и Брайс спросил:
– А что такое этот Т – сто тридцать девять?
– Один из основных нервно-паралитических газов в арсенале у русских, – ответил генерал. – Полное его обозначение «Тимошенко – сто тридцать девять». Назван так по имени Ильи Тимошенко, ученого, который изобрел этот газ.
– Хорошую память оставил он о себе, ничего не скажешь, – с сарказмом произнес Тал.
– Большинство нервно-паралитических газов вызывают наступление смерти в течение интервала от тридцати секунд до пяти минут после контакта газа с кожным покровом, – сказал Хоук. – Но Т – сто тридцать девять не столь милосерден.
– Милосерден?! – пораженно воскликнул Фрэнк Отри.
– Т – сто тридцать девять не просто убивает, – объяснил Хоук. – Обычная смерть от отравляющего газа действительно может показаться актом милосердия по сравнению с тем, что делает этот газ. Т – сто тридцать девять принадлежит к числу отравляющих веществ, которые военные называют деморализующими.
– Он проходит через кожу и попадает в кровь меньше чем за десять секунд, – добавил генерал Копперфилд, – потом доходит вместе с кровью до мозга и мгновенно вызывает в его клетках необратимые изменения и нарушения.