В этот же самый момент Брайс услышал и какой-то звук. Вроде бы кто-то заскулил. Потом мяукнул. Потом тявкнула собака.
Вся группа, как один человек, повернулась и посмотрела назад.
Там, вдоль тротуара, мимо лабораторий, изо всех сил стараясь догнать уходящих, хромая, бежала собака. Это был эрдель. Левая передняя лапа у него была явно сломана. Язык вываливался наружу. Длинная мягкая шерсть казалась свалявшейся, грязной, а вид у собаки был неухоженный и несчастный, как будто ее только что наказали. Она сделала еще несколько шагов вперед, остановилась, лизнула раненую лапу и жалобно заскулила.
Брайс впился взглядом во внезапно появившуюся собаку. Это было первое увиденное ими в городе живое существо. Оно было не в самом лучшем состоянии, но – живое.
Но почему оно оказалось живым? Что в нем было такого особенного, что позволило ему спастись, тогда как все остальные погибли?
Если бы они сумели найти ответ на этот вопрос, вполне возможно, что это помогло бы спастись и им самим.
Первым на появление собаки среагировал Горди.
Вид раненого эрделя подействовал на него гораздо сильнее, чем на всех остальных. Для него было невыносимо видеть перед собой страдающее животное. Если бы он мог, он бы предпочел страдать вместо него сам. Сердце у него учащенно забилось. Но на этот раз реакция Горди имела еще одну причину: он понял, что это не просто самая обычная собака, которой нужны помощь и утешение. Этот эрдель был знаком Божьим. Да. Знаком того, что Бог посылает Гордону Брогэну еще один шанс принять данный ему ранее Божий дар. Он способен понимать животных и общаться с ними так же хорошо, как это умел делать святой Франциск Ассизский, а таким даром нельзя пренебрегать и нельзя относиться к нему легкомысленно. Если он и на этот раз повернется спиной к Божьему дару, как он неоднократно делал в прошлом, то теперь уже, безусловно, будет проклят. Но если он поможет этой собаке… На глаза у Горди навернулись слезы, они капельками побежали из уголков глаз вниз по щекам. Слезы облегчения и счастья. Милость Божья растрогала его и проняла до глубины души. Он заторопился навстречу эрделю, который стоял футах в двадцати от него.
Поначалу Дженни была настолько поражена внезапным появлением собаки, что не могла вымолвить ни слова. Она только молча, во все глаза смотрела на эрделя. Но затем вдруг ощутила прилив невыразимой радости. Жизнь все-таки каким-то необъяснимым образом сумела взять верх над смертью. В конце концов выясняется, что оно не сумело сожрать в Сноуфилде всех и вся. Выжила же вот эта собака – а эрдель, увидев, что Горди направляется к нему, устало присел, значит, возможно, и им удастся выбраться из этого городка живыми…
…И тут Дженни вдруг вспомнила о мотыльке.
Мотылек тоже был живым. Но это оказалась враждебная им жизнь.
И об ожившем трупе Стю Уоргла.
Собака улеглась на тротуаре, у самой кромки надвигающихся теней, положила голову на передние лапы и жалобно заскулила, словно прося, чтобы ее приласкали.
Горди подошел к ней, присел возле нее на корточки и заговорил ласково и ободряюще:
– Не бойся, дружок. Спокойно. Спокойно. Хорошая собачка. Теперь все будет в порядке. Все будет теперь отлично, дружок. Спокойно…
В Дженни вдруг пробудилось и начало подниматься чувство необъяснимого ужаса. Она приоткрыла рот, чтобы крикнуть, но другие опередили ее.
– Горди, нельзя! – закричала Лиза.
– Назад! – одновременно, в один голос крикнули Брайс и Фрэнк Отри.
– Отойди от нее, Горди! – прокричал Тал.
Но Горди, казалось, не слышал никого и ничего.
Когда Горди подошел к эрделю, собака приподняла голову, поглядела на Горди, продолжая тихонько поскуливать. Это был отличный пес. Если залечить ему лапу, если его помыть, расчесать, привести в порядок, он будет просто красавцем.
Горди протянул собаке руку.
Она ткнулась в нее носом, но не лизнула.
Он погладил пса. Тот был холодный, невообразимо холодный и слегка влажный.
– Бедняжка, – проговорил Горди.
От собаки еще и как-то странно пахло. Чем-то кислым. И в общем-то, очень неприятным. Горди никогда не сталкивался с подобным запахом.
– И где же это ты бродил? – спросил он собаку. – В каком дерьме извалялся?
Собака дрожала и негромко поскуливала.
Горди слышал, что сзади ему что-то кричат, но сейчас все его внимание было поглощено эрделем, и он не вслушивался в эти крики. Он протянул к собаке руки, поднял ее с тротуара, выпрямился с собакой на руках и прижал ее к груди. Поврежденная лапа эрделя беспомощно болталась.
Горди никогда еще не приходилось держать на руках животное, которое было бы таким ледяным. И дело было не просто в том, что мокрая шерсть пса казалась холодной: от него вообще не исходило никакого тепла, его совсем не чувствовалось даже и под шерстью.
Пес лизнул Горди руку.
У него и язык был тоже ледяной.
Фрэнк уже больше не кричал. Он только смотрел не отрываясь. Вот Горди поднял этого пса на руки, вот погладил его, вот потрепал по шерсти – ничего страшного не случилось. Может быть, это в конце концов и вправду собака. Может быть…
Но тут-то…
Собака лизнула Горди руку, и у Горди на лице появилось какое-то странное выражение, а собака начала… меняться.
О господи!
Казалось, что какой-то незримый скульптор у них на глазах мнет комок пластилина, все время придавая ему не только новую форму, но и меняя его цвет. Вот словно растаяла и сменила окраску свалявшаяся шерсть, вот голова стала погружаться в тело, и само тело оказалось вдруг не телом, а каким-то бесформенным нечто, куском живой пульсирующей материи, вот начали укорачиваться и одновременно раздаваться в ширину лапы, причем все это вместе заняло не больше пяти-шести секунд, а потом…
Горди пораженно смотрел на то, что оказалось у него в руках.
Из аморфной массы, в которую превратилась собака, вдруг начала прорисовываться голова ящерицы с маленькими злобными желтыми глазками. Потом из желеподобной ткани возникла пасть, в которой забегал раздвоенный на конце язык и оказалась масса мелких остроконечных зубов.
Горди попытался сбросить с себя эту тварь, но она держалась крепко, о боже, настолько крепко, что ему начинало уже казаться, что она каким-то образом обтекла, обволокла собой его руки и плечи, так что его руки теперь оказались как будто бы внутри ее.
Потом куда-то сразу исчезло ощущение холода. Эта штука стала вдруг теплой. Потом горячей. Обжигающе горячей.
Не успела из дрожащей живой массы вылепиться законченная ящерица, как вдруг эта ящерица начала расплываться, а вместо нее стало складываться какое-то другое животное – лисица, но и лисица расплылась, не успев оформиться окончательно, а вместо нее возникли белки, две белки, сросшиеся между собой, как сиамские близнецы, вот они стали быстро разделяться и…
Горди закричал. Он лихорадочно махал руками, стараясь сбросить с себя эту тварь.
Жар теперь уже обжигал, как огонь. Боль была невыносимой.
О господи, ну пожалуйста!
Боль раздирала ему руки, плечи, прорывалась внутрь.
Горди выл, кричал, рыдал; шатаясь, он сделал неуверенный шаг вперед, снова поднял руки, пытаясь оторвать от себя это нечто, – но оно держалось крепко, а руки уже не слушались его.
Наполовину обретшие форму белки растворились, и из аморфной массы, которую Горди держал на руках и которая сама держала его, возникла вдруг кошка, но и она тут же исчезла, а появилось нечто новое – нет, господи боже, нет, только не это! – нечто похожее на насекомое, с головой, огромной, размером почти с ту, что была у эрделя, но отвратительной, утыканной сверху то ли шестью, то ли восемью глазами, с множеством колючих, покрытых мелкими шипами лап и…
Страшная боль разливалась по всему телу Горди. Качаясь, он сделал шаг вперед, в сторону, упал на колени, потом свалился на бок. Лежа на тротуаре, он извивался, судорожно дергал руками и ногами, корчась в агонии.
Сара Ямагути смотрела на все это, не в силах отвести взгляд и не веря собственным глазам. Похоже, что существо, напавшее на Горди, обладало способностью по собственному усмотрению и невероятно быстро перестраивать свою ДНК. Оно меняло формы совершенно свободно и с поразительной скоростью.
Но подобное создание просто не могло бы существовать. Уж она-то это знала и понимала: она все-таки была биологом-генетиком. То, что она сейчас наблюдала, было невозможно. И тем не менее происходило на ее глазах.
Вот расползся, растворился паук, и вместо него не возникло никакой новой формы. В своем естественном состоянии это существо было, по-видимому, просто массой желеподобных тканей серовато-коричневато-красного в крапинку цвета, чем-то средним между гигантской амебой и каким-то отвратительным грибом. Оно медленно ползло вверх по рукам Горди…
…И вдруг одна из рук отделилась и скользнула вниз через облеплявшую ее слизь. Но это была уже не рука. О господи, нет. То были лишь кости. Голые кости руки и кисти, как будто отделенные от скелета, белые, обглоданные дочиста. Кроме костей, все остальное было съедено.
Сара почувствовала спазмы в горле, сделала несколько шагов назад, повернулась к придорожной канаве, и ее стошнило.
Дженни оттолкнула Лизу на несколько шагов, подальше от того места, где Горди боролся с прилепившейся к нему тварью.
Девочка кричала не помня себя.
Слизь расползалась по оставшимся от руки костям, захватывая и обволакивая состоящие из одних костей пальцы, одевая их в некое подобие живой, пульсирующей перчатки. Пару секунд спустя исчезли, растворились и пальцы, а охватывавшая их перчатка свернулась в шарик, а потом вплавилась назад в основное тело этого странного организма. Тело его похабно корчилось и извивалось, то сжимаясь, сбиваясь в кучу, то вспениваясь и разбухая, образовывая выпуклости в одних местах, провалы и полости в других, чтобы уже в следующее мгновение на месте выпуклости возникал провал, и, наоборот, там, где только что была полость, вдруг надувался нарост. Оно лихорадочно и непрерывно менялось, словно прекращение этих пульсаций всего на секунду означало бы для него неминуемую смерть. Оно ползло вверх по рукам Горди, и тот отчаянно пытался сбросить с себя эту тварь, но она неуклонно взбиралась все выше и выше, все ближе к плечам, не оставляя позади себя совершенно ничего – ни культей, ни костей: оно пожирало на своем пути абсолютно все. Оно стало расползаться по груди, и там, куда оно направлялось, тело Горди просто бесследно исчезало, словно погруженное в ванну с необычайно едкой кислотой.