Внутри камеры снова раздалась автоматная очередь. На этот раз гораздо более длинная. Такая длинная, что, по-видимому, сержант выпустил весь магазин.
Паскалли был уже у двери и лихорадочно пытался повернуть ручку и открыть ее.
Брайс обогнул разделочные столы.
– В чем дело?
Рядовой Паскалли выглядел совсем мальчишкой, которому еще рано быть в армии, и был смертельно перепуган.
– Надо вытащить его оттуда! – бросил Брайс.
– Не могу! Эта хреновина не поворачивается!
Стрельба в камере прекратилась.
Послышались крики.
Паскалли отчаянно пытался справиться с ручкой, но она не поддавалась.
Хотя толстая, изолирующая дверь приглушала крики Харкера, они тем не менее раздавались достаточно громко и все усиливались. Воспринимаемые радиостанцией и воспроизводимые внутри скафандра, эти предсмертные вопли, по-видимому, казались просто оглушительными, потому что рядовой Паскалли внезапно приложил руки к шлему, как будто хотел заткнуть себе уши.
Брайс отпихнул солдата в сторону и обеими руками вцепился в длинную, похожую на рычаг ручку двери. Ручка не двигалась ни вверх, ни вниз.
Вопли внутри камеры то усиливались, то немного стихали, но с каждым новым их всплеском становились все громче и ужаснее.
Что, черт побери, оно там делает с Харкером, спрашивал себя Брайс. Кожу с него заживо снимает, что ли?
Он оглянулся назад, в сторону прилавков. Тал последовал его примеру и прямо по прилавку изо всех сил мчался сейчас ему на помощь. Генерал с еще одним солдатом, рядовым Фодором, бежали по проходу между прилавками. Фрэнк тоже вскочил на прилавок и стоял на нем, глядя в сторону торгового зала на случай, если заваруха вокруг холодильной камеры окажется всего лишь отвлекающим маневром. Все остальные сбились тесной группой около прилавков.
– Дженни! – прокричал Брайс.
– Да?
– Здесь есть хозяйственный отдел?
– Какой-то есть.
– Мне нужна отвертка.
– Сейчас, – ответила она уже на бегу.
Харкер издал еще один вопль.
Ужасающий, леденящий. Господи, такое может померещиться только в каком-нибудь кошмаре. Или в сумасшедшем доме. Или исходить прямо из ада.
От одного только этого вопля Брайса прошиб холодный пот.
Копперфилд подбежал к двери.
– Дайте-ка я попробую!
– Бесполезно.
– Пустите!
Брайс уступил ему место.
Генерал был крупным и мускулистым человеком – из всех, кто был сейчас в магазине, безусловно, самым крупным. Казалось, он способен вырвать с корнем из земли столетний дуб. Но, как он ни пыжился и ни напрягался, как ни ругался, стараясь повернуть ручку двери, он преуспел в этом не больше, чем до него Брайс.
– Чертов замок! Наверное, или сломался, или что-то погнули, – проговорил, с трудом переводя дыхание, Копперфилд.
Крики Харкера раздавались теперь непрерывно.
Брайсу вспомнилась булочная Либерманов. Та скалка на столе. И те руки. Отрезанные руки. Наверное, так, как кричит сейчас Харкер, и должен кричать человек, который видит, как ему отрезают кисти рук.
Копперфилд в гневе и отчаянии колотил в дверь кулаками.
Брайс взглянул на Тала. Такое он увидел впервые в жизни: Талберт Уитмен был откровенно перепуган.
В зал, окликая Брайса, вбежала Дженни. Она несла три отвертки, каждая из которых была закреплена на картоне с ярким рисунком и накрыта прозрачной пластмассовой крышкой.
– Посмотрите сами, какая подойдет, – сказала она.
– Ладно, – ответил Брайс, протягивая руку за инструментами, – а теперь давайте быстро отсюда. Будьте с остальными.
Не обращая внимания на его распоряжение, Дженни отдала Брайсу две отвертки, оставив третью себе.
Крики Харкера стали такими жуткими, что уже трудно было поверить, что так может кричать человек.
Брайс разорвал яркую красочную упаковку одной из тех отверток, что были у него в руках; Дженни тем временем содрала упаковку со своей.
– Я врач. Я остаюсь здесь.
– Ему уже никакой врач не нужен, – ответил Брайс, лихорадочно срывая упаковку с третьей отвертки.
– А может быть, и нужен. Если бы вы считали, что никаких шансов не осталось, вы бы не пытались вытащить его оттуда!
– Ну вас к чертям, Дженни!
Он переживал за нее, но понимал, что не сможет заставить ее уйти, раз уж она решила остаться тут.
Он взял у Дженни третью отвертку, оттер генерала Копперфилда плечом и встал у двери.
Отвинтить петли он не мог. Дверь закрывалась изнутри, поэтому подобраться к винтам петель не было возможности.
Но запорная ручка, похожая на рычаг, удерживалась большой накладной пластиной, за которой находился механизм замка. Эта пластина крепилась к наружной поверхности двери четырьмя винтами. Брайс присел перед ней на корточки, выбрал подходящую по размеру отвертку, открутил первый винт и бросил его на пол.
Крики Харкера прекратились.
Наступившая тишина была едва ли не хуже, чем когда ее заполняли крики.
Сержант Харкер не издавал больше ни звука.
