Припадки — и беседы с Богом — обычно длятся всего несколько секунд. Но даже такое короткое буйство височной доли иногда может полностью изменить личность пациента — так, что даже между приступами он будет отличаться от других людей[107]. Никто не знает, почему это происходит, но повторяющиеся электрические всплески внутри мозга (частые и мощные залпы нервных импульсов в лимбической системе), судя по всему, «стимулируют» определенные пути или даже открывают новые каналы, подобно тому, как вода из дождевого облака, струясь по склону горы, каждый раз отыскивает в нем новые трещины и борозды. Данный процесс — так называемый киндлинг — может перманентно изменить, а иногда и обогатить внутреннюю эмоциональную жизнь больного.
В частности, эти изменения приводят к развитию того, что некоторые неврологи именуют «височной личностью». Для таких людей характерны сильные эмоции и завышенное самомнение. Утверждается, что большинство из них лишены чувства юмора, склонны приписывать космическое значение тривиальным событиям и ведут подробные дневники, в которых в деталях излагают мелочи повседневной жизни (так называемая гиперграфия). Некоторые приносили мне сотни страниц, исписанных мистическими символами и условными обозначениями. Многим таким пациентам свойственна вязкая речь, любовь к спорам, педантичность и эгоцентризм (хотя и в меньшей степени, чем многим моим научным коллегам), а также навязчивая озабоченность философскими и теологическими проблемами.
Каждого студента-медика учат, что в реальной больнице он никогда не увидит «случай из учебника», ибо это просто композиты, составленные авторами медицинских фолиантов. Но когда Пол, тридцатидвухлетний младший менеджер из местного магазина «Goodwill», вошел в нашу лабораторию, мне показалось, будто он буквально сошел со страниц «Учебника по неврологии» Брейна — библии всех практикующих неврологов. Царственный и невозмутимый, он был одет в зеленую рубашку и белые парусиновые брюки, а на шее носил великолепный крест, украшенный драгоценными камнями.
Хотя в лаборатории есть мягкое удобное кресло, в котором наши посетители могут расслабиться и собраться с мыслями, Полу оно не понадобилось. Многие пациенты, с которыми я беседую, поначалу ощущают определенный дискомфорт, однако Пол не нервничал — скорее, он мнил себя свидетелем-экспертом, призванным поведать о себе и своих отношениях с Богом. Он был напряжен и погружен в себя; я заметил в нем налет высокомерия верующего, но ни капли смирения глубоко религиозного человека. Без всяких наводящих вопросов он начал свой рассказ.
— Первый приступ у меня случился, когда мне было восемь лет, — сообщил он. — Помню, перед тем как упасть, я увидел яркий свет и подумал, откуда он взялся.
Несколько лет спустя у Пола случилось еще несколько припадков, которые изменили всю его жизнь.
— Внезапно мне все стало ясно, доктор, — продолжал он. — Все сомнения исчезли.
Он испытал экстаз, на фоне которого все остальное казалось блеклым и несущественным. Экстаз принес с собой невероятную ясность, осознание божественного — никаких категорий, никаких границ, только Единство с Творцом.
Все это он излагал в высшей степени подробно, с увлечением и пылом, явно вознамерившись не упустить ни единой детали.
Заинтригованный, я попросил его продолжать.
— Не могли бы вы быть более конкретным?
— Честно говоря, это нелегко, доктор. Все равно что пытаться объяснить сексуальный экстаз ребенку, который еще не достиг полового созревания. Надеюсь, вы понимаете, о чем я?
Я кивнул.
— И что вы думаете о сексуальном экстазе?
— Что ж, если честно, — сказал Пол, — меня он больше не интересует. По сравнению с божественным светом, который я видел, восторг от секса слишком блеклый.
Впрочем, чуть позже я заметил, как Пол бесстыдно флиртует с двумя моими аспирантками и пытается разузнать их домашние телефоны. Эта парадоксальная комбинация утраты либидо и озабоченности сексуальными ритуалами довольно распространена у больных височной эпилепсией.
На следующий день Пол вернулся в мой кабинет с огромной рукописью в красивой зеленой обложке — трактатом, над которым он трудился несколько месяцев. В нем он излагал свои взгляды на философию, мистику, религию, природу Троицы и иконографию звезды Давида. Страницы пестрели детальными рисунками на духовные темы, странными мистическими символами и картами. Я был впечатлен и озадачен одновременно. Это не тот материал, на который я обычно пишу рецензии.
Когда я наконец оторвался от рукописи и посмотрел на Пола, в его глазах был странный свет. Он скрестил руки и задумчиво поглаживал подбородок указательными пальцами.
— Есть еще одна вещь, которую я должен упомянуть, — сказал он. — Иногда у меня бывают очень яркие воспоминания.
— Какого рода воспоминания?
