Нед был преуспевающим художником. Его картины продавались по шесть-семь тысяч долларов каждая, а выпускаемые ограниченным тиражом авторские оттиски гравюр шли по четыреста-пятьсот долларов за штуку.
Нед был постоянным пациентом Дженни. Хотя ему было всего тридцать два года и он уже добился успеха в жизни, он страдал язвой, от которой его и лечила Дженни.
Теперь язва не будет его больше беспокоить. Он лежал на полу своей мастерской, прямо перед мольбертом, мертвый.
Сью Мэри была на кухне. Как Хильду Бек, экономку Дженни, и как многих других в городке, смерть настигла Сью Мэри в тот момент, когда она готовила ужин. При жизни она была красивой и милой женщиной. Теперь она выглядела иначе.
Обоих мальчиков они нашли в детской.
Для ребят это была прекрасная комната: большая, просторная, с расположенными друг над другом детскими кроватками. Многочисленные полки были забиты детскими книжками. На стенах висели картины и рисунки Неда, изображавшие причудливые фантастические сцены, так непохожие на те произведения, благодаря которым он приобрел известность: свинья в смокинге, танцующая с одетой в вечернее платье коровой; пульт управления космического корабля, около которого в креслах сидят космонавты-жабы; мрачный, но по-своему очаровательный вид школьной площадки для игр ночью: все залито светом полной луны, детей на площадке нет, и только на качелях вовсю с удовольствием раскачивается огромный, жуткого вида оборотень.
Мальчиков они нашли в углу комнаты, под горой игрушек. Младший, Терри, был позади старшего, Ли, который, видимо, предпринял безуспешную попытку защитить младшего братишку. Глаза у обоих были навыкате, и их мертвый взгляд был устремлен перед собой, как будто они все еще видели то, что так напугало их вчера, прежде чем убить. Мускулы у Ли все еще оставались напряженными, и потому руки у него замерли в том положении, в каком они были в самые последние мгновения его жизни: поднятые и скрещенные перед собой, с растопыренными пальцами, как будто он защищался или пытался укрыться от ударов.
Брайс опустился перед детьми на колени. Дрожащей рукой он дотронулся до лица Ли, будто не веря, что мальчик и вправду мертв.
Дженни тоже опустилась на колени рядом с ним.
– Да, это сыновья Бишоффов, – произнесла она, не в силах справиться с задрожавшим голосом. – Так что вся семья была дома.
По щекам Брайса бежали слезы.
Дженни попыталась вспомнить, сколько лет его собственному сыну. Семь или восемь? Он должен быть примерно того же возраста, что и Ли Бишофф. Маленький Тимми Хэммонд лежал сейчас в глубокой коме в больнице Санта-Миры, и его состояние было таким же, что и год назад. Он превратился почти в растение. Но все же даже это было лучше, чем такая вот смерть. Все, что угодно, лучше, чем это.
Но вот слезы Брайса высохли.
– Я их достану, – проговорил он, и в голосе его звучала ярость. – Чьих бы рук дело это ни оказалось… Я их заставлю заплатить за это.
Дженни еще никогда не приходилось сталкиваться с такими людьми. В Брайсе соединялись мужественность, немалая физическая сила, целеустремленность и воля, но ему были не чужды также и доброта, и нежность.
Ей захотелось обнять его. И чтобы он обнял ее в ответ.
Но, как всегда, она следила за собой и не любила выставлять напоказ свои чувства. Будь она такой же открытой и непосредственной, как Брайс, у нее никогда бы не произошло молчаливое отчуждение от матери. Но она не была открытым человеком или пока еще не была, хотела бы им стать. И потому в ответ на его яростное обещание разделаться с убийцей детей Бишоффов она возразила:
– А что, если их убил не человек? Не только в людях есть зло. Оно есть и в природе. Сколь разрушительно и слепо, например, землетрясение. Или рак, не разбирающий, кто его жертва. Убийцей, который действовал здесь, может оказаться нечто такое, что и не ставило перед собой цели убивать. Нечто отдаленное от наших представлений. Такое, что его нельзя будет привлечь к ответственности, отдать под суд. Возможно даже, что у него иная природа, нежели у человека. Что тогда?
– Кто бы или что бы это ни было, черт побери, я до него доберусь. И я с ним разделаюсь. Я его заставлю заплатить за все, что он тут натворил, – упрямо повторил Брайс.
Выйдя из католической церкви, группа Фрэнка Отри осмотрела три следующих дома, но никого в них не обнаружила. Четвертый дом, однако, не был пустым. Тут они нашли Венделла Халбертсона, учителя средней школы, который работал в Санта-Мире, но жить предпочел в горах, в доме, что когда-то принадлежал его матери. Халбертсон преподавал английский язык, и Горди учился у него всего пять лет назад. Труп учителя не был посиневшим и раздувшимся, как остальные: Халбертсон сам покончил с собой. В углу спальни, куда его, по-видимому, загнали, он вставил себе в рот ствол пистолета тридцать второго калибра и нажал на курок. Смерть от собственной руки явно показалась ему более предпочтительной по сравнению с тем, что оно собиралось с ним сделать.
