Глава 10. Женщина, которая умерла от смеха
Всевышний — это комедиант, выступающий перед публикой, которая боится смеяться.
Бог — хакер.
В 1931 году, в день похорон своей матери, Уилли Андерсон, двадцатипятилетний сантехник из Лондона, надел новый черный костюм, чистую белую рубашку и дорогие ботинки, которые позаимствовал у брата. Он очень любил свою мать, и его горе было неподдельно. Плачущие родственники собрались в церкви и молча высидели часовую заупокойную службу. В помещении было так жарко и душно, что Уилли был рад вновь оказаться на улице. На кладбище он стоял вместе с семьей и друзьями, низко склонив голову. Но как только могильщики опустили гроб в землю, Уилли начал смеяться. Постепенно приглушенный фыркающий звук превратился в безудержное хихиканье. Уилли втянул голову в плечи, зарылся подбородком в воротник рубашки и прижал правую руку к губам, изо всех сил пытаясь заглушить непроизвольное веселье. Но все было тщетно. Вопреки его воле и к его глубокому стыду он начал смеяться вслух. Присутствующие смотрели на него, разинув рты. Молодой человек попятился, отчаянно ища пути отступления. Согнувшись пополам, он словно просил прощения за хохот, но тот становился только громче. Скорбящие слышали его даже в дальнем конце кладбища — жуткий, непрекращающийся смех, который эхом носился среди надгробий.
Вечером двоюродный брат отвез Уилли в больницу. Смех утих через несколько часов, но он казался настолько необъяснимым, настолько ошеломляющим в своей неуместности, что родственники не сомневались: Уилли нуждается в медицинской помощи. Доктор Астли Кларк, дежурный врач, осмотрел зрачки Уилли и проверил основные функции организма. Через два дня медсестра обнаружила его лежащим на своей койке без признаков жизни. Врач установил, что Уилли перенес тяжелое субарахноидальное кровоизлияние. Он умер, не приходя в сознание. Вскрытие показало разорванную аневризму артерии у основания мозга, что привело к сдавливанию части гипоталамуса, сосцевидных тел и других структур в нижней части мозга.
И была Рут Гринаф, пятидесятивосьмилетняя библиотекарша из Филадельфии. Хотя некоторое время назад у нее уже был инсульт, она продолжала ходить на работу. Но однажды утром в 1936 году у Рут внезапно возникла сильная головная боль. Через несколько секунд глаза у нее закатились, и ее охватил приступ смеха. Она буквально тряслась от хохота, но никак не могла остановиться. Короткие выдохи следовали друг за другом с такой скоростью, что мозг начал испытывать кислородное голодание; Рут стала обильно потеть и время от времени подносила руку к горлу, как будто задыхалась. Смех не прекращался — даже инъекция морфина, сделанная врачом, оказалась безрезультатной. Смех продолжался полтора часа. Все это время глаза Рут оставались широко открытыми. Она находилась в сознании и старательно выполняла указания врача, но не могла произнести ни единого слова. Через полтора часа Рут так измучилась, что была вынуждена прилечь. Смех продолжался, но стал практически бесшумным. Вскоре Рут впала в кому; через двадцать четыре часа ее сердце остановилось. Можно сказать, она буквально умерла от смеха. Вскрытие показало, что полость в середине ее мозга (так называемый третий желудочек) была заполнена кровью. В результате кровоизлияния была поражена нижняя часть таламуса и сдавлены несколько смежных структур. Английский невролог, д-р Пердон Мартин, описавший случай Рут, так отозвался о данной разновидности смеха: «Смех — это насмешка, а смех Рут — насмешка над самим смехом. Величайшее же издевательство из всех — когда смех становится предвестником собственной гибели»[120].
Недавно в британском журнале «Nature» появилось сообщение о современном случае неконтролируемого смеха, вызванного прямой электрической стимуляцией мозга во время хирургической операции. Пациенткой была пятнадцатилетняя девочка по имени Сьюзан, страдающая фармакорезистентной эпилепсией. Врачи решили удалить пораженную ткань, вызывающую приступы, и исследовали близлежащие области, чтобы случайно не нарушить жизненно важные функции. Когда хирург стимулировал дополнительную моторную кору (близкую к области в лобных долях, которая получает вход от эмоциональных центров мозга), то получил весьма неожиданный ответ. Прямо на операционном столе Сьюзан начала неудержимо смеяться (она не спала во время процедуры). Как ни странно, ее смешило все, что она видела вокруг, включая рисунок лошади на стене. Даже люди, стоявшие рядом с ней, выглядели невероятно забавными. Врачам она сказала: «Вы, ребята, так смешно стоите тут!»[121]
Разновидность патологического смеха, жертвами которой стали Уилли и Рут, встречается редко; в медицинской литературе описано лишь несколько десятков таких случаев. Но если собрать их вместе, становится очевиден поразительный факт. Аномальная активность или повреждение, из-за которых люди начинают хихикать, почти всегда локализованы в лимбической системе — совокупности структур, включающей гипоталамус, сосцевидные тела и поясную извилину и участвующей в формировании эмоций (см. рис. 8.1). Учитывая сложность смеха и его бесконечные культурные обертоны, я нахожу интригующим, что за этим феноменом стоит относительно небольшой кластер структур мозга — своего рода «нейронная цепь смеха».
Однако местонахождение такой цепи ничего не говорит нам о том, почему существует смех или какова его биологическая функция. (Вы не можете сказать, что смех развился потому, что смеяться приятно. Это все равно что сказать: «Секс существует потому, что заниматься сексом приятно», хотя на самом деле следует сказать: «Заниматься сексом приятно потому, что это должно мотивировать нас распространять наши гены».) Знание о том, почему данный конкретный признак появился в процессе эволюции (будь то зевота, смех, плач или танцы), абсолютно необходимо для понимания его биологической функции, и все же этот вопрос редко задают неврологи, которые изучают пациентов с поражениями мозга. Это поистине удивительно, учитывая, что мозг сформировался в процессе естественного отбора подобно любому другому органу в нашем организме, такому как почки, печень или поджелудочная железа.
К счастью, сегодня ситуация начинает меняться, отчасти благодаря «эволюционной психологии» — новой дисциплине, о которой я упоминал в предыдущей главе[122]. Основной принцип этой противоречивой науки гласит, что многие характерные аспекты человеческого поведения опосредуются специализированными модулями (психическими органами), которые были сформированы в результате естественного отбора. Пока наши плейстоценовые предки бродили по древним саваннам, их мозг придумывал эффективные решения для их повседневных проблем, включая распознавание родни, поиск здоровых половых партнеров и отвращение к дурно пахнущей пище.
Например, эволюционные психологи утверждают, что отвращению к фекалиям вас научили отнюдь не родители; по всей вероятности, оно изначально «запрограммировано» в вашем мозге. Так как фекалии могут содержать бактерии и паразитов, древние гоминиды, у которых наличествовали гены «отвращения к фекалиям», выжили и передали эти гены потомкам, тогда как те, у кого таких генов не было, исчезли с лица земли (в отличие от навозных жуков, которые, вероятно, находят аромат фекалий в высшей степени притягательным). Кстати, данная идея объясняет, почему фекалии, инфицированные холерным вибрионом, сальмонеллой или шигеллами, пахнут особенно неприятно[123].
Эволюционная психология — одна из тех дисциплин, которые вызывают к себе двоякое отношение. Вы либо за нее, либо яростно против (включая энергичное размахивание руками и презрительное фырканье за спиной ее представителей). Аналогичным образом мир делится на сторонников нативизма (гены решают все) и сторонников эмпиризма (мозг — чистый лист; все остальное впоследствии определяется окружающей средой, включая культуру). Однако, как оказалось, настоящий мозг намного сложнее, чем подразумевается вышеупомянутыми простыми дихотомиями. Для некоторых признаков — и я рискну утверждать, что смех один из них — эволюционная перспектива является ключевой и помогает объяснить, почему специализированная цепь смеха вообще существует. Для других признаков данный подход — пустая трата времени (как мы отмечали в главе 9, полагать, будто существуют гены или психические органы для приготовления пищи, просто глупо, хотя приготовление пищи характерно для всего человечества как вида).
Различие между фактом и вымыслом в эволюционной психологии более размыто, чем в любой другой дисциплине — проблема, которая усугубляется тем фактом, что большинство ее теорий совершенно не подлежат проверке: вы не можете провести эксперименты, чтобы доказать или опровергнуть их. Некоторые из предложенных теорий — в частности, о генетически определенных механизмах, которые помогают нам выявлять плодовитых матерей, или о том, что утренняя тошнота беременных помогает защитить плод от ядов в продуктах питания, — весьма оригинальны и остроумны. Другие откровенно притянуты за уши. Однажды днем, пребывая в довольно-таки озорном настроении, я сел и написал пародию на эволюционную психологию — просто так, без всякой очевидной цели, кроме как подразнить коллег, которые посвятили этой науке всю свою жизнь. Мне было интересно, как далеко можно зайти в придумывании совершенно произвольных, «одноразовых», непроверяемых эволюционных объяснений для тех аспектов человеческого поведения, которые большинство людей считают «культурными» по происхождению. Результатом стала сатира под названием «Почему джентльмены предпочитают блондинок?» К моему удивлению, когда я подал свое ироничное эссе в медицинский журнал, оно было незамедлительно принято. И, к моему еще большему удивлению, многие из моих коллег не посчитали его забавным; для них это была совершенно правдоподобная аргументация, а вовсе никакой не розыгрыш