Чтобы «парализовать» правую руку пациента с отрицанием, я разработал новую версию ящика виртуальной реальности, который мы использовали в наших экспериментах с фантомными конечностями. Это была та же самая картонная коробка с зеркалами, но расположили мы их по-другому. Нашей первой испытуемой стала Бетти Уорд, 70-летняя школьная учительница на пенсии, которая сохранила живой ум и охотно согласилась поучаствовать в эксперименте.
— Будьте добры, наденьте серую перчатку на правую руку, — сказал я, — и вставьте ее вот в это отверстие.
Затем я попросил Бетти наклониться вперед и, глядя в ящик через дырку в верхней части, внимательно смотреть на руку в перчатке.
— Подвигайте рукой вверх-вниз.
Я запустил метроном.
— Вы видите, как ваша рука двигается, Бетти?
— Да, конечно, — сказала она. — Она двигается в такт тиканью, как вы просили.
— Теперь закройте глаза, пожалуйста.
Без ее ведома зеркало в коробке перевернулось, и мой помощник, который прятался под столом, засунул в коробку свою руку (тоже в серой перчатке). Тогда я разрешил Бетти открыть глаза и предложил снова посмотреть в ящик. Ей казалось, что она смотрит на свою правую руку, но на самом деле она видела руку аспиранта.
— Отлично, Бетти, продолжайте смотреть. Сейчас я снова запущу метроном, а вы двигайте рукой, как и раньше.
Тик-так, тик-так. Бетти пошевелила рукой, но рука в коробке осталась неподвижной. Когда вы проводите этот эксперимент с нормальными людьми, они подпрыгивают на стуле: «Эй, что здесь происходит?» Никогда, даже в самых диких своих фантазиях, они не могли вообразить, что под столом прячется студент.
— Бетти, что вы видите?
— Я вижу, что моя правая рука движется вверх и вниз, — невозмутимо ответила она[88].
Это говорит о том, что отрицание Бетти перекинулось на правую сторону ее тела — нормальную сторону без неглекта — а иначе она бы ни за что не «увидела», как неподвижная рука двигается. Этот простой эксперимент не только опровергает неглектную теорию анозогнозии, но и дает нам ключ к пониманию того, что́ на самом деле вызывает синдром. В действительности у таких пациентов поврежден механизм, который позволяет мозгу обнаруживать и анализировать расхождения между сенсорным входом и схемой тела; при этом не имеет значения, возникает такое несоответствие на левой или на правой стороне тела.
Наблюдения за Бетти и другими пациентами подтверждают гипотезу о том, что левое полушарие — конформист, в значительной степени равнодушный к расхождениям, а правое, наоборот, крайне чувствительно к отклонениям. Однако наши эксперименты обеспечивают лишь косвенные доказательства данной теории. А нам нужны факты.
Еще десять лет назад проверить такого рода идеи было невозможно. К счастью, появление современных методов визуализации, таких как фМРТ и ПЭТ, значительно ускорило темпы исследований, позволив нам наблюдать за живым мозгом в действии. Не так давно Рэй Долан, Крис Фрит и их коллеги из Лондона провели блестящий эксперимент с ящиком виртуальной реальности, аналогичным тому, который мы использовали в исследованиях фантомных конечностей. (Как вы, наверное, помните, это просто коробка с вертикальным зеркалом, установленным перпендикулярно грудной клетке человека). Когда испытуемый вставлял в ящик левую руку, ее отражение (на левой стороне зеркала) оптически накладывалось на ощущаемое положение правой руки. Затем его просили синхронно подвигать обеими руками вверх-вниз — так, чтобы вид движущейся правой руки (на самом деле отражения левой) в точности совпадал с ощущениями движения, возникающими в суставах и мышцах. Однако если испытуемый двигал руками несинхронно — как будто плыл по-собачьи — между зрительным образом и ощущениями возникало выраженное несоответствие. Проведя ПЭТ-сканирование, д-р Фрит обнаружил в мозге особый центр, который следит за расхождениями; это небольшая область в правом полушарии, которая получает информацию от правой теменной доли. Затем доктор Фрит провел повторное ПЭТ-сканирование; на этот раз испытуемый видел в правой стороне зеркала отражение правой руки, а потому несоответствие в его схеме тела теперь казалось исходящим слева, а не справа. Представьте себе мой восторг, когда на сканере вновь «вспыхнуло» правое полушарие. Судя по всему, сторона, на которой возникало несоответствие, не имела значения: и в том, и в другом случае оно активировало правую половину мозга. По-моему, это убедительное доказательство того, что мои «умозрительные» идеи о специализации полушарий находятся на правильном пути.
