Наблюдение доктора Персингера не стало для меня полной неожиданностью: я всегда подозревал, что височные доли — особенно левая — каким-то образом связаны с религиозными переживаниями. Каждого студента-медика учат, что многим пациентам с эпилептическими припадками, возникающими в этой части мозга, свойственны сильные духовные переживания во время приступов, а иногда озабоченность религиозными и нравственными проблемами даже в межприпадочный период.
Но означает ли этот синдром, что в нашем мозгу есть «модуль Бога»? Другими словами, содержит ли наш мозг специальную нейронную сеть для религиозного опыта? И если да, то откуда она взялась? Может ли такой модуль быть продуктом естественного отбора, человеческим признаком, столь же естественным в биологическом смысле, как язык или стереоскопическое зрение? Или это непостижимая тайна, как скажет вам любой философ, эпистемолог или теолог?
Многие черты свойственны исключительно человеку (собственно, именно они делают человека человеком), но самая загадочная из них, безусловно, религия — наша склонность верить в Бога или иную высшую силу, которая лежит в основе всего сущего. Маловероятно, чтобы любое другое существо, кроме человека, могло размышлять о бесконечности или о «смысле всего этого». Послушайте, что говорит по этому поводу Джон Милтон в «Потерянном раю»:
Кто согласился бы средь горших мук,
Терпя стократ несноснейшую боль,
Мышление утратить, променять
Сознание, способное постичь,
Измерить вечность, — на небытие;
Не двигаться, не чувствовать, уйти
В несозданную Ночь и сгинуть в ней,
В ее безмерном чреве?
Но откуда берутся такие чувства? Возможно, любое разумное существо, которое способно заглянуть в собственное будущее и осознать свою смертность, рано или поздно начнет задаваться подобными вопросами. Имеет ли моя маленькая жизнь реальное значение в масштабе мироздания? Если бы сперматозоид моего отца не оплодотворил конкретную яйцеклетку в ту судьбоносную ночь, я бы не существовал? И если нет, то в каком смысле существовала бы тогда Вселенная? Не превратится ли она, как сказал Эрвин Шрёдингер, в «спектакль перед пустыми скамьями»? Что, если бы мой папа кашлянул в критический момент, и яйцеклетку оплодотворил бы другой сперматозоид? У нас голова идет кругом, когда мы задумываемся над такими возможностями. Нас терзает парадокс: с одной стороны, наши жизни кажутся чрезвычайно важными — со всеми дорогими сердцу личными воспоминаниями, — и все же мы знаем, что в космических масштабах наше кратковременное существование ничего не значит. Как же разрешить эту дилемму? Для многих ответ прост: они ищут утешения в религии.
Но, конечно, дело не только в этом. Если религиозные убеждения — всего лишь совокупный результат принятия желаемого за действительное и стремления к бессмертию, как вы объясните интенсивный религиозный экстаз, который испытывают пациенты с височной эпилепсией, или их заявления, что Бог говорит с ними напрямую? Многие пациенты рассказывали мне о «божественном свете, который освещает все вещи», и о «конечной истине, которая недосягаема для обычных людей, ибо они слишком погружены в суету повседневной жизни, чтобы заметить красоту и величие всего сущего». Конечно, такие люди могут страдать от галлюцинаций и бреда, аналогичных тем, которые наблюдаются при шизофрении, но если так, то почему подобные галлюцинации имеют место главным образом при поражении височных долей? А главное, почему они принимают данную конкретную форму? Почему эти больные не галлюцинируют, например, свиней или ослов?
В 1935 году анатом Джеймс Папез заметил, что многие пациенты, умершие от бешенства, испытывали приступы крайней ярости и ужаса за несколько часов до смерти. Он знал, что болезнь развивается после укуса больной собаки, и заключил, что нечто в ее слюне — вирус бешенства — попадало по периферическим нервам, расположенным рядом с местом укуса, в спинной, а затем и в головной мозг. Препарируя головной мозг жертв этой страшной болезни, Папез обнаружил место назначения вирусов — кластеры нервных клеток или ядер, связанных С-образными проводящими путями (рис. 9.1). Столетием ранее известный французский невролог Пьер-Поль Брока назвал эту структуру лимбической системой. Поскольку больные бешенством страдали сильными эмоциональными припадками, Папез рассудил, что эти лимбические структуры должны быть тесно связаны с эмоциональным поведением человека[104].
