латентной способности к математике? Какая польза от нее неграмотному человеку? Это явно лишнее, разве нет?
Уоллес писал: «Самые неразвитые дикари с минимальным словарным запасом обладают способностью произносить большое количество разнообразных членораздельных звуков и применять их к почти бесчисленному количеству модуляций и интонаций, которая ничуть не уступает таковой у высших [европейских] рас. Инструмент развился задолго до потребностей его обладателя». Особенно этот аргумент справедлив в отношении других сугубо человеческих способностей, таких как математика или музыкальный талант.
Вот в чем загвоздка! Инструмент развился задолго до потребностей его обладателя, но мы знаем, что эволюция не наделена даром предвидения! И все же вот пример, в котором эволюция явно обладает способностями к прогнозированию. Как такое возможно?
Уоллес отчаянно пытался разрешить этот парадокс. Как может улучшение математических навыков — в латентной форме — повлиять на выживание одной расы, которая обладает этой латентной способностью, и вымирание другой, которая ею не обладает? «Примечательно, — писал он, — что хотя все современные авторы признают великую древность человека, большинство из них настаивают на недавнем развитии интеллекта и едва ли всерьез станут рассматривать возможность того, что в доисторические времена существовали люди, не уступающие в умственных способностях нам».
Однако мы знаем, что они существовали. Емкость черепа как неандертальца, так и кроманьонца была больше нашей; не исключено, что их латентный потенциальный интеллект мог быть равен или даже превосходить таковой у Homo sapiens.
Так как же возможно, что эти удивительные, латентные способности появились в доисторическом мозгу, но были реализованы только в последнюю тысячу лет? Ответ Уоллеса: это сделал Бог! «Некий высший интеллект, должно быть, руководил процессом развития человеческой природы». Таким образом, человеческая благодать — земное выражение «божественной благодати».
Здесь Уоллес расходится во взглядах с Дарвином, который решительно утверждал, что естественный отбор является главной движущей силой в эволюции и может объяснить появление даже самых поразительных умственных способностей без всякого содействия со стороны Высшего Существа.
Как современный биолог разрешит парадокс Уоллеса? Вероятно, он скажет, что сложные и «продвинутые» человеческие черты, такие как музыкальные и математические способности, суть специфические проявления того, что обычно называют «общим интеллектом» — кульминацией «неуправляемого» мозга, который заметно увеличился в размере и усложнился за последние три миллиона лет[114]. Как гласит теория, общий интеллект развился с тем, чтобы мы могли общаться, охотиться, накапливать еду в зернохранилищах, участвовать в мудреных социальных ритуалах и делать множество других вещей, которые приносят нам удовольствие и помогают выживать. Но как только этот интеллект появился, его можно было использовать для любых других целей, таких как математические вычисления, музыка и разработка научных инструментов, позволяющих расширить охват наших органов чувств. В качестве аналогии рассмотрим человеческую руку: несмотря на то, что ее удивительная подвижность главным образом развилась для лазания по деревьям, теперь ее можно использовать, чтобы считать, писать стихи, качать детскую колыбельку, размахивать царским скипетром и мастерить марионеток.
Впрочем, в приложении к разуму сей аргумент не имеет особого смысла. Я не говорю, что он ошибочен, но идея о том, что способность швырять копья в антилопу затем стала использоваться для математических расчетов, мягко говоря, сомнительна. Я хотел бы предложить другое объяснение, — объяснение, которое возвращает нас не только к синдрому саванта, о котором я упоминал ранее, но и к более глобальному вопросу о спорадическом появлении талантливых и гениальных людей в нормальной популяции.
Саванты — люди с невероятно низкими умственными способностями или общим интеллектом, обладающие тем не менее островками поразительного таланта. Например, известны саванты с рекордными показателями IQ менее 50, которые с трудом функционируют в нормальном обществе, однако с легкостью могут генерировать восьмизначное простое число — подвиг, который не в состоянии повторить большинство преподавателей математики. Один савант мог за несколько секунд извлечь кубический корень из шестизначного числа и удвоить 8 388 628 двадцать четыре раза (ответ: col1¦0¦). Такие люди — живое опровержение гипотезы, что специализированные таланты суть просто умное использование общего интеллекта[115].
Изобразительное искусство и музыка изобилуют савантами, чьи таланты поражали и восхищали зрителей на протяжении веков. Оливер Сакс описывает Тома, тринадцатилетнего слепого мальчика, который не мог завязать шнурки на ботинках. Хотя он никогда не учился музыке и вообще школьным предметам, он освоил игру на пианино, слушая, как играют другие. Он впитывал услышанные арии и мелодии точно губка и мог сыграть любое музыкальное произведение с первой попытки не хуже любого прославленного исполнителя. Одним из самых замечательных его достижений было исполнение сразу трех музыкальных произведений. Одной рукой он играл «Fisher’s Horn Pipe», другой — «Yankee Doodle Dandy» и одновременно пел «Dixie». Он мог играть на пианино, сидя спиной к клавиатуре, и сочинял собственную музыку. И все же, как отметил современный наблюдатель, этот мальчик «кажется бессознательным агентом, а его разум — пустое вместилище, в котором природа хранит свои драгоценности, чтобы вспоминать их в свое удовольствие».