— Ну, на днях, во время припадка, я мог припомнить каждую мелочь из книги, которую я прочитал много лет назад. Строка за строкой, страница за страницей, слово в слово.
— Вы уверены? Вы нашли книгу и сравнили свои воспоминания с оригиналом?
— Нет, я потерял ее. Но такое часто со мной бывает. Дело не только в одной книге.
Признание Пола заинтриговало меня. Оно согласовывалось с аналогичными утверждениями, которые я слышал много раз от других пациентов и врачей. На днях я планирую провести «объективный тест» его поразительных мнемонических способностей. Он просто воображает, будто заново переживает каждую мельчайшую деталь? Или во время приступа цензурирование или редактирование, которые происходят в нормальной памяти, прекращаются, и он вынужден «записывать» все подробности, что приводит к парадоксальному улучшению его способности к запоминанию? Единственный способ ответить на эти вопросы — взять книгу или отрывок, о которых он говорит, и сличить его воспоминания с печатным текстом. Результаты такого эксперимента могут пролить свет на то, как в мозге формируются следы памяти.
Однажды, когда Пол рассуждал о своих воспоминаниях, я вставил:
— Пол, вы верите в Бога?
Он выглядел явно озадаченным.
— А что еще там может быть?
Но почему таким пациентам, как Пол, вообще свойственны религиозные переживания? Я вижу четыре возможности. Во-первых, Бог действительно посещает этих людей. Если это правда, пусть будет так. Кто мы такие, чтобы подвергать сомнению бесконечную мудрость Всевышнего? К сожалению, данная гипотеза не может быть ни доказана, ни опровергнута на эмпирических основаниях.
Вторая возможность состоит в следующем: поскольку такие больные переживают всевозможные странные, необъяснимые эмоции и в целом подобны кипящему котлу, их единственным спасением может быть погружение в безмятежные воды религиозного умиротворения. В противном случае мешанина из эмоций может быть неверно истолкована как мистические послания из другого мира.
Последнее объяснение я считаю маловероятным по двум причинам. Во-первых, существуют другие неврологические и психические расстройства, такие как синдром лобной доли, шизофрения, маниакально-депрессивный психоз или просто депрессия, для которых характерно нарушение эмоций, однако у таких пациентов выраженная поглощенность религиозными темами наблюдается редко. Хотя шизофреники иногда рассуждают о Боге, эти чувства, как правило, мимолетны; обычно они лишены такого интенсивного, навязчивого и стереотипного качества, которое мы видим при височной эпилепсии. Следовательно, сами по себе эмоциональные изменения не могут полностью объяснить религиозную озабоченность[108].
В основе третьего объяснения лежат связи между сенсорными центрами (зрение и слух) и миндалевидным телом — той частью лимбической системы, которая специализируется на распознавании эмоциональной составляющей событий во внешнем мире. Разумеется, не каждый человек или событие, с которым вы сталкиваетесь в течение типичного дня, запускает сигнал тревоги; это было бы неадаптивно, и вы бы скоро сошли с ума. Чтобы справиться с неопределенностью мира, целесообразно сперва оценить значимость того или иного события и только потом передавать сообщение остальной части лимбической системы и гипоталамусу, чтобы они помогли вам в борьбе или бегстве.
Но вообразите, что произойдет, если по этим путям начнут передаваться фиктивные сигналы, берущие начало в аномальной активности лимбической системы. Вы получите некую разновидность киндлинга, о котором я упоминал ранее. Пути «значимости» будут укреплены, в результате чего коммуникация между структурами мозга усилится. Сенсорные области мозга, которые видят людей и события, слышат голоса и шум, окажутся более тесно связанными с эмоциональными центрами. Итог? Каждый объект и событие, — а не только значимые, — будут наделены глубоким значением: пациент увидит «вселенную в песчинке» и будет «держать бесконечность на ладони». Образно говоря, он будет плыть по океану религиозного экстаза, влекомый вселенским приливом к берегам Нирваны.
Четвертая гипотеза еще более умозрительная. Может ли быть так, что люди действительно развили специализированные нейронные сети с единственной целью опосредовать религиозный опыт? Человеческая вера в сверхъестественное настолько распространена во всех обществах во всем мире, что возникает соблазн спросить, а не имеет ли склонность к таким убеждениям биологическую основу[109]. Если да, возникает следующий ключевой вопрос: каким образом дарвиновский естественный отбор мог привести к такому механизму? А если такой механизм существует, существует ли ген или набор генов, отвечающий за религиозность и духовные наклонности — ген, который, возможно, отсутствует у атеистов или который они научились обходить (просто шутка!)?
Эти аргументы пользуются большой популярностью в рамках относительно новой дисциплины, называемой эволюционной психологией. (Раньше ее называли социобиологией, но затем это назв