Выйдя из дома Бишоффов, Брайс со своей группой осмотрели еще несколько домов, но ни в одном из них не нашли новые трупы. Только в пятом доме они обнаружили пожилую супружескую пару, которая, спасаясь от убийцы, заперлась в ванной комнате. Ее тело лежало в ванне, его – бесформенной грудой на полу.
– Они были моими пациентами, – сказала Дженни. – Это Ник и Мелина Папандракис.
Тал внес их имена в список погибших.
Как и супруги Орднэй в гостинице «При свечах», Ник Папандракис тоже попытался оставить надпись, которая бы указывала на убийцу. Он воспользовался йодом из аптечки, чтобы с его помощью написать что-то на стене. Но не успел закончить даже одно слово. На стене видны были только две буквы и начало третьей:
P R C
– Кто-нибудь может сообразить, что он хотел написать? – спросил Брайс.
Каждый по очереди протиснулся в ванную, переступил через труп Ника Папандракиса и долго всматривался в оранжево-коричневые буквы на стене. Но вспышка озарения так никого и не посетила.
Пули.
В следующем доме, что стоял рядом с домом Папандракисов, весь пол в кухне был покрыт стреляными пулями. Не целыми патронами. А десятками стреляных пуль, без гильз.
Поскольку стреляных гильз здесь не было, можно было сделать заключение, что стреляли не тут. Не было на кухне и характерного запаха сгоревшего пороха. Не было и следов от пуль ни в стенах, ни в мебели.
Просто весь пол был усеян пулями, как будто над ним прошел таинственный пулевой дождь.
Фрэнк Отри зачерпнул в ладонь целую пригоршню кусочков серого металла. Он не был специалистом по баллистике, но, как ни странно, ни одна из пуль не была серьезно деформирована или разбита на осколки, и Фрэнк без труда установил, что выпущены они из разного оружия. Большая часть пуль – многие десятки – была того типа и калибра, что применяются для автоматов, которыми были вооружены солдаты из взвода охраны бригады генерала Копперфилда.
«Неужели же это пули из автомата сержанта Харкера? – подумал Фрэнк. – Те самые пули, которые он выпустил в своего убийцу в холодильной камере супермаркета Гилмартина?»
Фрэнк озадаченно нахмурился.
Он бросил те пули, что держал в ладони, и они застучали по полу, потом нагнулся и подобрал с пола несколько других. Здесь были пули двадцать второго калибра, тридцать второго, снова двадцать второго, тридцать восьмого. Было даже довольно много охотничьей дроби.
Он выискал единственную пулю сорок пятого калибра и принялся рассматривать ее с особым интересом. Это была пуля от того самого типа патронов, какими был заряжен и его револьвер.
Горди Брогэн присел на корточки рядом с ним.
Фрэнк не взглянул на Горди. Он продолжал внимательнейшим образом разглядывать пули и явно пытался поймать ускользающую, но зловещую мысль.
Горди подобрал с пола несколько пуль.
– Они же совсем не деформированы!
Фрэнк кивнул.
– Они должны были во что-то попасть, – продолжал Горди, – а значит, они должны быть деформированы. Хотя бы некоторые из них. – Он помолчал немного, потом спросил: – Слушай, да ты где витаешь? О чем ты думаешь?
– О Поле Хендерсоне. – Фрэнк поднес под нос Горди пулю сорок пятого калибра. – Вчера вечером в полицейском участке Пол выпустил три такие пули.
– В своего убийцу.
– Ага.
– Ну так что?
– Ну так вот, у меня есть предчувствие, что если мы попросим лабораторию провести баллистическую экспертизу, то выяснится, что эта пуля выпущена из револьвера Пола.
Горди моргал, не вполне понимая, куда он клонит.
– А еще мне кажется, – продолжал Фрэнк, – что если мы переберем все пули, которые валяются тут на полу, то найдем еще две точно такие же, как эта. Заметь, не еще одну. И не еще три. А именно еще две с точно такими же царапинами, как и на этой.
– Ты хочешь сказать… это те самые три пули, которые выпустил вчера вечером Пол?
– Ага.
– Но как они попали оттуда сюда?
Вместо ответа Фрэнк выпрямился и нажал кнопку переговорного устройства.
– Шериф?
Из маленького динамика тут же послышался решительный голос Брайса Хэммонда:
– В чем дело, Фрэнк?
– Мы все еще в доме Шеффилдов. По-моему, вам стоит сюда подойти. Здесь есть кое-что для вас интересное.
– Новые трупы?
– Нет, сэр. Э-э… нечто странное.
– Сейчас придем, – ответил шериф.
Выключив радио, Фрэнк сказал, обращаясь к Горди:
– Мне представляется, что… совсем недавно, где-то на протяжении последних двух часов, уже после того, как сержант Харкер пропал из магазина Гилмартина, оно было здесь, в этой самой комнате. И тут оно избавилось от всех пуль, которые попали в него за вчерашний вечер и сегодняшнее утро.
– От пуль, которые в него попали?
– Да.
– Избавилось от них? Вот просто взяло и избавилось?
– Да, просто взяло и избавилось, – ответил Фрэнк.