Брайс сдвинул с места накладную пластину, продвинул ее до конца ручки, снял и отставил в сторону. Потом склонился над запирающим механизмом, рассматривая его и тыча в разные места отверткой. Но из замка вдруг посыпались наружу сломанные детали, кусочки искореженного металла, какая-то их часть провалилась внутрь самой двери. Замок был разбит вдребезги, и сделано это было с внутренней стороны камеры! Брайс нашел упор, при помощи которого можно было сдвинуть с места задвижку замка, сунул туда отвертку и нажал вправо. Пружина была то ли сломана, то ли перекручена, потому что она почти не поддалась. Но все же ему удалось достаточно сместить задвижку, чтобы язычок замка вышел из гнезда в косяке. Брайс толкнул дверь от себя, что-то щелкнуло, и дверь стала медленно приоткрываться.
Все, включая и самого Брайса, отпрянули назад и в сторону.
Рядовой Паскалли направил в образовавшуюся щель автомат, Брайс и Копперфилд вытащили свои револьверы, хотя опыт сержанта Харкера неоспоримо доказывал, что оружие здесь бесполезно.
Дверь открылась полностью.
Брайс думал, что оттуда на них что-нибудь выскочит. Но ничего подобного не произошло.
Посмотрев через раскрытую дверь внутрь холодильной камеры, Брайс увидел, что другая дверь, ведущая прямо на улицу, была тоже открыта. Но когда Харкер пару минут назад вошел в камеру, то дверь совершенно определенно была заперта. Сейчас через нее было видно залитую солнцем аллею.
Копперфилд приказал Паскалли и Фодору осмотреть камеру. Они вместе быстро вошли внутрь, один повернул влево, другой вправо, и пропали из виду.
Через несколько секунд Паскалли возвратился.
– Никого нет, сэр.
Копперфилд зашел в камеру, Брайс последовал за ним.
Автомат Харкера валялся на полу.
Сержант Харкер свисал с потолка, рядом с мясной тушей. Он висел на огромном, странно изогнутом и остром двузубом крюке, вогнанном ему прямо в грудь.
Брайса начало подташнивать. Он отвернулся было от повешенного, но тут понял, что на самом-то деле это был не Харкер. На крюке, обмякнув, висели только его пустые скафандр и шлем. Прочная виниловая ткань была распорота. Плексигласовый щиток расколот и наполовину вырван из резинового крепления, в котором прежде он сидел очень прочно. Харкера просто вырвали из костюма, даже не разрезая его.
Но куда же подевался сам Харкер?
Исчез.
Еще один. Просто исчез.
Паскалли и Фодор были уже снаружи, на разгрузочной площадке, и озирались по сторонам, проверяя, нет ли чего на дороге.
– Как он кричал, – сказала Дженни, подходя сзади к Брайсу, – а ни на костюме, ни на полу нет ни капли крови.
Тал Уитмен подобрал несколько стреляных автоматных гильз, которыми был усеян весь пол. Медные гильзы тускло поблескивали у него на ладони.
– Столько гильз, а пуль не видно ни одной. Похоже, сержант попал в то, во что стрелял. Судя по гильзам, он выпустил не меньше сотни патронов. Может быть, даже две сотни. Генерал, сколько патронов в этих больших магазинах?
Копперфилд посмотрел на блестящие гильзы, но ничего не ответил.
С разгрузочной площадки в камеру вернулись Паскалли и Фодор, и Паскалли доложил:
– Снаружи никаких его следов нет, сэр. Осмотреть аллею подальше?
Не дожидаясь ответа Копперфилда, Брайс проговорил:
– Генерал, как это ни больно, но сержанта Харкера надо списать. Он мертв. И никакой надежды на то, что он может оказаться жив, нет. Так что не надейтесь. Здесь действует нечто такое, что признает только смерть. Смерть. Заложников тут не берут. И никаких террористов тут нет. Как нет и никакого нервно-паралитического газа. И никаких полумер тут не бывает. Мы играем по самой большой ставке. Я не знаю точно, что это такое и откуда оно тут появилось, но я твердо знаю, что это сама смерть. Смерть в какой-то такой форме, которую мы пока даже вообразить себе не можем, и движимая целями, которые, возможно, мы вообще никогда не поймем. Тот мотылек, который убил Стю Уоргла, даже не был настоящим обличьем этой смерти. Я это чувствую. Мотылек был, скорее всего, тем же самым, что и ожившее тело Уоргла, которое гонялось за Лизой в туалете, – попыткой поморочить нам головы… ловким трюком.
– Фантомом, – сказал Тал, воспользовавшись словом, которое чуть раньше употребил сам Копперфилд, хотя генерал тогда вкладывал в него совсем другой смысл.
– Да, фантомом, – согласился Брайс. – Мы пока еще не видели настоящего врага. Это нечто такое, что просто любит убивать. Оно способно убивать молниеносно и тихо – так, как оно убило Джейка Джонсона. Но Харкера оно убивало медленно, заставив его мучиться и кричать. И сделало это потому, что хотело, чтобы мы послушали его вопли. Убийство Харкера и то, о чем вы говорили в связи с газом Т – сто тридцать девять, выполняет одну и ту же роль – деморализующую. И оно не просто утащило сержанта Харкера. Оно его сожрало, генерал. Именно сожрало. Так что не рискуйте больше людьми и не ищите понапрасну труп.
Копперфилд помолчал немного, потом проговорил: