Эллен посмотрела в зеркало и моргнула, гадая, что мы задумали на сей раз. Должно быть, она понимала, что перед ней зеркало — оно было в деревянной раме, а на его поверхности виднелись частички пыли — однако на всякий случай я спросил:
— Что я держу?
(Помните, что я держал зеркало перед собой.)
— Зеркало, — без колебаний ответила она.
Я попросил больную описать ее очки, помаду и одежду, глядя на свое отражение. Эллен без проблем справилась с этой задачей. По сигналу один из моих помощников, стоявший слева от Эллен, поднял шариковую ручку, так, что та оказалась в зоне досягаемости ее правой (здоровой) руки, но полностью в пределах игнорируемого левого поля зрения (примерно в 20 сантиметрах ниже и левее ее носа.) Эллен могла видеть в зеркале моего помощника так же хорошо, как и саму ручку — у нас не было намерения скрыть наличие зеркала.
— Вы видите ручку?
— Да.
— Чудесно. Теперь протяните руку, возьмите ее и напишите свое имя на бумажке, которую я положил вам на колени.
Вообразите мое удивление, когда Эллен подняла правую руку и решительно потянулась к зеркалу. Около двадцати секунд она стучала в него и царапала его поверхность, а затем с разочарованием сообщила:
— Я не могу ее достать.
Когда десять минут спустя я повторил тот же эксперимент, она сказала: «Ручка за зеркалом», — и, протянув руку за зеркало, принялась ощупывать пряжку моего ремня.
Чуть позже она даже попыталась заглянуть за край зеркала в надежде, что ручка действительно окажется там.
Очевидно, Эллен считала отражение настоящим предметом, который можно схватить. За всю свою пятнадцатилетнюю карьеру я не видел ничего подобного: на моих глазах умный, рассудительный взрослый совершал абсурдную ошибку, полагая, что предмет находится внутри зеркала.
Мы решили убедиться, что поведение Эллен не было следствием ее неуклюжести или неспособности понять, что такое зеркало. Для этого мы разместили зеркало на расстоянии вытянутой руки перед ней, как зеркало в ванной. На сей раз ручка появилась сзади, над ее правым плечом (но вне ее поля зрения). Она увидела ее в зеркале и мгновенно потянулась назад, чтобы ее схватить. Значит, провал в предыдущей задаче не был связан с дезориентацией, неуклюжестью или спутанностью сознания, вызванными инсультом.
Нарушения Эллен мы назвали «зеркальной агнозией» или «синдромом зеркала», в честь Льюиса Кэрролла. Льюис Кэрролл, как известно, страдал приступами мигрени, связанными с артериальными спазмами. Если они затрагивали его правую теменную долю, он, возможно, испытывал похожие трудности с зеркалами, которые могли не только вдохновить его написать «Зазеркалье», но и объяснить его общую одержимость зеркалами, зеркальным письмом и инверсией левого-правого. Интересно, может, страсть к зеркальному письму Леонардо да Винчи имеет то же происхождение?
Мне было одновременно и интересно, и грустно наблюдать синдром зеркала: вообще-то я надеялся на противоположную реакцию — что зеркало заставит Эллен осознать левую сторону мира и поможет в реабилитации.
Следующим шагом было выяснить, насколько распространен этот синдром. Все ли пациенты с неглектом ведут себя так же, как Эллен? Обследовав еще 20 больных, я обнаружил, что у многих наблюдалась аналогичная разновидность зеркальной агнозии. Стоило поместить зеркало в игнорируемую зону и попросить их взять ручку или конфету, которые мой помощник держал слева, как они тянулись к зеркалу. Они прекрасно знали, что смотрят в зеркало, и тем не менее совершали ту же ошибку, что и Эллен.
Однако ошибались не все. Некоторые сперва выглядели озадаченными, но, увидев отражение ручки или конфеты, усмехались и с заговорщическим видом тянулись к реальному предмету слева, как поступили бы вы или я. Один пациент даже повернул голову влево — обычно он этого не делал, — и с победоносным видом схватил награду. Такие больные — хотя их было очень мало — явно замечали предметы, которые раньше игнорировали. Если это действительно так, возникает вопрос: не поможет ли многократное повторение этого упражнения преодолеть неглект, постепенно заставляя пациента больше обращать внимания на левую сторону мира?[78] Такую терапевтическую возможность безусловно нельзя исключать. Когда-нибудь мы обязательно попробуем этот подход в нашей клинике.
Помимо терапии, зеркальная агнозия — неспособность пациента определить местонахождение реального предмета и схватить его — интересует меня и с научной точки зрения. Даже мой двухлетний сын, если ему показать в зеркале конфету, хихикнет, обернется и тут же сунет сладкое в рот. А вот старая и мудрая Эллен не могла этого сделать.