Надия, чей IQ колебался между 60 и 70, была художественным гением. В возрасте шести лет она демонстрировала все признаки сильного аутизма — ритуалистическое поведение, неспособность устанавливать контакт с другими людьми, ограниченный словарный запас и так далее. Фактически она едва могла связать два слова. Однако начиная с самого раннего возраста Надия рисовала окружающих ее людей, лошадей и даже сложные композиции, которые не имели ничего общего с «головастиковыми» рисунками ее сверстников. Ее эскизы были настолько живыми и реалистичными, что, казалось, вот-вот спрыгнут с холста. Воистину они были достойны висеть в любой галерее Мэдисон-авеню (рис. 9.2).
Другие саванты обладают невероятно специфичными талантами. Один мальчик может сообщить вам время с точностью до секунды, не глядя на часы. Он может это делать даже во сне, иногда бормоча точное время, пока ему снятся сны. «Часы» внутри его головы так же точны, как любой «Rolex». Другая девочка может определить точную ширину предмета с расстояния в шесть метров. Вы или я назвали бы приблизительную цифру. Она скажет: «Ширина этого камня ровно 2 фута и 11 3/4 дюйма». И будет права.[116]
Данные примеры показывают, что специфичные таланты не возникают спонтанно из общего интеллекта: будь это так, как они могут наблюдаться у «идиота»?
На самом деле нам вовсе не обязательно приводить экстремальный патологический пример савантов, ибо элемент этого синдрома есть у каждого талантливого человека и, безусловно, у каждого гения. «Гений», вопреки распространенному заблуждению, не является синонимом сверхчеловеческого интеллекта. Большинство гениев, которых я имел честь знать, больше похожи на идиотов-савантов, чем им хотелось бы — необычайно одаренные в нескольких областях, но вполне заурядные в других отношениях.
Рис. 9.2
(а) Лошадь, нарисованная Надией, аутичным савантом, в возрасте пяти лет.
(б) Лошадь, нарисованная Леонардо да Винчи.
(в) Лошадь, нарисованная нормальным восьмилетним ребенком.
Обратите внимание, что рисунок Надии значительно превосходит рисунок типичного ребенка и отнюдь не хуже (а, может быть, даже лучше!) рисунка да Винчи.[117]
Возьмем хотя бы знаменитого Рамануджана — гениального математика из Индии, который на рубеже веков работал клерком в морском порту Мадраса, в нескольких километрах от того места, где родился я. В старших классах школы он плохо успевал по всем предметам и не получил никакого специального образования. Тем не менее он был поразительно одарен в математике, буквально одержим ею. Поскольку его семья была очень бедной, он не мог позволить себе бумагу, а потому писал свои уравнения на выброшенных конвертах. Впрочем, это отнюдь не помешало ему открыть несколько новых теорем еще до того, как ему исполнилось двадцать два. Не будучи знаком ни с одним видным математиком в Индии, он решил сообщить о своих открытиях нескольким математикам в других частях света, включая Кембридж. Один из ведущих математиков того времени, знаток теории чисел Г. Х. Харди, получил его каракули и поначалу решил, что Рамануджан сумасшедший. Едва взглянув на исписанные конверты, он отправился играть в теннис. Всю игру уравнения Рамануджана не выходили у него из головы. «Я никогда не видел ничего подобного, — позже писал Харди. — В них в принципе не могло быть ошибки, ибо ни у кого не хватит воображения, чтобы придумать такое». Поэтому он быстренько вернулся в свой кабинет, проверил уравнения, убедился, что большинство из них правильные, и немедленно отправил записку своему коллеге Дж. Э. Литтлвуду, который тоже просмотрел рукописи. Оба светила быстро поняли, что Рамануджан, вероятно, гений самого высокого калибра. Они пригласили его в Кембридж, где он и проработал много лет, в конечном итоге затмив обоих оригинальностью и важностью своего вклада в науку.
Я упоминаю об этом потому, что, если бы вы позвали Рамануджана на ужин, вы бы не заметили в нем ничего необычного. Он не отличался от других людей, за исключением того факта, что его математические способности выходили за всякие рамки — фактически они казались почти сверхъестественными, как говорили некоторые. Опять же, если способность к математике — просто функция общего интеллекта, результат увеличения и совершенствования мозга в целом, тогда более умные люди должны лучше справляться с математическими задачками и наоборот. Однако есл