Когда на практических занятиях я обсуждаю анозогнозию со студентами, чаще всего мне задают вопросы, которые звучат примерно так: эти пациенты отрицают только паралич частей тела или другие ограничения тоже? Они в курсе, что серьезно больны? Если такой человек ударит палец ноги, он будет отрицать боль и припухлость? А если у него случится приступ мигрени? Многие неврологи изучали это у своих пациентов; типичный ответ заключается в том, что такие больные не отрицают другие проблемы со здоровьем. Точно так же повела себя и моя пациентка Грейс, которой я пообещал конфету, если она сможет завязать шнурки. Выслушав мое предложение, она сердито посмотрела на меня и процедила: «Вы же знаете, что у меня диабет, доктор! Мне нельзя конфеты!»[89]
Почти все пациенты, которых я обследовал, прекрасно понимают, что у них был инсульт, и не страдают «глобальным отрицанием». Тем не менее в их системах убеждений имеются определенные градации — и сопутствующие отрицания, — которые коррелируют с локализацией очага поражения в мозге. Так, при повреждении правой теменной доли конфабуляции и отрицания, как правило, ограничены схемой тела. Но если зона поражения расположена ближе к передней части лобной доли правого полушария (так называемой вентромедиальной префронтальной коре), отрицание принимает более обширные и разнообразные формы. Более того, в этом случае оно носит явно защитный характер. Один из ярчайших примеров такого отрицания — пациент по имени Билл, который пришел ко мне через шесть месяцев после того, как у него диагностировали злокачественную опухоль головного мозга. Опухоль быстро росла и давила на правую лобную долю, пока не была в конечном счете вырезана нейрохирургом. К сожалению, к тому времени она уже распространилась, и Биллу сказали, что ему осталось жить меньше года. Несмотря на всю серьезность ситуации, он казался странно безразличным к своему диагнозу и упорно привлекал мое внимание к маленькому волдырю на щеке.
— Другие доктора ничего не сделали, но хоть вы-то поможете мне от него избавиться? — однажды спросил он.
Стоило мне затронуть тему опухоли, как Билл равнодушно пожимал плечами.
— Вы же знаете, врачи иногда ошибаются, — говорил он.
Итак, вот умный, образованный человек, упорно не желающий признавать доказательства, предоставленные его врачами, и бойко отвергающий тот факт, что у него терминальный рак мозга. Чтобы избежать беспричинной тревоги, он приписал ее чему-то ощутимому — волдырю. Фрейд назвал бы его одержимость волдырем смещением — замаскированной попыткой отвлечь собственное внимание от скорой смерти. Любопытно, но иногда легче изменить направление, чем отрицать[90].
Самый чудовищный бред, который я когда-либо слышал, описан Оливером Саксом. Некий пожилой человек постоянно падал с кровати. Каждый раз, когда он скатывался на пол, санитары поднимали его и укладывали обратно в постель, но несколько мгновений спустя снова слышали громкий стук. Наутро доктор Сакс спросил его, почему он все время падал с кровати. «Доктор, — взволнованно объяснил старичок, — эти студенты-медики подложили мне в кровать мертвую руку, и я пытался избавиться от нее всю ночь!» Не признавая, что парализованная конечность принадлежит ему самому, мужчина скатывался на пол всякий раз, когда пытался ее оттолкнуть.
Как показывают эксперименты, которые мы обсудили выше, пациент с отрицанием не просто пытается сохранить свое реноме, отрицание коренится в самой его психике[91]. Но означает ли это, что информация о параличе где-то заперта — подавлена? Или это подразумевает, что она вообще отсутствует в его мозге? Последнее предположение кажется маловероятным. Если знания не существует, почему больной говорит такие вещи, как «я завязала шнурки обеими руками» или «я же не левша, я владею левой рукой хуже, чем правой»? Подобные замечания предполагают, что «кто-то» там знает, что парализован, но эта информация недоступна сознательному разуму. Если данное предположение верно, есть ли способ получить доступ к этому запрещенному знанию?
Чтобы это выяснить, мы повторили хитроумный эксперимент, проведенный в 1987 году итальянским неврологом Эдуардо Бизиаком. Бизиак взял шприц, наполненный ледяной водой, и оросил левый слуховой канал пациентки с неглектом и отрицанием — процедура, с помощью которой врачи обычно проверяют функцию вестибулярного нерва. Через несколько секунд глаза больной начали энергично двигаться. Дело в том, что холодная вода создает в ушных каналах конвекционный ток, тем самым заставляя мозг думать, что голова движется. Возникающие при этом непроизвольные движения глаз мы называем нистагмом. Когда Бизиак спросил женщину, может ли она использовать обе руки, она спокойно ответила, что не способна пошевелить левой рукой! Удивительно, но орошение холодной водой левого уха вызвало полное (хотя и временное) исчезновение симптомов анозогнозии.
Когда я узнал об этом эксперименте, я буквально выпрыгнул из своего кресла. Вот неврологический синдром, проявления которого обусловлены поражением правой теменной доли и нейтрализованы ледяной водой в ухе. Что может быть проще? Почему этот удивительный опыт не попал в заголовки газет? И правда, я обнаружил, что большинство моих профессиональных коллег даже не слышали о таком эксперименте. Поэтому твердо решил опробовать эту процедуру на следующем же пациенте с анозогнозией, которого я увижу.