Я могу предложить, по крайней мере, два объяснения сему загадочному явлению. Во-первых, не исключено, что синдром вызван игнорированием (неглектом). Как будто пациент бессознательно говорит себе: «Поскольку это отражение, объект должен находиться слева от меня. Но левой стороны на моей планете не существует, значит, объект внутри зеркала». Какой бы абсурдной ни казалась нам, обладателям интактного мозга, эта интерпретация, это единственное, что имеет смысл для Эллен, учитывая ее «реальность».
Во-вторых, синдром зеркала может не быть прямым следствием неглекта, хотя обычно они наблюдаются вместе. Мы знаем, что при поражении правой теменной доли пациенты испытывают выраженные трудности с пространственными задачами; следовательно, синдром зеркала может оказаться просто одним из проявлений таких дефицитов. Правильное реагирование на зеркальное изображение предполагает одновременное удержание в памяти и отражения и самого предмета, а также соответствующую умственную гимнастику, позволяющую корректно определить местоположение предмета, которому это отражение принадлежит. Данная весьма изощренная способность может быть нарушена в результате поражения правой теменной доли, учитывая важную роль этой структуры в обработке пространственных атрибутов окружающего мира. Если это так, зеркальная агнозия может стать новым экспресс-тестом на повреждения правой теменной доли[79]. В эпоху растущей стоимости визуализации головного мозга любой простой анализ будет полезным дополнением к диагностическому инструментарию невролога.
Однако самый странный аспект синдрома зеркала — реакции самих пациентов: «Доктор, почему я не могу взять ручку?»; «чертово зеркало мешает»; «ручка внутри зеркала, я не могу дотянуться до нее!» «Эллен, я хочу, чтобы вы взяли реальный предмет, а не отражение, — говорю я. — Где настоящая ручка?» И она отвечает: «Настоящая ручка вон там, за зеркалом, доктор».
Только представьте: такая простая вещь, как зеркало, отбрасывает этих пациентов в сумеречную зону, в которой они не могут — или не хотят — сделать простой логический вывод: поскольку отражение находится справа, предмет, создающий это отражение, должен быть слева. Можно подумать, для таких больных изменились сами законы оптики — по крайней мере, в крошечном уголке их вселенной. Обычно мы считаем наш интеллект и «высокоуровневые» знания — такие как законы геометрической оптики — невосприимчивыми к искажениям сенсорных сигналов. Но эти пациенты учат нас, что это не всегда так. Для них все как раз наоборот. Искажен не только их сенсорный мир — перекручивается вся база знаний, дабы приспособиться к странной новой реальности, в которой они обитают[80]. Дефициты внимания, похоже, пронизывают все их мировоззрение: они не способны отличить зеркальное отражение от реального объекта, хотя могут вести нормальную беседу по другим темам — политике, спорту или шахматам — так же хорошо, как вы или я. Спрашивать у таких пациентов, каково «истинное местоположение» предмета, который они видят в зеркале, все равно, что спрашивать у нормального человека, что находится севернее Северного полюса. Или действительно ли существуют иррациональные числа (например, квадратный корень из 2 или π с бесконечной цепочкой десятичных знаков). Это влечет за собой глубокие философские вопросы: например, насколько мы можем быть уверенными в том, что наше собственное восприятие реальности так уж надежно? Инопланетное четырехмерное существо, наблюдающее за нами из четырехмерной вселенной, вероятно, сочтет наше поведение столь же извращенным, неуклюжим и до абсурдного комичным, каковым мы считаем нелепые поступки больных с неглектом, застрявших в своем странном зеркальном мире.
Глава 7. Хлопок одной ладони
Человек образуется верой; он таков, какова его вера.
Социологам еще предстоит пройти долгий путь, чтобы наверстать упущенное, но их исследования обещают стать важнейшими в науке, если и когда они, наконец, доберутся до правильных вопросов. Наше поведение по отношению друг к другу — самое странное, самое непредсказуемое и практически необъяснимое явление из всех, с которыми мы вынуждены жить.
Миссис Доддс уже начинала терять терпение. Почему все вокруг — врачи, терапевты, даже ее сын — настаивают, что ее левая рука парализована, хотя она-то прекрасно знает, что рука работает нормально? Ну да, всего десять минут назад она использовала ее, чтобы умыться.
Разумеется, миссис Доддс знала, что две недели назад у нее случился инсульт — именно поэтому она и находилась здесь, в Медицинском центре Калифорнийского университета в Хиллкресте. Если не считать легкой головной боли, она чувствовала себя гораздо лучше и хотела поскорее вернуться домой. Лечащему врачу миссис Доддс заявила, что ей не терпится заняться подрезкой роз и возобновить ежедневные утренние прогулки по пляжу. Вчера она видела свою внучку Бекки и подумала, как хорошо будет показать ей сад сейчас, когда он в полном цвету.
На самом деле в результате инсульта в правом полушарии вся левая половина тела миссис Доддс была полностью парализована. Я вижу много таких пациентов каждый месяц. Обычно они буквально засыпают меня вопросами о своем параличе. Когда я опять смогу ходить, доктор? Смогу ли я снова шевелить пальцами? Когда я зевнул этим утром, моя левая рука шевельнулась — значит ли это, что я начинаю выздоравливать?