Рис. 9.1
Лимбическая система
Лимбическая система состоит из ряда взаимосвязанных структур, окружающих наполненный жидкостью центральный желудочек переднего мозга и образующих внутреннюю границу коры больших полушарий. Лимбическая система включает гиппокамп, миндалевидное тело, перемычку, передние таламические ядра, сосцевидные тела и поясную кору. Вилка — длинный пучок волокон, соединяющий гиппокамп с сосцевидными телами. На рисунке также изображено мозолистое тело — сплетение нервных волокон, соединяющих правую и левую половины неокортекса, мозжечок (структуру, участвующую в модулировании движений) и ствол мозга. Лимбическая система не является ни непосредственно сенсорной, ни моторной, но представляет собой центральное звено в системе обработки информации, извлекаемой из событий, воспоминаний о событиях и эмоциональных ассоциаций с этими событиями. Эта обработка имеет важное значение, если будущее поведение должно опираться на уже имеющийся опыт (Winson, 1985).[105]
Лимбическая система получает сигналы от всех сенсорных систем — зрения, осязания, слуха, вкуса и обоняния. Последнее чувство на самом деле непосредственно подключено к лимбической системе через миндалевидное тело (область мозга, имеющая форму миндалины и служащая «воротами» в лимбическую систему). Это едва ли удивительно, учитывая, что у нижних млекопитающих обоняние тесно связано с эмоциями, территориальным поведением, агрессивностью и сексуальностью.
Выход лимбической системы, как обнаружил Папез, главным образом обеспечивает переживание и выражение эмоций. Переживание эмоций опосредуется связями с лобными долями; именно от этих взаимодействий, вероятно, и зависит богатство вашей внутренней эмоциональной жизни. Внешнее выражение эмоций, с другой стороны, требует участия маленького кластера плотно упакованных клеток под названием гипоталамус, который передает сигналы трех типов. Во-первых, гипоталамические ядра отправляют гормональные и нервные сигналы в гипофиз, который часто называют «дирижером» эндокринного оркестра. Гормоны, высвобождаемые через эту систему, воздействуют почти на все части человеческого тела (эту биологическую tour de force мы рассмотрим в главе 11, в рамках анализа взаимосвязи разума и тела). Во-вторых, гипоталамус посылает команды вегетативной нервной системе, которая контролирует различные вегетативные или физические функции, включая производство слез, слюны и пота, а также кровяное давление, частоту сердечных сокращений, температуру тела, дыхание, функции мочевого пузыря, дефекацию и прочее. Таким образом, гипоталамус можно рассматривать как «мозг» этой архаичной, вспомогательной нервной системы. Третий тип выходных сигналов связан с реальным поведением, которое удобно запомнить как «четыре П» — подраться, пуститься наутек, поесть и… совокупиться. Короче говоря, гипоталамус[106] — это «центр выживания» тела, который готовит организм к чрезвычайным ситуациям или, иногда, к передаче генов потомству.
Значительная часть наших знаний о функциях лимбической системы получена в результате наблюдения за пациентами с эпилептическими припадками, возникающими в этой части мозга. Когда вы слышите слово «эпилепсия», вам наверняка представляется человек, который вдруг падает на землю и начинает корчиться в судорогах. На самом деле, эти симптомы — непроизвольные сокращения всех мышц тела — характеризуют только одну — самую известную — форму эпилепсии: так называемый большой эпилептический (судорожный) припадок. Такие приступы обычно возникают из-за того, что крошечный кластер нейронов где-то в мозге дает сбой и начинает генерировать хаотичные разряды; постепенно возбуждение, точно лесной пожар, распространяется на весь мозг. Однако приступы могут быть и «фокальными», то есть ограниченными одним небольшим участком мозга. Если эпилептический очаг располагается в моторной коре, результатом являются судорожные пароксизмы в мышцах, которые распространяются по телу в определенной последовательности, — так называемая джексоновская эпилепсия. Но если приступ берет начало в лимбической системе, то самые яркие симптомы носят эмоциональный характер. Больные сообщают, что их «чувства накалены до предела», варьируя от интенсивного экстаза до глубокого отчаяния, ощущения надвигающейся гибели или даже вспышек крайней ярости и ужаса. Женщины иногда испытывают оргазмы, хотя по какой-то неясной причине мужчины никогда этого не делают. Однако наиболее примечательны пациенты, которым свойственны волнующие духовные переживания, в том числе чувство божественного присутствия и ощущение, будто с ними говорит сам Бог. Все вокруг них пронизано космическим значением. Они могут говорить: «Я наконец понимаю, к чему это все. Вот момент, которого я ждал всю жизнь. Внезапно все обрело смысл». Или: «Наконец я постиг истинную природу космоса». Мне кажется ироничным, что это чувство просветления, эта абсолютная убежденность в том, что Истина наконец раскрыта, имеют своим источником лимбические структуры, связанные с эмоциями, а вовсе не мыслящие, рациональные части мозга, которые так гордятся своей способностью отличать правду от лжи.
Бог удостоил нас, «нормальных» людей, лишь случайными проблесками более глубокой истины (у меня они могут возникать, когда я слушаю какое-то особенно трогательное музыкальное произведение или когда я смотрю на луну Юпитера через телескоп), но эти пациенты пользуются уникальной привилегией смотреть прямо в глаза Бога каждый раз, когда у них случается приступ. Кто может сказать, «подлинные» это переживания (что бы сие ни значило) или «патологические»? Неужели вы, врач, действительно захотите пичкать такого пациента лекарствами, отрицая право Всемогущего на посещение своих чад?